|
Народъ!
Вали валомъ за твоимъ роднымъ Братствомъ Русской Правды! Вступай в
Братскiе ряды! Создавай тайные Братскiе Отдълы! Дъйствуй
подъ Братскiмъ именемъ и подъ нашимъ Трехцвътнымъ Русскимъ
знаменемъ! Смыкайся въ одинъ мощный народный кулакъ! Кръпко возьми въ
тотъ кулакъ мечъ единой Народной воли, выкованный Братствомъ! Этот
мечъ поразитъ красную Антихристову звъзду! (листовка Братства
Русской Правды, 1930 г.: «Русское Православие», №1, 1999, с.10).
 Еще недавно
несколько б\ленинградских школ - «возрожденных» петербургских
«гимназий» пытались шулерски вписать Н.М.Пржевальского (1839-1888) в
число своих выпускников. Но кампания диффамации - ведомая в нашей
стране против его сына с одной стороны, «политкорректные» экивоки
властей - «бывшим народам России», чью государственность создали после
1917 и легитимировали в 1991 «борцы за свободу» - с другой, следствием
имели, что 170-летие ученого прошло в РФ незаметно. Генерального штаба
генерал-майор Пржевальский не держался правил «толерантности»:
«для
успеха далекого и рискованного путешествия в Центр.Азии необходимы три
проводника: деньги, винтовка и нагайка. Деньги – потому что местный
люд настолько корыстен, что, не задумываясь, продаст отца родного;
винтовка – как лучшая гарантия личной безопасности, тем более при
крайней трусости туземцев, многие сотни которых разбегаются от десятка
хорошо вооруженных европейцев; наконец, нагайка необходима потому, что
местное население, веками воспитанное в диком рабстве, признает и
ценит лишь грубую осязательную силу» [М.А.Энгельгарт
«Н.Пржевальский»\«Библиотека Ф.Павленкова», Челябинск, 1995, с.396], «научные
цели путешествия - нигде не будут поняты местным населением, и через
то путешественник всюду явится подозрительным человеком. Это в лучшем
случае. В худшем же – к подозрительности присоединится и ненависть к
пришельцу», - его слова [А.Колесников «Гениальный путешественник»,
Наше Наследие, №85 (2008 г.), с.65]. Столь же мала оказалась
возможность пристегнуть имя великого россиянина к россиянским идеям
«дружбы народов», как и к идеям «державности» или «свободного
общества»: «в блага цивилизации я не верю. Эти блага сводятся к
тому, что горькие пилюли нашего существования преподносятся в капсулах
и под различными соусами, не говоря уже про уничтожение всех иллюзий,
которыми только и красна жизнь. В Азии я с берданкой в руке гораздо
более гарантирован от …оскорблений и обмана, чем в городах России»
[Энгельгарт, с.с. 393-394]; «в нашей …жизни мало утешительного.
Простой народ развращен вконец; пьянство и мошенничество – нормальное
состояние нравственности; честность и трезвость – редкие исключения»
[там же, 396-397].
«Штуцерная
пуля и нарезная пушка приносят здесь те зачатки цивилизации, которые
иным путем, вероятно» еще долго не пошло бы в окаменелый строй
Средне-Азиатских ханств» [«Путешествия М.Н.Пржевальского», СПб.,
б\г, т. 1-й, с.430], - выражения, от которых любого современного борца
за «европейские ценности» и вовсе бросит в дрожь!
Современные
этно-«правозащитники» – имели своих предшественников, уже в тот век, и
один из них - для укрепления власти английского ставленника Якуб-бека
посланный в Кашгар из Стамбула Заман-бек, «родом из закавказского
города Нухи, вероятно, армянин по происхождению, он вследствие
каких-то обстоятельств попал в Константинополь и оттуда послан был в
Кашгарию в качестве агента турецкого правительства. Каким именно
агентом мог быть человек без всякого образования – не знаю; видно и в
Турции поняли, что для нового вассала, каков Кашгарский царь, всякий
европейский олух будет пригоден. Действительно, Заман-бек, кроме
присущих всем азиатцам хитрости и лени, не отличался никакими другими
качествами; образования нет ни малейшего, по-русски умеет лишь читать
да писать. По собственному своему признанию, турецкий агент прежде и
не знал, что на свете существует Кашгария» [там же], -
свидетельствует русский разведчик. Таковы были те «сильные и красивые
мужчины», потомками которых доныне призывает восхищаться Максим
Шевченко.
