|
До
свиданья, города и хаты, нас дорога дальняя зовет,
Молодые, смелые ребята – на заре уходим мы в поход. (А.Галич)
Дата, от
которой считается юбилейная, 19 октября 1918 года, но покойник любил
указывать днем своего рождения 19/10 1919. Так ныне блатные номера на
ново-русских тачках украшаются тремя «прямыми» или, за неимением, если
велика очередь на соискуемый нумер, хотя бы «перевернутыми шестерками»
- тремя девятками, как получилось здесь.
И проговорочка – не была дешевым бахвальством. Дожившие доднесь
коллеги покойного уже не рассказывают про то, как они ловят
«нацистских военных преступников». Ныне они провозглашают тождество
свое с героями резни русского дворянства и буржуазии, распродажи на
Запад краденного, - как вот сейчас с Максимом
Исаевым-Владимировым-Штирлицем, чья деятельность в сериале
(произведении из многих серий, одною из коих были «Мгновения»)
Юлиана Семенова (Ландсберга) начиналась именно с этого [«Бриллианты
для диктатуры пролетариата»], - вполне откровенно, подобно тому
времени – 1920-м [см. С.Куняев "Лейтенанты и маркитанты", НС, № 9,
2007]. Так, пожалуй, раскрывается и тайна членства погибшего в
Народно-трудовом союзе (некогда бывшем Национально-Трудовым Союзом) –
членства того, о каковых, едущих из Совдепии на «философском
пароходе», в Белоэмиграции говорили: «не сосланные, а засланные».
И тайна парижской «бытовой» смерти норвежскоподданого Гинсбурга - от
электрошока из неисправного радиоприемника – вероятно смерти,
посодействованной, вопреки всем приказам тогдашней ЦРУ-шной
резидентуры, кем-то из старых кадров этой организации, - помнивших,
что некогда она была Братством Русской Правды, - обретает
разгадку (мне лишь такое объяснение видится непротиворечивым!).
Ожидая автобуса, засмотрелся я в вывешенное на стенде «Невское время»
(призывая расстаться с пережитками патернализма, такой пережиток как
газеты на стендах, для «своих и наших» исправно сохраняется). В
середине № [НВ 23.10.2009] короткая заметка «Чья слепота страшнее?».
На снимке бабушка. Перед войной потеряла двухлетнего сына, на войне –
мобилизованного мужа. Попала в оккупацию, была угнана в Кенигсберг – в
похоронную команду, грузить трупы. После освобождения – взята в армию
войсковой санитаркой*.
Цена государству, спасая белобилетников из «братских республик» –
изымающему на передовую женщин «государствообразующего» народа,
особенно таких – нуждающихся в больнице с усиленным питанием, а не в
кирзачах, есть вопрос отдельный. После войны – подруга убедила ехать к
ней, в Горьковскую область, где героиня устроилась дояркой. 15 лет
назад заболела. В районной больнице сказали, чтоб сидела дома –
болезнь и пройдет. Вместо болезни прошло зрение. С тех пор и живет
ветеран «победы над фашизмом», слепая, в пустой – с одним рукомойником
хибаре, в опустевшей деревне. Пока оставались соседи – помогали
сделать баню, теперь некому…
На следующей странице – на всю полосу панегирик юбиляру, Александру
Аркадьевичу Галичу (Гинзбургу), в дорогом своем костюмчике, с усиками,
которые почему то считаются «гитлеровскими» (всамделишный – не
киношный Гитлер носил гораздо большие, «буденовские» усы). Так и
называется: «Когда я вернусь».
И действительно ведь, вернулся, вурдалак! Теперь – когда в начальниках
сидят, и даже, с купеческим шиком разъезжают по нашим улицам на
спортивных машинах уже отнюдь не молчальники! И возвращение некогда «избравшего
свободу» покойника – упырём тревожащего теперь оставшихся в
России, первая героиня ощутила вдосталь.
Некогда довелось мне слушать рассказ Зиновия Гердта – того самого,
которому посвящена одна из немногих, по-настоящему проникновенных (не
требующих «нового платья короля») песен Окуджавы. По словам «Зямы», из
30 человек их «арбузовского» потока – на фронт подало заявления
девять. Так что когда в «Случае на станции…» Солженицына – едва не
единственном его произведении, сильном в собственно литературном
отношении**, персонаж рассказывает, как их в театре забирали в
ополчение по разнарядке, посредством НКВД, это поэтическая вольность.
Нет, чекисты действительно обеспечивали положенное число заявлений
ополченцев – таким вот именно образом, об этом свидетельствует
редактор закрытых «Выборгских вестей» Вячеслав Кочнов, так потерявший
деда [в «Новом Петербурге» статья называлась «Стирала окровавленную
рубашку…»]. Но работа велась ими - среди совсем иных категорий
граждан, на «идеологическом фронте» не служивших.
Галича в ряду с Гердтом не было – хотя ему действительно было что
терять, во всех смыслах, например, его семья – единственная жила в
отдельной квартире с телефоном. Это рассказчик отмечал, с некоторой
даже обидой, что можно понять – потеряв на войне ступню, перейдя в
актеры-кукольники, на хороший заработок, на широкую известность в
народе рассчитывать ему не приходилось.
Александру Аркадьевичу досталось иное – навсегда, вовеки заклеймить «палачей»,
некогда посещавших врачей-вредителей, выдав им индульгенцию на
веки-вечные. Врачам по ночам спится спокойно.
Р.Жданович
*Не принято вспоминать, что с 1942 г. окончивших школу русских девочек
забирали в армию, наравне с парнями, а тех, кого нельзя было
мобилизовать ввиду отсутствия 16 лет (международные хартии карали за
мобилизацию в армию детей), направляли в команды «гражданской
обороны», так – «по-жуковски» расчищавшие ставшую тыловой местность.
(здесь и дал.прим.авт.).
**И кажется, написанном не без фиги в кармане - понятной фронтовикам,
хотя непонятной диссидентам. Фактически, отправив в ЧК за неосторожное
слово отставшего ополченца, оторванного от жизни интеллигента, герой
повести спас ему жизнь. Расстрел, раз не шлепнули сразу - впопыхах,
таким «контрреволюционерам» в требующее человеческого мяса военное
время не полагался – в худшем случае заменяемый с сер. 1942 штрафной
ротой (в самом худшем – концлагерем военного времени, с 25 % ежегодной
смертности), но возможная, гипотетическая смерть там – для артиста
оказалась заменяющей предстоящую верную смерть в бою. Ждавшую
абсолютное большинство таких ополченцев под Москвой осени-зимы 1941
года…
|
