WWW.ZRD.SPB.RU

ИНТЕРЕСЫ НАРОДА - ПРЕВЫШЕ ВСЕГО! 

ВСЕРОССИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА 

Повесть о Троянской войне, схождении Благодатного Огня
и предстоящем конце мiра

Вопрос, существует ли доныне наш мир, и если да – то когда придет ему конец, живо обсуждается на форумах мистически настроенных граждан. Нередко, они обостряются, в частности, перед каждой очередной Пасхой. Последние годы, благодаря публицистическим выступлениям заштатного священника Георгия Кочеткова, к этому примешивается вопрос, как происходит загорание Благодатного Огня, ныне развозимого по Россиянии педросами. Между тем, не только факт, но и описание хода предстоящего конца мира, исхода оного, давным-давно было выполнено, вероятно – в древнейшем индогерманском литературном произведении, созданном - еще до возникновения писанной литературы. Для разъяснения этого вопроса, я помещаю здесь отрывок своей книги «Вдохновившее Вагнера… Индогерманская повесть о конце мира», нуждающейся в издателе.

Оглавление:
Введение
1.Деяния Провидящего
2.Материалы этнографии
3.«Синдром заложника»
4.Владычица огня
5.Золото Каспия
6.Хождения гойделов за три моря
7.Царица скифов
8.Первоисточник
9.Формирование легенды
10.Этруски в Индии
11.Как Елена стала Аматэрасу

Введение

В этом году (точнее – с 2009 на 2010 год, ибо Хиджра т.г. не точно совпадает с нашим новолетием) исполняется 1000 лет официального обнародования «Шах-наме» - уникального в своем роде произведения. Но речь в этом исследовании о произведении более древнем – о ДРЕВНЕЙШЕМ, возникшем задолго до письменной литературы, литературном произведении индогерманских народов. Сложенном много тысяч лет назад, в пору их единства, и с той поры – своим сюжетом вдохновлявшим Гомера и Вагнера, Фирдоуси и Н.В.Гоголя, не подозревавших о происхождении первоисточника протографов, служивших создателям Илиады и Одиссеи, Эдды и Беовульфа, Шах-наме и Гиршасп-наме, «Тараса Бульбы» и «Конька Горбунка».

Силою Клио, трудами специалистов, чьи труды разбросаны по малотиражным изданиям, работающих в самых разных отраслях исторического и филологического знания, реконструкция содержания - как факта истории литературы, а не лишь т.наз. «коллективного бессознательного», - стала возможной.

Ввиду необычности излагаемых построений, почерпнутых из СПЕЦИАЛЬНЫХ трудов, - что я подчеркиваю особо, - но тем не менее, столь же мало рекламируемых в оной, как и в литературе популярной, очень значительную часть моей книги составят цитаты - из трудов исследователей, чьи открытия не имеют признания, по разным причинам, подвергаясь самому неприятному для ученого роду критики – замалчиванию. В этом случае закавыченная цитата - вместо простого пересказа с отсылкой к источнику - по выражению доктора общей и церковной истории нач. ХХ века А.П.Лебедева, является знаком уважения, благодарности используемому автору.

«От Благодатного огня зажжены свечи участников Пасхального Крестного хода вокруг Храма Христа Спасителя. Святыня была доставлена к началу ночного Пасхального богослужения, который совершает в главной соборе страны, патриарх Кирилл. Он первый зажег свечу от лампады, которую привезла с собой в Москву из Иерусалима российская делегация Фонда Андрея Первозванного. Крестный ход возглавил патриарх. Крестный ход проходит около полночи вокруг собора, символизируя шествие жен-мироносиц ко гробу. По его окончании впервые в этом году зазвучит победоносный возглас "Христос Воскресе!"», - если кто-то думает, что сие выдержка из какого-нибудь «Православного Вестника», то он сильно ошибается. Цитируется небезызвестное русофобское радио «Эхо Москвы» и даже удивительно – чему так радуется редакция, ибо христианство с иудаизмом, по мнению некоторых правослабных ортодоксов, якобы как-то не стыкуется», - начинается сообщение об этом событии - очередной Пасхе (05.04.2009 г. от Р.Х.) на сайте Агентства Русской информации. Мы воспроизводим нас интересующий отрывок: «…«Возжигание огня» это очень крутой бизнес, за который и бушуют страсти. Несколько лет назад в этот бизнес пытались влезть предприниматели из РПЦ, пославшие в Иерусалим делегацию с дорогими подарками, заманчивыми предложениями и прочим. Однако разведка у попов сработала плохо и не выяснила никакой важной информации по объекту, с которым предстояло разговаривать.

Объект назывался «блаженнейший владыка» Феофил III, работающий Иерусалимским патриархом. Хотя «блаженнейший владыка» и грек по национальности, ранее этот дядя окормлял паству не в Греции, а в Катаре (?!), элиты которого достаточно плотно контролируются в США (доллары правоверные хранят там). Сам по себе факт службы Феофила в Катаре наводит на размышления, но суть не в этом. Суть в том, что перед его единогласным «избранием» дядя имел долгий и плотный разговор с тётей по имени Кондолизой Райс, а больше всех «православных» кандидатуру Феофила III поддерживал бывший директор ЦРУ Джордж Тенет. Джордж Тенет – грек по папе и очень забоится о греческой общине в США, что даже местную прессу слегка напрягает.

Так что, не зная броду, делегация РПЦ сунулась к Феофилу. Стопы ему, понятное дело, никто не лобызал, и бородатая братва сразу перешла к делу. «Блаженнейший владыка», надо отдать ему должное, тоже не стал ломать комедию и без слюнопускания про «чудо» и «схождение» он объяснил попам, что обряд Великой субботы: «это церемония, которая является репрезентацией, как и все другие церемонии Страстной седмицы. Как некогда пасхальная весть от гроба воссияла и осветила весь мир, так и ныне мы в этой церемонии совершаем репрезентацию того, как весть о воскресении от Кувуклии разошлась по миру».

Репрезентация на понятном языке означает имитацию или как гласит Новейший философский словарь: «Репрезентация возникает в силу отсутствия (в момент репрезентирования) объекта, который она репрезентирует». Отсутствует, понимаете? Нет никакого самовозгорания, есть «репрезентация». (Если брать сказки про то, что огонь не обжигает, - в интернете несложно сыскать признания паломников, — они утверждают, что их огонь здорово опалил, у одного даже борода сгорела. Возможно, на пламя, также, влияет огромное количество паломников и спёртый воздух. Ну да это физики, думаем, объяснят).

Бизнес-сленг «всеблаженнейшего» про репрезентации произвёл должное впечатление на московскую братву, а самый юный и неопытный из пацанов господин Кураев даже нарисовал у себя на сайте следующее: «Откровеннее сказать о зажигалке в кармане он, наверно, и не мог».