В Первой же
Центральноазиатской экспедиции Пржевальский и его спутник Пыльцов, с
двумя казаками путешествующие по отпадающим от манчжурского
правительства этно-конфессиональным окраинам, охваченным восстанием
дунган (китайцев-мусульман), снискали славу колдунов и непобедимых
богатырей. «В то время как тысячи местных жителей отсиживались за
глиняными стенами своих кумирен и городов, четверо путешественников
разгуливали по охваченной восстанием местности, точно в собственном
поместье, останавливаясь всегда вне городских стен. Гораздо более чем
дунган боялись они любопытных, которые жестоко надоедали им в
населенных местностях; ни травля собакой, ни «сильные физические
побуждения», на которые наш путешественник никогда не скупился, не
могли отвадить назойливых зевак. Чтобы несколько уменьшить их наплыв,
Пржевальский всегда останавливался на некотором расстоянии от городов.
- С этими
людьми, - говорили в кумирне Чейбсен проводникам, которых он хотел
нанять, - вы не бойтесь и разбойников. Посмотрите, мы с двумя тысячами
человек запираемся в своей кумирне, а они вчетвером стоят в поле, и
никто не смеет их тронуть. Подумайте сами, разве простые люди могут
это сделать? Нет, русские наперёд знают всё, и их начальник великий
колдун или великий святой.
Найдя
проводников, двинулись через горы. На третий день пути партия конных
дунган человек в сто загородила путешественникам выход из ущелья,
сделав по ним несколько выстрелов, впрочем, на далеком расстоянии.
Четверо смельчаков, с ружьями наготове, продолжали идти вперед, и, не
подпустив их на выстрел, дунгане пустились наутек. «Мы
шли той самой тибетской дорогой, по которой в течение одиннадцати лет
не осмеливался пройти ни один караван богомольцев, собирающихся
обыкновенно тысячами для подобного путешествия. Нас четверых
разбойники боялись больше, чем всех китайских войск в совокупности, и
избегали встречи. Во время стоянки у Чойбсена всё было спокойно, но
лишь только мы откочевали в горы, как опять появились дунганы, и
разбои начались по-прежнему. Подъезжая к самым стенам Чойбсена и
хорошо зная, что нас там нет, разбойники кричали: где-же ваши
защитники русские, мы пришли воевать с ними. В ответ на это местные
милиционеры, вооруженные лишь пиками да фитильными ружьями, смиренно
сидели за стенами и молили бога, чтоб скорее пришли избавители русские».»
[Энгельгарт, с.с. 366-367]. Политолог с характерной, по его
собственному выражению (2001 г.) «…мордой», С.Белковский и б\блядь
одесского вора Абрама Терца М.Розанова - заработав капитал на
книгоиздательской деятельности ЦРУ гласно собрались и торопятся теперь
сдать могилу загодя похороненной ими Руси в аренду каким-либо «тангутам»;
и это бросает в дрожь А.Проханова и С.Кургиняна [С.Кургинян «Кризис и
другие», «Завтра», лето 2009] - хорошо понимающих что ждет в руках
оных бардов советского империализма. Рановато торопятся!
«…На
абсолютной высоте 16 800 футов подверглись нападению кочевого
Тангутского племени Еграев, которые постоянно грабят здесь монгольские
караваны. Только на этот раз Еграи ошиблись в расчетах, т.к. мы
встретили негодяев залпами из берданок. В одну минуту четверть
разбойников были убиты, несколько ранены, остальные удрали в горы.
Случилось это 07 ноября. На другой день Еграи, собравшись в большом
числе, заняли ущелье, через которое лежал наш путь. Опять залп
берданок – и опять трусливая сволочь разбежалась куда попало»
[Н.М.Пржевальский, из переписки с Я.П.Шишмаревым, по: Колесников,
с.69].