Как легко догадаться, грянул мощный скандал, на Кураева наложили какую-то епитимью и не повысили в звании к очередному празднику, но тем не менее господин Кураев знал о чём говорил. Как образованный в своей области парень, Кураев читал, скорее всего, работы известного исследователя христианского Востока епископа Порфирия (Успенского), который так представлял современные ему события (середина XIX в.): "Когда знаменитый Ибрагим, паша египетский, находился в Иерусалиме, оказалось, что огонь, получаемый с Гроба Господня в Великую субботу, есть огонь не благодатный, а зажигаемый, как зажигается огонь всякий. Этому паше вздумалось удостовериться, действительно ли внезапно и чудесно является огонь… Он объявил наместникам патриарха, что ему угодно сидеть в самой Кувуклии во время получения огня и зорко смотреть, как он является, и присовокупил, что в случае правды будут даны им 2 500 000 пиастров, а в случае лжи… он напечатает во всех газетах Европы о мерзком подлоге. Наместники сошлись посоветоваться, что делать. В минуты совещаний Мисаил [один из них] признался, что он в Кувуклии зажигает огонь от лампады, сокрытой за движущейся мраморной иконою Воскресения Христова… Решено было смиренно просить Ибрагима, чтобы он не вмешивался в религиозные дела… [ибо] русский император Николай будет весьма недоволен обнаружением сих тайн. Ибрагим-паша, выслушав это, махнул рукою и замолчал. Но с этой поры святогробское духовенство уже не верит в чудесное явление огня… От одного Бога ожидается прекращение (нашей) благочестивой лжи… А нам и начать нельзя сего переворота в умах, нас растерзают у самой часовни Св. Гроба". Делегацию из РПЦ никто бы, конечно, в Москве не растерзал, попробуй она развенчать «чудо», поэтому попы не стали идти против течения, согласились на условия «всеблаженнейшего» Феофила и приняли правила игры. Теперь репортажи «возжигания» крутят по ящику в прямом эфире, а региональные отделения «Единой России» развозят «благодатный огонь» по инвалидам и одиноким пенсионерам. Очень грамотная репрезентация, надо сказать: «Затем Блаженнейший Владыка входит в Гроб Господень и там усердно молится в одиночестве особой, тайной, молитвой, которая хранится в святая святых храма. Говорят, что слова ее светятся сами собой в полном мраке пещеры трехдневного ложа Спасителя. Предвестием Благодатного Огня появляется огненная роса в виде капелек святого мира и голубых разрядов. Постепенно она претворяется в поток голубоватого цвета, исходящий из-под купола храма Воскресения Христова. Вся Кувуклия окутывается этим сказочным сиянием. У тысяч паломников в руках одна от другой, а иногда и сами по себе, загораются свечи. Каждый держит тридцать три свечи - по числу земных лет Спасителя. А над куполом Кувуклии подобно северному сиянию играет божественная радуга. Событие это настолько уникальное и не объяснимое никакой наукой, что враги Христовы не смеют его опровергать, а почитают за лучшее замалчивать». В физику «уникального явления» мы вдаваться не будем, фокусники его отлично освоили еще много столетий назад…». Духовенство, как видим, подтверждает свою репутацию, существовавшую и в прошлом, перед 1917 г., – наиболее последовательных атеистов. АРИ интерпретирует это предельно приземлено, и наблюдая, сколько занимает времени реклама паломнического туризма в Израиль, допустим на православном медиа-холдинге «Радонеж» (для сравнения, при всем скепсисе к радиостанции з-да «АТИ», известной как «Православное радио Санкт-Петербурге», долго вещавшей с того же петербургского передатчика, нельзя не отметить, что оно этим не занимается, а попытки рекламы некоторых «священных» товаров из Израиля, как напр. грязей Мертвого моря, так и вовсе их пресекает!), не сложно понять правоту такой оценки, сугубо меркантильные причины «прещений», постигших после этого профессора богословия Свято-Тихоновского ин-та Кураева.

«…Согласно предсказаниям древних христианских пророков в преддверии неких мощных и глобальных событий, изменяющих всю человеческую цивилизацию, людям должны быть ниспосланы некие важные знамения, два из которых связаны с Израилем. Первое знамение связано с Мамврийским дубом, растущим в Хевроне. Хеврон является одним из древнейших городов мира, которому насчитывается не менее 7-ми тысяч лет. Там в ограде русской церковной миссии и стоит это дерево, с обхватом ствола более десяти метров. По оценкам ботаников ему около двух тысяч лет. Существует предание, что как только древнее дерево засохнет, закончится и история человечества. И хотя давно и мощно попы под дубом камлают с вёдрами и хоругвями, всячески оберегая древесину от напастей, с 1998 года дуб мёртв, зеленых ветвей на нём нет. Второе знамение связано с храмом Гроба Господня. Считается что год, когда Небесный огонь не сойдет на Гроб Господень, наступит конец мира. Отсюда, собственно, и ежегодное всеобщее радение по поводу репрезентации, обещающей новые походы паломников, пожертвований и другие потоки бабла. Не сомневаемся, что попы будут делать всё от них зависящее, чтобы как бы Небесный огонь «восходил» снова и снова. Если потребуется, фанаты даже огнемёт притащат в Кувуклию. Однако бывает и так, что не загорается даже высокооктановый бензин. Это можно назвать чудом, можно назвать паранормальным явлением, но оно иногда бывает. И не исключаем, что однажды такое чудо произойдёт и в Иерусалиме: зажигалка сломается, бензин закончится, «всеблаженнейший» ласты склеит во время репрезентации – да мало ли что может случиться. Например, владельцы ключей от главного христианского храма мусульмане из семьи Нусейбе, обидятся и откроют миру правду. Вот это и будет ЧУДО. ЧУДО разоблачения тысячелетней лжи. Увы, этой весной чуда не произошло и власть лживых, бородатых гнусливцев продлиться ещё год. Что ж, подождём немного ибо как заметил еще господин Экклезиаст – всё проходит, и это тоже пройдёт», - заканчивает АРИ.

Признаться, мне нет дела до благополучия того или иного легендарно-семитского дуба (хотя сам по себе, как древо Перуна, он заслуживает всяческого почтения), тем более, по слухам, указанный дуб недавно пустил ростки. Становясь на авраамические позиции – дуб этот надлежит срубить (как рубили славянские, русские, литовские дубы христианские миссионеры), во избежание идолопоклонства! Внимание наше приковывает иное – возжигание Свщ.Огня, коему издревле, пусть под разными Именами, поклонялись наши предки. Мы не будем касаться вопроса - как, людскою или надмiрною Волей, возжигается лампада в указ.церемонии, - равно как и в иных, случающихся в иное время в данном месте, а иногда также и в иных местах (напр. в Одессе в 2002 году, на прославление Царя-мученика), схождение Огня. Нас не это интересует!