Так же и в
уйгурских и джунгарских областях, после того как Русские войска
раздавили змеиные гнезда, бывшие в Коканде и Хиве (нравы которых лучше
чем историки передали писатели 1-й\2 ХХ века, такие как Борис
Лавренев, Леонид Соловьев), «не только в Тариме, но даже в Курла
местные жители в разговорах с переводчиком и казаками постоянно
проклинали свое правительство и высказывали желание подчиниться
России. Слух об умиротворении нами Коканда и Кульджи прошел дальше;
дикий азиатец начал понимать, что власть русская есть залог
спокойствия и благополучия… Не от излишнего патриотизма говорю я
т.обр.. Нет, когда, бывало, бедные обобранные калмыки и таримцы
украдкой приходили к нам и со слезами на глазах рассказывали о своей
злосчастной участи, завидуя в то же время своим затяншанским собратьям
– тогда я верил, что успехи русского оружия для Азии суть не только
успехи политические, но вместе с тем и человечески-гуманные»
[«Путешествия…», с.430]. Эти древнеарийские земли, отюреченые лишь
после Х в.н.э., - прислушайся правительство к рекомендациям Николая
Михайловича [см. там же, с.432] - и верно, могли бы стать Русской
землей, и Желтая сверхдержава уже не стала б в ХХ веке угрозой
остальному человечеству.
Сказанные же
тогда словеса - оказались теперь вовсе нетерпимы, после революции
1917\1991\2000 - когда политические авантюристы, предтечи Барака
Хуссейновича Обамы, захватившие Россию, в оргиазме «мультикультурности»
и «евразийства» - сами выставили нашу страну под «кашгарский»
поток и разграбление, заселив русские города родичами Якуб-бека,
пересадив в Ленинград и Москву тамошние нравы.
«Боеспособность» вторгнувшейся в Русские города орды, даже при её
столкновении с безоружными и неорганизованными толпами, наглядно
показала Кондопога: победа над Русским народом, лишившая Его
государственности и поставившая в положение джунгарских калмыков, в
1917 одержана была В СРЕДСТВАХ ПРОПАГАНДЫ И СРЕДСТВАМИ ПРОПАГАНДЫ
ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО.
Эта победа и
имеет - своим осязаемым результатом – то явление, когда банды
иноземных трудящихся уголовников охраняются – от собственного народа
охраняются! – целыми армиями служащих за шекели предателей с «калашами»:
мусоров, гэбистов и прочих «силовиков» (меж которых т.наз. «военные»
коллаборационисты отличны лишь тем, что придают вертикальную
структурность анархической Мусорской государственной системе).
«Другой
известный сподвижник Бадуалета, по имени Токсабай, был в юности
конюхом, но понравившись Якуб-беку, попал в «бачи», и впоследствии
сделан был правителем огромной территории из трех областей Курла,
Карашара и Лобнора. «Этот губернатор, - говорит Николай
Михайлович, - получивший воспитание на конюшне и совершенно
безграмотный, тем не менее пользуется правом казнить подчиненных».
В особенности жестоко обращается он с калмыками. С этими несчастными
вообще все Анджаны обращаются хуже, чем с животными. Грабят последнего
барана, последний мешок муки и за малейшее ослушание отрубают голову.
В городе Курла имеется постоянно несколько ям, заготовленных заранее
для принятия трупов казненных; и ямы эти часто для своих же собратий
копают сами калмыки. «Доведенные до отчаяния, они пешком бегут к
нам на Или, рискуя дорогою погибнуть с голоду или быть схваченными и
неминуемо преданными казни»…» [там же, с.431]. Утрата
пассионарности – явление страшное, и не даром Чингисхан, при котором
монгольский народ был собран в «братство монгольской правды» и защищен
от террора соседей, доныне является национальным героем Монголии - уже
не способной защититься самостоятельно (освобождаемой от иноземцев то
Унгерном, то Блюхером, то Жуковым с Куликом), но в народной памяти еще
хранящей известия о таком времени… А что сказали б эти несчастные
беженцы - доведись им познакомиться с «антиколониальным» антирусским
пафосом исторических полотен Василия Верещагина, Владимира Ульянова,
Булата Окуджавы, Гавриила Попова? Право, умные были люди Волжские
калмыки - когда всею Ордой в 1918 встали в ряды Белого движения, а в
1941 – перешли под знамена со Свастикой, несомые на континент
А.А.Гитлером..!