Явился Он в Христианском Иерусалиме после того как в ночь рождения Магомета (согласно мусульманским источникам!), Сам Собою, угас негасимый Огонь, горевший до того в Истахре – культовом центре Ирана, - поддерживавшийся после уничтожения огней Парсастахры (Персеполя) Александром Македонским, к слову - героем еврейских и арабских преданий (у евреев имя Александра включено в список «отеческих»; оплевав в 28 бейтах Аршакидов - низвергших македонское иго над Ираншахром, пользуясь при этом арабскими источниками, Фирдоуси – напротив, уделяет Двурогому целую главу!).

***

Всё дело в том, что кувуклия Храма гроба Господня в Иерусалиме, в день возжигания Огня, удостаивается визита - отнюдь не зажигалки, и даже не лампада греческого патриарха Иерусалима, хотя, возможно, оному и мнится, что своим происхождением - чудный Огонь обязан исключительно ему. О, нет! Греческую церковь - в этот День, собственною персоною, посещает сама Елена - героиня греческого эпоса.

Тадеуш Зелинский, в 1920-х г.г. 1-й президент Польской АН, писал некогда: «…Когда Фауст хотел вернуть её действительности, эту чудо-жену, получившую в наследие от любви веков прозвище «Прекрасной», - ему пришлось искать ее в обители Матерей всего сущего. Его примеру должны последовать и мы: только там, в этом центре подсознательной жизни человечества, где, вне пространства и времени, великие тени прошлого лелеют дремлющие зародыши будущего – только там найдем мы ответ на вопрос о возникновении и смысле мифического образа Елены. Ответ этот гласит так. То было в эпоху зарождения того, чему не было начала. Предвечный бог вперил свой пытливый взор в загадку собственного происхождения; разгадав ее, он вздрогнул при мысли о конце того, чему не было суждено кончиться. Нерушимое слово: «всё, имевшее начало, будет иметь и конец», легло тяжелым бременем на его божественное сознание; отныне все его помыслы направлены на то, чтобы вырвать из пасти уничтожения себя и свое царство, всю богоданную красоту управляемой им природы. Но его сознательный разум не дает ему ответа на мучивший его вопрос; никакой ум не в состоянии так разорвать кольцо жизни, чтобы его обод, получив начало, не получил в то же время и конца. Жаждая успокоения, он спускается в вещую глубину подсознательного бытия, в обитель Матерей – или, что одно и то же, в обитель Матери-Земли. Здесь, в диком ущельи Додоны, растет вещий дуб; шелест его вечно зеленых листьев, - это весть Земли. На его ветвях сидят две голубицы; их тихое воркование – это весть Земли. Но кто передаст словами разума таинственный рокот этой подсознательной жизни? Зевсу он непонятен – он слишком высоко вознесся над вещей Землей, слишком далеко от нее ушел. Но он приставляет к ее дубу своих жрецов-толкователей, Селлов; …они переливают в явные слова таинственную весть Земли и сообщают Зевсу залог его спасения. Залог спасения – Человек… вернее Сверхчеловек, женою рожденный витязь божественного семени – настоящий боготвор, богатырь. И вот бог спускается к смертной. …Начинается жизнь Сверхчеловека на земле, предмет постоянной заботы для его родителя. Он, роком намеченный спаситель богов, их законам не подтвержден; над ним один закон – его личная, могучая воля. Устоит ли он в жизненной борьбе? Донесет ли он невредимым светоч жизни до той роковой минуты, когда предвечная мгла двинется против светлого царства небожителей, и высший бог будет взирать на своего сына, но помогать ему он не должен – в этом залог силы Сверхчеловека, чтоб ничем не быть обязанным своему божественному родителю. Это видит небесная дочь высшего бога, богиня вечной молодости и красоты; из сострадания к его тревогам она добровольно жертвует своей божественностью, добровольно нисходит на землю, чтобы быть подругой и охранительницей намеченного спасителя царства богов. Долгое время им улыбается счастье: имея подругой вещую Деву, Сверхчеловек легко торжествует над кознями тех сынов мглы, которые хотят его погубить преждевременно, до наступления роковой борьбы, чтобы лишить царство богов всякой надежды на спасение. Но вот слепая случайность ее самое отдает во власть сынам мглы: Дева делается пленницей гигантов…» [Зелинский, 1907, т. 3-й, «Соперники Христианства», гл-ка «Елена Прекрасная»].

Явления Благодатного Огня, навскидку, тварной своею земною природою - имеют природу явлений атмосферного электричества, медленного электрического разряда. «Опыт с расчесыванием роговым гребнем чистых волос показывает, что при соответствующих условиях могут возникать совсем крохотные искорки-молнии. Как только на остриях гребенки образуется достаточно большой заряд, начинается ионизация атомов, и электричество будет стекать в воздух, производя свечение. В природе аналогичное явление истечения электричества с острия часто наблюдается во время грозы. Когда в грозовом облаке и на поверхности земли скапливаются заряды противоположных знаков, они стремятся соединиться, но, не обладая до поры необходимой разностью потенциалов, они не могут создать бурного разряда в виде молнии. Однако, сосредоточившись на таких остроконечных предметах, как шпили башен, мачты кораблей, вершины деревьев, заряды могут стекать в воздух, и лишь заметное в темноте свечение дает знать о том, что они покидают земную поверхность. Иногда более интенсивное истечение зарядов в атмосферу сопровождается шипением или жужжанием. Много интересных наблюдений о характерных типах разрядов сделано альпинистами, застигнутыми в горах грозой. …Когда наэлектризованные облака проходят низко над горным хребтом, наблюдается свечение вершин гор: они как бы пылают» [Стекольников, 1958, с.с. 19-20].

В природе медленные разряды до крайности разнообразны в своих проявлениях [см. Фламмарион, б\г, кн. 6-я]. Наряду с кораблями, что в общем известно, огни св.Эльма (как зовут их лишь посл. неск.веков) - любят купола церквей и колоколен [там же, с.490], и даже тела людей [там же, с.491], причем появление их часто приурочивается к близко проходящей грозе, - к Зевсу-громовержцу. Не даром отцом Елены эллины определяли Зевса!

«У Тита Ливия читаем, что копьё, которым Люций вооружил своего сына, отправляющегося на войну, больше двух часов горело не сгорая. Когда флот Лисандра выходил из Лампсаского порта для того, чтоб напасть на афинян, огни Кастора и Поллукса загорелись на мачтах адмиральского корабля. Рассматривая эти огни, как доброе предзнаменование, древние тщательно заносили их в свои летописи» [там же, с.489]. «Тит Ливий рассказывает, что копья нескольких солдат в Сицилии и палка, находившаяся в руках одного всадника в Сардинии, казались огненными. Даже всё вооружение блестело и казалось покрытым огоньками» [там же, с.490]. Добрым предзнаменованием считались огни, возникшие одновременно – Кастор и Поллукс. Напротив, одиночный огонь – огонь Елены (сестры Диоскуров), - полностью согласно реноме её у Гомера – напротив, предвещал недоброе [там же, с.489]. Имя же Елены (Хелены) в греческом языке - явным образом образовано тем же корнем, что имя Гелиоса (Хелиоса) - бога Солнца, Сварогова сына Дажьбога (Свентовита) - в русской терминологии…

«А теперь поговорим об истории, ибо есть что сказать. …Наука история – это борьба со временем, которое эллины персонифицировали в страшное божество – Сатурна, оскопившего собственного отца Урана и ниспровергнутого владыкою молний – Зевсом.

Да, но ведь молния – это энергия, на нашем языке – антиэнтропийные импульсы, которые при своём возникновении нарушают процессы гибели – энтропию Вселенной. Сила – причина, вызывающая ускорение, - спасает Космос от превращения в Хаос…» [Гумилев, 1990, с.254]. В опущенном выше (перед отточием в цитате) фрагменте текста, ученый-этнолог скрыто полемизируя с марксистско-ленинской концепцией «социальных факторов, образующих этнос, этнического самосознания в том числе» [Бромлей, 1973, с.122; см.: Гумилев, 1990, с.с. 168-170], писал: «недавно была сделана попытка понять историю как функцию времени, которое якобы в своем течении выделяет энергию, потребную для великих, да и малых свершений. Но и эта концепция несостоятельна, ибо этнические процессы, идущие по ходу времени, энтропийны и инерционны, а следовательно, возникают не благодаря Хроносу, пожиравшему своих детей, а вопреки ему» [ссылка в изд. 1990: «Н.А.Козырев «Причинная механика и возможность экспериментального исследования свойств времени (рукопись)», см.: Козырев, 1991]. Этническая инерционность, принятая как постулат, на самом деле, как следует из цит.трактата [Гумилев, 1990, гл.20 и дал.], не всеобща, ибо необходимый для этногенеза рецессивный, эволюционно вредный генетический признак - передается половым путем, и благодаря путешествиям (торговле), работорговле, а также военным походам, если они не сопровождаются истреблением населения проходимых территорий (что бывает часто но не всегда), этносы в действительности, в классовом обществе, а также просто в обществе достигшем стадии производящего хозяйства, генетически лишь полузамкнуты или незамкнуты вовсе. И мы, потому склоняемся к иной этногонической и космогонической концепции, сформулированной еще в древности – в персидской философии, ныне же нашедшей отражение - в теории А.Н.Козырева.

«В вечной войне первозданных стихий слуги Сатурна – гиганты или асуры (санскр.) ничего не теряют, ибо им нечего терять. Хронос ежесекундно преображает их облик, а тем самым лишает их личных качеств и свойств. Но паладины Космоса – упорядоченной Вселенной по природе своей таковы, что обретают формы, а следовательно, и личность, в каждом случае неповторимую. И в борьбе с Хаосом они встречают свою смерть, которую В.И.Вернадский рассматривал как отделение пространства от времени» [там же, с.254; см.: Вернадский, 1965]». Сказанное ученым-христианином звучит вопиюще-«не по-христиански», наплевав на легенды про «бессмертие души». Но это безусловно подтверждается, помимо общеизвестной логики понятий (смерть – закономерный исход рождения), и физиологией – лежащей вне сферы нашего сознания, и видимо - имея объективную природу. «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю», - удивительно точно подмечено героем «Пира во время чумы», от какового упоения, к слову, специально предостерегали воинов - тех, кому умирать и убивать полагалось по профессии. «Хагакурэ бусидо» приводит такой диалог: «-Когда я находился лицом к лицу с врагом, мне казалось, будто меня окутала какая-то тьма. В этот момент я был сильно ранен. А вы, досточтимый господин? –Это правда. Когда я оказался в самой гуще врагов, меня окутал какой-то туман. Я остановился на миг, чтобы успокоиться, и тогда наступил просвет. Если бы я сразу же пошел вперед, я не смог бы причинить врагу столько вреда, сколько причинил» [Кикути, 1943]. Существования страстей - страданий (дословно), ставших «доказательством» греховного проклятия тварного мира в глазах иудеев и христиан (по детской своей глупости не видящих, что без оных они не только, скажем не могли бы определять свое положение в пространстве, но и бестрепетно окунали бы, допустим, руки в расплавленный металл - одного любопытства ради, до полной и безвременной гибели), это касается точно также. «…Работает тяжкую свою работу дровосек. …Когда он уже устал, он садится за обед. «когда он уже устал»… Это по-нашему. Гомер же говорит: Когда он уж руки насытил, лес повергая высокий… Руки человеческие голодают по работе, и процесс работы для Гомера – сладостное утоление этого голода» [Вересаев, 1924, с.27]…

«Для тех, кто умер, будь то микроб или баобаб, человек или зародыш, время исчезает, но все организмы биосферы связаны друг с другом. И уход одного – это потеря для многих, потому что это победа извечного врага жизни – Хроноса. Примириться с этой потерей – это значит сдать позиции, и против Смерть встает Память – преграда энтропии уже не бытия, а сознания. Именно память делит время на прошлое, настоящее и будущее, из которых реально только прошлое» [Гумилев, 1990, с.255].

***

«Группа воинов, которые мечут жребий о тунике распятого, целиком поглощена дележкой. Кажется, ничто возвышенное не занимает их, кроме этого дела. Романский мастер выставляет напоказ низменность сцены на Голгофе. Но по контрасту к этому самая туника приобретает сверхъестественную силу. Это и предмет, и вещь, не менее осязаемая, чем фигуры, и вместе с тем это реликвия, которой поклоняются верующие, - отпечаток тела распятого (как «мандилион» отпечаток его лица). В самих очертаниях туники, в складках, делающих ее похожей на какую-то морскую раковину, заключена таинственная сила. Спор из-за обладания туникой превращается в торжественный обряд поклонения ей», - так описывается рельеф «Снятие со креста» в кафедральном Пармском соборе [Алпатов, 1976, с.30], выполненный Бенедетто Антелами (1150 – ок. 1225) – крупнейшим итальянским скульптором до Позднего Средневековья, самая ранняя из известных работ мастера (датирована 1178 г.). Современный историк обратил внимание, что иконографическая схема использованная Антелами, - не частая в Средневековье, - на 1500 лет ранее находит воплощение - в центральной сцене скифской пекторали кургана Толстая могила, найденной лишь в 1970 г. [Шауб, 2008, с.9; публикация: Мозолевский, 1972]. Указ.схема также использовалась Джотто – в сценах «Распятие» и «Крещение» (оба в Капелла дель Арна, Падуя), и исследователь отмечает, что «оба мотива восходят к древней традиции» [Алпатов, 1976, с.156; см.: Шауб, 2008, с.с. 11-12].