Николай
Михайлович, сопровождавший колонну войск Якуб-бека на походе в Китай,
говорит, как ««…несколько солдат подъехали к нашим казакам и
завели с ними разговор. После нескольких фраз, джатышарские воины
начали самыми скверными словами ругать своего царя и вдобавок
объяснили, что идут теперь на войну только из страха смертной казни за
ослушание; при первом же удобном случае удерут с поля боя, куда глаза
глядят». «Факт этот малозначительный сам по себе, - прибавляет
Пржевальский, - в достаточной степени характеризует дух
Якуб-бекова воинства». Шансы на успех Бадуалета в борьбе с
китайцами, по мнению Пржевальского, весьма сомнительны, что
подтверждается и последующими фактами: в нач.марта 1877 китайцы взяли
укрепленные проходы через Тянь-шань-Дабангу и Токсум; вслед за тем
овладели Турфаном, и весьма вероятно, - писал Пржевальский в своем
рапорте, - вскоре будут взяты Также Карашар и Курла. В таком случае
Якуб-беку невозможно будет удержаться в открытых и ничем не защищаемых
притяньшанских оазисах, а победители китайцы без труда дойдут и до
Кашгара. «Местное население, мало в чем повинное, - прибавляет
он, - конечно поплатится при этом, быть может, даже поголовным
истреблением, а Бадуалет с ближайшими приверженцами улизнет в чужие
страны, если ранее того не найдет себе достойного конца».» [там
же].
***
Пржевальские
ведут происхождение от реестрового запорожского казака Корнилы
Паровальского, получившего утвержденное в 1581 г. Польским сеймом
шляхетское достоинство и герб: в красном поле натянутый лук со стрелой
вверх и шлем с тремя страусиными перьями. Так Пржевальские стали
белорусскими – витебскими помещиками. Фамилия по-польски пишется
Przewalski:
Пшь`эвальски – с мягким «ш» и твердым «э», без русского «-й» на конце.
Русское написание вариативно, и в 1623 г. один из документов
транскрибирует ее как Превальский. По объяснению биографа, фамилия -
от слов «паром валит» - значила очень храброго человека, воина
[В.Дубровин «Н.М.Пржевальский», СПб., 1890, с.1]. Но, как гласит
пояснение, данное моему деду Владимиром Еронимовичем Маркевичем,
объяснение это ошибочно. «Валить пар» - может и от бегущего
труса, о паровых же машинах – в Польше тогда вовсе не слыхивали.
Przewalic`
по-польски значит - перевалить, «но не через; если нужно сказать
через, говорят «пшез». Транскрипция Превальский, как и Пржевальский
неправильная, в последнем случае – это неумелое подражание польскому
правописанию. По-русски следует писать без буквы р, или же в точном
переводе - Перевальский» [Маркевич, письмо от 16.04.1954].
Знающие
антропологию люди легко узнают тип Николая Михайловича: с широким
лицом, орлиным носом. Это действительно, тип правобережных украинцев
[см. В.П.Алексеев «В поисках предков», М., 1972, с.299], - выдающимся
антропологом Э. фон Айкштедтом определенный как динарский [Айкштедт,
1934, см.: В.П.Алексеев «География человеческих рас», М., 1974,
карта-вклейка]. Профиль на портретах виден плохо. Но акварель,
выполненная другом ученого – генералом А.А.Бильдерлингом и подаренная
К.П.Козлову [К.П.Козлов «В Сердце Азии», 1914, с.25] показывает
орлиный – «динарский» профиль носа. Так же, об «орлиной голове»
Пржевальского пишет и сам Козлов [там же, с.16]. Выступающий нос и
щитовидная лобная чешуя – по определению Шлица, показывают
принадлежность к нордической расе [Шлиц, см.: Г.Ф.Дебец
«Палеоантропология ССР», М.-Л., 1948]. При черных волосах, глаза –
голубые [О.А.Баян «Первые исследователи Центр.Азии», М., 1946, с.7].