Центральное(!) положение пекторали заняла антропоморфная сцена дележа двумя бородатыми скифами, по другим интерпретациям – шитья ими из овчины, одежды, по символике пекторали (носившейся на груди, как показатель ранга) – священной, царской, «символа ранга и престижа» [Шауб, 2008, с.с. 13-14]. «…В других мифах, рассмотренных Маразовым [см. ссылки] (об аргонавтах, о златорунном ягненке Атрея и др.), руно является символом царской власти» [там же, прим.15]. «…Стоит вспомнить глубокомысленное утверждение О.М.Фрейденберг, что «метафора одежд, по тождеству одежды и космоса, одежды и человека», связана «с метафорой растерзания и её космогоничностью» [ссылка]. В таком случае, если учесть, что на рельефе Антельми центральной сценою является снятие со креста, а в нижнем регистре пекторали изображены сцены терзания хищниками травоядных, то семантика обоих памятников в целом, а не только отдельных сюжетов, д.б. очень близкой, - это возрождение через смерть» [там же, с.12]. Автор предположил, что прототипом изображения служил хорезмийский Хушем-шах (дериват Хушенга), изобретатель искусства шитья, и напоминает о связи раннего образа Христа с овцой (образ Доброго Пастыря), представления о нем, как об Агнце [там же, с.15]. Исследования московского историка Дм.Серг-ча Раевского позволяют идентифицировать его иначе, признав в изображенном - младшего сына Таргитая, Колаксая. Геродот сообщает о нем следующее: «скифы говорят, что их народ моложе всех других и произошел следующим образом: в их земле, бывшей безлюдною пустыней, родился первый человек, по имени Таргитай; родителями этого Таргитая они называют… Зевса и дочь реки Борисфена. Такого-де происхождения был Таргитай, а у него родились три сына: Липоксай, Арпоксай и младший Колаксай. При них упали-де с неба на скифскую землю золотые предметы [читай – сошли с неба атрибуты божественного огня, ср.: Раевский, 1977, с.105]: плуг с ярмом, секира и чаша. Старший из братьев, первым увидев эти предметы, подошел ближе, желая их взять, но при его приближении золото воспламенилось. По его удалении подошел второй, но с золотом повторилось то же самое. Т.обр. золото, воспламеняясь, не допустило их к себе, но с приближением третьего брата, самого младшего, горение прекратилось, и он отнес к себе золото. Старшие братья, поняв значение этого чуда, передали младшему всё царство» [Геродот, кн. 4-я, гл-ка 5-я].

Народные поверья доныне гласят что Перун, молния - помогает людям отыскивать клады. Это справедливо, молния ищет путь наименьшего сопротивления, в частности - скопления проводящего металла [Колокольников, 1956, с.84], и сродство золота с небесным огнем - не есть «суеверие»! Но то, что «глубоко, на дне голубого Рейна, спит сном невинности ясное золото, никто не простирает к нему жадных рук» [Зелинский, 1907, т. 4-й, с.58], - это, собственно, было уже вульгаризацией древнего сказания, - и в древности речь в нём велась о материализованном солнечном свете - божественном огне, бывшем источником жизни.

Ситуация с исчезновением Благодатного огня, надо пояснить, детально разработана была в арийской литературе – задолго до Х века (когда, согласно АРИ, начинается схождение Его в Иерусалиме), до возникновения Христианства, до самого появления Библии. Возможно, не подозревая об этом (иначе после великой Тетралогии, он не взялся бы за масонского «Парсифаля»), её отобразил в языческом антураже - но не более как антураже - древнегерманских преданий Рихард Вагнер.

Современный ученый отождествляет Таргитая скифской космогонической и этногонической легенды - с Траэтаоной (Феридуном) иранского эпоса и Тритой ведийских гимнов [Раевский, 1977, с.82], что, используя этнографические источники и изобразительную традицию Сев.Причерноморья, позволило реконструировать арийские космологические представления, бытовавшие в 2-м тыс. до н.э.. Добавим, что здесь м.б. упомянут и русский Святогор – в былинах сам хоронящий себя в чудесной домовине, во славном граде Иерусалиме.

Как оно будет развиваться, почему однажды Огонь не сойдет, и какие события последуют за этим, было рассказано индогерманскими пророками и поэтами - задолго до христианских старцев, и мы – лишь воспроизводим то, что было сказано не нами, некогда забытое, но ныне, благодаря трудам ученых-историков, часто не подозревающих о своих открытиях, воскрешено вновь.

ИНДОГЕРМАНСКАЯ ПОВЕСТЬ О КОНЦЕ МИРА

…И то всё так сбылось, как было сказано. И доныне стоит на Горбах на коне дивный рыцарь, и видит, как в бездонном провале грызут мертвецы мертвеца, и чует, как лежащий под землёю мертвец растёт, гложет в страшных муках свои кости и страшно трясет всю землю… (Николай Гоголь)

Деяния Провидящего

«Красными кони тоже бывают. Солнышко, когда закатывается, всё собою в красное окрасит», - объяснял в 1918 ученику Даниле мудрый инок-богомаз из к\фильма «Достояние Республики».

…Порывами Божественного Ветра, последние волны бомбардировщиков взлетали с аэродромов Токуносима и Кикайгасима ранним летом 1945 года. Последние отряды Аматэрасу - прародительницы Божественного Хирохито, царя-Солнца страны Его восхода, брали курс на юго-запад, - чтоб в бешеных огненных вспышках на палубах кораблей, приостановить наступление Предвечной Тьмы, двигавшейся от острова Окинава.

«Молнии Тора», забытые как символ в самой Японии - замененные священными мечем, зерцалом и яшмою, - в тот век возрожденные лишь воинами СС, на другой стороне континента, а в древности бывшие Огнями трех земных миров, - некогда служили символами и Её! «Не ты первый, воин римский, рассыпал по щитам лучи сверкающей молнии и красные крылья», - писал некогда римский поэт Валерий Флакк [«Аргонавтика», кн. 6-я].

Но теперь, тщетны были подвиги самураев. Предвечная Тьма накрыла и их родину. Деревянной пилой – носитель божественной благодати был разъят надвое. Змеясь в воздушной стихии - разноцветные знамена, усыпанные звездами хитроумного Соломона, обвив собою всю планету, - взметнулись и над последнею обителью богов, над светлым краем Восходящего Солнца.

***

Однажды Прометей – Провидящий из древнего рода титанов, низвергнутых Зевесом с Олимпа, спустился на дикую Землю. «Он знал, что в земной почве погребены семена Неба, и захотел оживить их. Взявши кусок сырой глины, он создал из нее форму, похожую на образы вечнопрекрасных богов. Чтобы оживить этот, пока еще безжизненный, кусок глины, он взял у животных их злые и добрые чувства и вложил их в грудь своего творения. Афина Паллада, богиня мудрости, оказала при этом ему свою помощь, вдохнув божественную душу в эту полуживую форму» [Шваб, 1912, с.1]. Так возник хомо сапиенс - Человек Разумный, человек нашего вида.

«У первого, самого древнего Царя богов – Урана-Звёздного неба – и 1-й Владычицы богов, широкогрудой Геи-Земли, рождались дети – древние боги-титаны. Жестокий отец ненавидел своих сыновей и дочерей и каждого, кто появлялся на свет, тут же прятал в недрах Земли. Тяжко стонала Мать-Земля, молча страдали в темных и сырых ее недрах дети, и только Крон, младший сын Урана и Геи, осмелился восстать против отца, лишил его власти, вывел на свободу братьев и сестер. Теперь царем сделался Крон и воцарился над бессмертными богами и над смертными людьми. Да, ибо не только богов породила Гея, но и людей – потому-то и зовутся они «земнородными». Происходя от одной матери, люди и боги во многом были схожи, и часто боги спускались на землю, чтоб разделить трапезу со смертными и порадовать душу мирной беседою с ними», - писал некогда - в адаптированном детским издании по Гомеру, Гесиоду, Эсхилу, Платону, Еврипиду, Софоклу - Симон Маркиш [Маркиш, 1967, с.с. 9-10]. Эти боги, так собирательно именуемые на советско-православном речекряке (не различающем классы вышних сущностей), – братья Кроноса - относились к классу титанов, не собственно богов (теонов - светоносных). По-древнегермански они - были наречены йотунами, божествами генетически старше ванов и асов (асуров?). Звуковое тождество подобно таковому же, где Дий (Зеус) - он же Дион (лат.), Дайво (перс.), Дьяус (инд.) - соотносим с древнегерманнским Dag`ом (Днём), к веку записи саг подзабытым почитателями Вотана (Одина), но известным из более ранних источников.

И хотя первые - допотопные люди погибли, погибли еще ранее, нынешнее наше поколение – оно тоже равнО богам, принадлежа к титанидам!

«Дети, рожденные Геей-Землею и Небом-Ураном,
были ужасны и стали отцу своему ненавистны
с первого взгляда. Едва лишь на свет кто из них появлялся,
каждого в недрах Земли незамедлительно прятал родитель,
не выпуская на свет, и злодейством своим наслаждался.
С полной утробою тяжко страдала Земля-великанша,
Злое пришло ей на ум и коварно-искусное дело.
Тотчас породу создавши седого железа, огромный
Сделала серп, и его показала возлюбленным детям,
И, возбуждая в них смелость, сказала с печальной душою:
Дети мои и отца нечестивого! Если хотите
Быть мне послушными, сможем отцу мы воздать за злодейство
Вашему: ибо он первый ужасные вещи замыслил!
Так говорила. Но, страхом объятые, дети молчали.
И ни один не ответил. Великий же Крон хитроумный,
Смелости полный, немедля ответствовал матери милой:
Мать! С величайшей охотой за дело такое возьмусь я.
Мало меня огорчает отца злоимянного жребий

Нашего. Ибо он первый ужасные вещи замыслил», - так об этом рассказывает поэт УIII в.  века до н.э. [Гесиод «Теогония» в пер.В.В.Вересаева, 154-173 (по изд.: «О происхождении…», 1990)].

«Тренченьи-Вальдапфель с полным основанием указывает на восточные аналогии гесиодовской «Теогонии»». Кронос, который кастрирует своего отца, чтоб положить конец объятиям Урана и Геи, застывших в неподвижности, а затем, опасаясь участи отца, пожирает собственных детей, - это, по существу, пережиток восточного варварства в греческой мифологии», - пишет Йожеф Лукач [Лукач, 1984, с.154]. Впрочем, достоверно-восточных – прямых заимствований в Теогонии доказано может быть не столь много [см. Зайцев, 2005, с.с. 69-70]. «В 1936 г. были впервые опубликованы фрагменты хеттских мифов хурритского [западно-кавказского] происхождения, в которых есть также месопотамские имена. Один из них повествует о смене царствования на небе. Хотя конец текста разрушен, всё же видно, что речь здесь идет о смене четырех царствований – богов Алау, Анну, Кумарби и Тешуба, а не трех, как у Гесиода. Никаких признаков недостаточной антропоморфизации древнейшего бога Алау в этом тексте не видно, а то характерно для Урана. Соответственно, хурритский миф не связан с мотивом упорядочения мира отделением Неба от Земли. Оскопление Анну происходит в хурритском мифе совсем иначе, чем в греческом; мы находим здесь отзвуки ритуального каннибализма» [там же, с.68].

Крон отсекает набухший уд Неба, слившегося в экстазе с Землей, преградив ей утробу: «…Неожиданно левую руку

Сын протянул из засады, а правой, схвативши огромный
Серп острозубый, отсек у родителя милого быстро
Член детородный и бросил назад его сильным размахом.
И не бесплодно из Кроновых рук полетел он могучих:
Сколько на землю из члена ни вылилось капель кровавых,
Все их земля приняла. А когда обернулися годы,
Мощных Эринний она родила и великих Гигантов
С длинными копьями в дланях могучих, в доспехах блестящих,

Также и нимф, что Мелиями мы на земле называем» [Теогония, 178-189]. Из этого корня ведет происхождение именитая дочь Неба - Киприда, рожденная Морем, оплодотворенным Небесным семенем [там же, дал.]. Небо, как видим, видится здесь отнюдь не столь благостным, как привыкла считать обывательская молва, и далеки от благости дары землянам, Небом порожденные.

***

«По древнеарийским воззрениям, характерным и для персов, и для индусов, и для эллинов, и для скандинавов, и для славян – для всех арийцев, - было три поколения божеств, т.е. три эпохи космического становления. Первое поколение – это Уран, т.е.космос – стабильное пространство, заполненное вещами. В эпоху Урана всё было в полном порядке; никто никуда не двигался, ибо не было времени, не было и движения. Движение пришло на смену этой эпохе в «век Сатурна», или Хроноса, т.е. когда появилось время. Сатурн, как известно, изуродовал своего отца Урана, заключил его в темницу и начал свирепствовать, всё изменяя. Мир превратился в светящийся калейдоскоп, в котором ничто не может удержаться надолго; тогда стали появляться чудовищные изменчивые формы – гиганты. Греки и индусы считали гигантов чем-то омерзительным, а вот Зердушт решил, что те, которых индусы называли - асурами а греки - гигантами или титанами, - это и есть амешаспента - лучшие помощники Светлого Божества. И на этом он остановился. Это был переворот в мировоззрении [индоиранцев]. Ведь греки например, тоже верили в гигантов, но поклонялись они третьему началу, персонифицированному в виде Зевса, т.е. Бога (Зеус и Деус – это одно и то же; «з» в «д» переходит). Сила Зевса была в электричестве – в молнии. Зевс победил Сатурна, заключил его в какую-то пещеру, навел порядок. Он установил власть олимпийских богов, которые с тех пор постоянно воюют с гигантами, так как гиганты всё время нападают на них», - читано в публичных лекциях Львом Гумилевым, опубликованных после смерти ученого [Гумилев, 1994, с.с. 197-198]. Зевс (дословно – свет) стал символом атмосферного электричества, тем не менее, только у греков и индусов, а иные индогерманцы - верховное божество небесного света с молнией терминологически различали [Шрадер, 1913, с.182]. «Небо, как источник необходимых для всего живущего факторов: света, с одной стороны, и влаги, с другой, проявляет благотворное свое действие в странах более северных, холодных, преимущественно в образе Солнца; в странах более южных, жарких – преимущественно в виде влаги. Так как у древних арьев образ бога небесного (Варуны, Ахуры Мазды) до известной степени заслонялся образом Митры в Иране и Индры в Индии, на юге и востоке. У славян верховный небесный бог бледнел перед богом Солнца, на юге – перед дождящим богом-громовником», - разрешил противоречие ученый и художник дореволюционного века Ал-др Серг. Фаминцын [Фаминцин, 1995, с.127]. Индра – под именем-эпитетом Вртрахан (поражающий Вритру), т.е. Вртраган (Веретрагна) – известен парсам [Рапопорт, 2001, с.410], но этот обожествленный герой, подобный Гераклу и отождествляемый с ним [см. там же], верховным божеством персов - не стал.