Отличаясь
нравом неподатливым, будучи польскими шляхтичами, хохлы Пржевальские
долго хранили православную веру. Еще в 1701 г. завещание троим
сыновьям Кристины – вдовы Григория, внука Корнилы Паровальского,
лишает наследства того из них, кто уклонится в папизм. Но в том веке,
тем не менее, это произошло (когда – достоверно неизвестно).
Однако дед
ученого, Казимир Пржевальский, воспитывавшийся в известном иезуитском
коллегиуме Полоцка, порывает с латинством, и бежав до окончания курса
в Великороссию, возвращается в православие с именем Кузьмы, поступив в
гражданскую службу. Здесь, в Тверской губернии, в 1825 г. он был
внесен в родословную дворянскую книгу.
Михаил
Кузьмич Пржевальский (1804-1846), страдая чахоткой и потерей зрения,
тем не менее, служил в военной службе, участвовал в Русско-Польской
войне 1830-1831, но в 1836, вследствие окончательного расстройства
здоровья, вышел в отставку в чине поручика, поселившись у отца,
управлявшего имением в Ельнинском уезде. Не богатый и некрасивый
(длинный и худой, бледный с мутным взглядом), он не был завидным
женихом. Тем не менее, познакомившись с младшей дочерью соседей Еленой
Александровной Каретниковой, против воли ее родителей – отказавших ему
от дома, он добился своего, женившись на ней в 1838 г. 31.03.1839 в
этой семье родился Николай Пржевальский, будущий путешественник и
ученый.
Дед
Пржевальского со стороны матери, Алексей Степанович Каретников был
дворовым помещика Тульской губ., и будучи отдан в солдаты, уже через 5
лет сделан был магазин-вахтером, а затем переведен в фельд-егерский
корпус. В 1805, 1807-1808 г.г. он находился в свите императора, и в
1809 переведен в гражданскую службу с чином коллежского регистратора.
А.В.Зеленин пишет, что Алексей Степанович был «большого роста и
обладал красивой наружностью. Женился он на женщине также не
родовитой, дочери тульского купца, которая с своей стороны отличалась
крепким здоровьем и красивою наружностью. …В Петербурге у него
отведена была особая комната, в которой собрано было множество птиц, а
другая комната была предназначена для помещения обезьян»
[«Путешествия…», с.14]. Биограф полагает, что именно от деда, с его
склонностью к заграничным поездкам и страстью к животным, унаследовал
Николай Михайлович черты своего характера. «Елена Алексеевна также
должна быть причислена к личностям далеко не заурядным. Это была
женщина очень умная и энергичная. С мужем она прожила всего 8 лет, и
по смерти Михаила Кузьмича осталась с весьма ограниченными средствами
и с двумя малолетними сыновьями на руках» [там же, с.15].
Оказавшись с очень скудным приданым, заложенным для выкупа материнской
и братниной части наследства, она получила на иждивение третьего брата
– отказавшего продать сестре, но скоро прогулявшего долю отцовского
достояния, и оказавшегося приживальщиком в доме Пржевальских. Впрочем,
именно им были переданы юному Николаю навыки охотника и следопыта.
«Рос
я в деревне дикарем, - рассказывает Пржевальский, - воспитание было
самое спартанское, я мог выходить из дома во всякую погоду». Дети
мокли под дождем, бегали по снегу, гуляли одни в лесу, где водились и
медведи, лазили по деревьям – словом, пользовались большой свободой.
Но и потачки им не давалось: мать относилась к ним очень строго, розги
играли выдающуюся роль в ее педагогике, и будущему путешественнику
досталось их немало: он уродился порядочным сорванцом, и за свои
проказы получал неукоснительное воздаяние по предписаниям Домостроя»
[Энгельгарт, с.343], - диалектический навык, совершенно утраченный в
современных семьях, на уровне своей «ячейки» воспроизводящих либо
государственный деспотизм либо общественную анархию.