В конфликт с Сатурном, в ином произношении  Сварогом-Ситивратом (по-старославянски Кретом, откуда воскресение-) - безличным божеством порождением коего является, Феб - Солнечный бог не вступал [см. Макушев, 1861, с.с. 70-77]. Это позволяет вспомнить штудии эллинских грамматиков эпохи христианизации, с их выводом что персоны, известные как божества Олимпийского пантеона, с их фиктивными генеалогиями, закрепленными в «Каталоге женщин» Гесиода [см. «Эллинские поэты», 1997], суть герои прошлого – присвоившие себе божественные прерогативы в памяти потомков.

Низвержение Крона – это т.обр. борьба против Истории, характерная для эллинов и индусов – именно для тех народов, чье бытие характеризуется полным отсутствием исторического летописания до очень поздних времен [Зайцев, 1994]. «По учению раннего буддизма для человека возможен выход из времени в нирвану, где времени нет, потому что там нет движения и, следовательно, иллюзий. Для буддистов история не нужна…» [Гумилев, 1990, с.255], как, - уточним в этом историка-ортодокса - и для греческих христиан [Жданович «Что мы празднуем?»\ www.zrd.spb.ru, 07.01.2009; гл. «Этнографические ключи»].

Почему Гесиод – простонародный поэт, запомнившийся настолько, что и спустя века включаемый в схолии, наряду с придворным поэтом эллинских басилеев Гомером, - относится к правлению Крона как к «Золотому веку»? Как мы увидим далее, битва с титанами была первоначально хронологически независима от битвы с гигантами - порожденной исключительно почвой Эллады.

«Конечно, мифы о золотом веке появились не только в Элладе. Рейценштейн, ссылаясь на древние вавилонские источники, приводит прямые параллели между сменой мировых эпох в индуизме и сменой золотого, серебряного, медного и железного веков у Гесиода. Но более тщательный анализ показывает, что смена эпох у Гесиода означает не просто характерный для Востока циклический возврат зла, страданий, не является выражением неизбежности воспроизводства сансары» [Лукач, 1984, с.154]. Т.е. эти реминисценции индийских источников восходят к более древнему пласту, генетически не связанному с древневосточными мифологемами: «первые могущественные государства – Косала и Магадха возникают на востоке [Индии]. Они управлялись наследственными царями, которые даже не принадлежали к древней кшатрийской знати. Расцвет огромных централизованных государств, поглощавших более мелкие, способствовал созданию и развитию больших городов, которые становились центрами царской власти и торгового капитала. Раскопки в этих районах показали, что там уже в УIII в. до н.э. было в употреблении железо. Эти тропические р-ны с культурой риса резко отличались от западных с культурой пшеницы и животноводством. Земледелие по берегам Ганга способствовало развитию торговли и городов, которые начинают чеканить свою монету. …На востоке, где влияние [брахманов] было ограниченным, люди искали других путей к спасению. Именно на востоке возникает масса самых разнообразных философско-религиозных направлений, проповедуемых бродячими проповедниками. Несколько важных идей получили здесь широкое распространение. Во-первых, учение об ахимсе, т.е. о необходимости избегать причинять вред всему живому, что имело прямую связь с преобладающей культурой риса, тогда как животноводство, основа экономики на родине арьев, имело отношение к кровавым жертвам, которые составляли существенную часть брахманского ритуала. Другой важной теорией была карма. Суть этого учения состояла в том, что судьба человека определяется его поступками. Но эта доктрина, очевидно, выросла из неарийских представлений, и она обнаруживается у многих земледельческих народов. Действие, поступок сравнивается с зерном, а результат действия – с плодом» [Кузнецов, 1998, с.с. 286-287].

В отл. от указанного, ход истории - запечатленный эллинами героической эпохи, - линейный счёт - создает предпосылки возникновения исторического сознания [см. Гумилев, 1970]. Тогда отсчет ведется от значимого в истории племени события, не важно – истинного или условного (основание Рима, 1-я Олимпиада, воцарение Сиявуша). У Гесиода «…здесь уже проявляются отличия по сравнению с Востоком. Этот миф, напоминающий о преодолении ритуального детоубийства, трактуется Гесиодом таким образом, что времена Кроноса, несмотря на черты варварства, отождествляются с золотым веком (тогда как этого нельзя сказать об эпохе Кумарби – восточного предшественника Кроноса, «отца богов» в хурритской мифологии). Таким образом, Кронос становится идеализированным исходным пунктом не только борьбы богов, но в то же время и истории человечества.

С другой стороны, сын Кумарби Тешуб, появляясь на военной колеснице, запряженной быками, спешит, в противовес своему отцу, на помощь отцу Кумарби Анну, лишенному трона хурритскому Урану. Это в определенном смысле означает возврат к старому, что обычно и бывало в Азии, тогда как в трактовке мифа Гесиодом скорее выражен непреодолимый (хотя и попятный) ход истории.

И наконец, мы упоминаем еще об одном отклонении от восточного варианта, проявляющемся на первый взгляд в незначительном, но в действительности очень характерном эпизоде греческого мифа. От Филона из Библоса мы знаем, что в финикийской мифической космогонии желание (Потхос) привело к рождению смерти (Мота). Установление связи между желанием и смертью и тем самым подчеркивание негативной роли желаний характерно, можно сказать, для всего Востока. В раннем культе Афродиты, дочери Моря, зачавшего ее от отрезанного полового органа Урана, тоже проявляются оба эти элемента, но позже Афродита будет представлять как раз обратное – постоянное самообновление, любовь - противопоставленную смерти. Не случайно, что именно дочь царя Даная Гипермнестра, которая не пожелала убить своего мужа, воздвигает памятник победоносной Афродите, как не случайно и то, что именно Тезей установил чествование «объединяющей и убеждающей» Афродиты» [Лукач, 1984, с.с. 154-155].