***
Упоминание Н.М.Пржевальским «красот жизни», разрушаемых
просвещенческим обществом, не было случайно. «Прогрессивные»
сочинения, типа «Хаджи-Мурата» богоискальльствующего графа Толстого
или «…тучки золотой» Нобелиота Приставкина, - не могли пользоваться
любовью поместного дворянства - хотя после 1762 г. и «избывшего
службы», но хранившего заветы героической старины. Ученый не любил
«достижений цивилизации» - к коим принадлежит и великая русская
литература (характеристику её см. в «Народной монархии»
И.Л.Солоневича). Ее «в доме его родителей заменяли лубочные издания»
[там же, с.345], - и учащийся Смоленской гимназии, воспитанный на
т.наз. лубочных книжках, таких как «Воин без страха», в 1855
записывается добровольцем в армию, надеясь успеть на войну
[Н.М.Пржевальский «Путешествие в Уссурийском крае 1867-1869», М.,
1937, от Изд., с.3]. «Геройские подвиги защитников Севастополя
постоянно разгорячали воображение 16-летнего мальчика, каким я был
тогда. Не имея ни малейшего понятия о действительной обстановке этой
службы, читая постоянно увлекательные рассказы о подвигах различных
героев, я не иначе представлял себе каждого, как Баярдом, с его
знаменитым: «sans
peur
et
sans
reproche»,
и с нетерпением ожидал той минуты, когда на деле мог видеть всё, о чем
знал только по книгам»,
- писал он в своем первом литературном произведении [Н.М.Пржевальский
«Воспоминания охотника», «Журнал коннозаводства и охоты», №6, 1862].
Строевая служба мирного времени не оставила добрых воспоминаний. В
письме матери из юнкерской команды, сослуживцы по Рязанскому пехотному
полку, унтером Пржевальским определяемы как: «негодяи, пьяницы,
картежники» [С.Хмельницкий «Н.М.Пржевальский», Л., 1950, с.23]. В
Полоцком полку, по рассказу, передаваемому Владимиром Пржевальским, «офицеров
этого полка никто не хотел пускать на квартиру. На площадке среди
города был нанят особый дом. Посреди комнаты стояло ведро с водкой и
стаканы…» [там же, с.24]. Закаленный с детства организм Николая
Михайловича отличался свойством, редким для военного – индивидуальной
непереносимостью крепких напитков. Впоследствии, уже находясь в
штаб-офицерских чинах, - в путешествиях постоянно сталкиваясь с
некачественностью воды, - плотные, - а обедал он всегда плотно, -
охотницкие обеды Пржевальский никогда не сопровождал иным балластом,
более чем пол-стакана красного вина.
Ротный командир так и смог заставить Пржевальского принять участие в
общих попойках - как ни стращал позором «чести мундира», пока,
наконец, не вынужден был юнкером признать себя, сказав ему: «Из
тебя, брат, будет толк» [Козлов, с.3]. Что и подтвердилось в
скором будущем.
И наконец,
вопрос, вероятно, интересующий читателя наперво. Является ли
И.В.Сталин сыном Пржевальского? Доступные биографические материалы
сообщают что возвратившись в марте 1878 в Россию, до отбытия в новое
путешествие в февр.1879, лето 1878 путешественник провел в 4-месячном
отпуску, предоставленном для поправки здоровье - после нервного
истощения, следствием имевшего заболевание псориазом, вынудившее
прервать разведку оз. Лобнор. Планы его, после смерти в 1877 матери и
дяди, были самые мирные: «воротясь из экспедиции, более не поеду в
Азию: пора и отдохнуть. Предстоящее путешествие в Тибет, вероятно, уже
будет последним моим путешествием. Довольно потаскались среди этих…
которых называют монголами, китайцами и прочими. Будем жить
по-старому, тихо и спокойно. Не нужно мне никаких почестей и богатств,
дайте мне только тихую жизнь в Отрадном» [Энгельгарт, с.375].
Преобороть свою природу пассионарий не сумел - гедонистическим его
планам не было суждено сбыться. Но зная об отсутствии в далеких
восточных странах – в месяцы, допускающие зачатие его загадочного
двойника, не имея достоверного посуточного биографического расписания,
мы можем отнестись с доверием к известиям полковника Юрия Басистова -
офицера ГлавПУра (для которого такая деталь биографии Сталина доныне
служила «компроматом»!..), говорящего о «необъяснимых» архивных
документах, сообщающих о денежных переводах Николая Пржевальского
Екатерине Джугашвили.
Роман
Жданович
·
Вернуться на страничку новостей |