Это совершенно иное - нежили нам привычное, «азиопское» отношение к миру, ныне, увы, постулируемое и христианскими богословием, - как к юдоли страданий. «В лесу работает тяжкую свою работу дровосек. В полдень, когда он уже устал, он садится за обед. «когда он уже устал»… Это по-нашему. Гомер же говорит: Когда он уж руки насытил, лес повергая высокий…

Руки человеческие голодают по работе, и процесс работы для Гомера – сладостное утоление этого голода» [Вересаев, 1924, с.27].

«Мы говорим: когда они поели. Гомер говорит: когда насладились они едою и питьем. Мы разговариваем, гомеровские люди «наслаждаются беседой взаимной»:

Прежде сидящим поставила стол Гекамеда прекрасный,
Ярко блистающий, с черным подножьем; на нём предложила
Медное блюдо со сладостным луком, в прикуску напитка.
С медом свежим и ячной мукою священною; подле
Кубок прекрасный поставила, из дому взятый Нелидом.
В нём Гекамеда, богиням подобная, им растворяла
Смесь на вине Прамнийском: натёрла козьего сыра
Тёркою медной, и ячной насытила белой мукою.
Мужи, когда питием утолили палящую жажду,
Между собой говоря, наслаждались беседой взаимной.

Именно, как ребенок, с его неисчерпаемою полнотою восприятия впечатлений, Гомер жадно наслаждается всем, что вокруг, всё для него прекрасно, - и стол, и кубок, и богиням подобная рабыня Гекамеда, и какая-то гадость из лука, мёда и ячной муки, наверно, не более вкусеная, чем те маковки и рожки, которые мы с таким непонятным наслаждением поедали в детстве», - пишет Смидович (Вересаев) с искренним недоумением семита и профессиональным любопытством медика [там же]. Обратим, к слову, внимание на эти «сверкающие» эпитеты – по ним, разбросанным в гомеровских поэмах, современные ученые восстановили казалось навеки утраченную истину - опровергли легенду о слепоте аэда. Очень возможно, что - одним из первых - записавшего удачные строки совершенных композиционно поэм, ранее лишь изустных, – только что появившейся тогда фонетической письменностью (вероятно перенятой греками в Малой Азии через фригийцев).

Как оказалось, что эпическое мироощущение - мироощущение эллинов героической эпохи столь разительно отличалось от привычного нам, да и самим эллинам следующего, классического периода?

«У Гомера Аполлон (рядом с Афиною) является подлинным царем и богом жизни. К нему со стороны Гомера ощущается более благоговейное отношение, чем даже к его отцу, царю богов Зевсу. Фантазия поэта не дерзает ни разу выставить Аполлона в сколько-нибудь сомнительном виде. А искушение к этому м.б. сильное: Аполлон держит в Илиаде сторону троянцев. Другие боги, боровшиеся за троянцев, - Арес, Афродита, Артемида, речной бог Скамандр, - то-и-дело попадают в смешные или унизительные положения. Но выступает Аполлон, и от него лучится такое божественное, грозное величие, что невозможно представить себе его в положении Ареса или Артемиды. «Лучший из богов», - называет его Гомер (Ил., 19-я, 413). Исключительно-почтительное отношение к нему удерживается и в позднейшее время: Гесиод и Феогнид называют его «прекраснейшим из бессмертных». И даже разнузданная аттическая комедия, не щадившая ни богов, ни людей, не дерзала касаться своими насмешками Аполлона.

…Лучезарным воплощением несокрушимо-крепкого, действенного и жизнелюбивого эллинского духа стоит перед нами этот образ. На прекрасном молодом лице – печать огромной силы воли. Стройное, мускулистое тело полно божественной мощи. Глаза смотрят твердо и зорко, в уголках губ – энергичные складки. Улыбки нет на светлом лице бога: оно всегда сосредоточено и серьезно. Но ни тени скорби нельзя подметить в этой строгой серьезности; напротив, великая радостность светится в ней, - та строгая, глубоко-серьезная радостность, которая родится из ощущения божественной значительностью жизни. Страх человека, боязливое взвешивание возможных опасностей, бездеятельное преклонение перед необходимостью вызывают только нетерпеливое негодование в «боге-бойце»: нет и не должно быть в жизни никаких страхов, никаких «душевных стеснений».

Вечно вы ищете духом, нестойкие, глупые люди,\

Тягостных мук для себя, и забот, и душевных стеснений! – так говорит Аполлон в одном из гомеровских гимнов (к Аполл.Пиф., 354-355). И в восторге смотрит он на могучую Кирену, «прекраснолокотную деву». Без оружия она схватилась и бьется со львом. Аполлон обращается к кентавру Хирону:

Выйди, Филирид, из священной пещеры,\
И на смелый дух, на великую мощь\
Девы порадуйся. В схватке\
Грозной бестрепетным вижу\
Лик ее. Выше страданий\
Дух свой она вознесла,\
И неведом сердцу страх.\
Кто ее из смертных родил? (Пиндар, Пиф.эпиник., 9-я, 50-57).

…Троянцы отступают. Аполлон является Энею и говорит: Как же смогли б вы, Эней, защитить, вопреки и бессмертным,\

трою высокую, если теперь ниспослать вам победу\
хочет сам Зевс, а вы лишь трепещете, стоя без битвы?\
видел когда-то других я людей, - только собственной силе,\
собственной смелости духа и мощи они доверяли…

Сам бессмертный – сам бог, - Аполлон упрекает людей за то, что они не смогли бы, в случае нужды, добиться своей цели «вопреки и бессмертным»!» [там же, с.с. 30-32]. Нас – испортило представление о божестве, как божестве справедливости (понимаемой сугубо профанно – как избавление от т.наз. «страданий»), утрата воззрения на Бога, как на Бога-Победителя, казалось бы, должное естествовать народу-победителю, с 1480 г. не бывшему под иноземным господством. Это – наша трагедия, а Гомеру – сама постановка вопроса таким образом показалась бы нелепой. «Мы слишком привыкли соединять с божеством представление о высшем нравственном совершенстве. Поэтому наличность в жизни зла и несправедливостей, - поправим Вересаева, зла и несправедливости – в нашем субъективном представлении, - властно ставит перед нами задачу теодицеи, задачу оправдания божества перед лицом мирового зла…» [там же, с.24]. Но «Гомеровский эллин умел совмещать в своей душе настроения, для нас совершенно несовместимые: глубоко-религиозное отношение к жизни и полнейшее отсутствие потребности в теодицее… Жизнь божественна и в то же время С НЕСОМНЕННОЙ ОЧЕВИДНОСТЬЮ НЕСПРАВЕДЛИВА. И он этой несправедливостью не возмущается, он спокойно принимает ее, как наличный факт» [там же]. «На деяния Богов не негодую я», - беспечно говорит Архилох, - величайший греческий поэт всего послегомеровского времени [см. Лурье, 1962]. «…Феакийцы хорошо знают, что Посейдон жестоко гневается на них за то, что они на своих кораблях отвозят на родину странников, потерпевших кораблекрушение. И им известно предсказание, что некогда:

…феакийский корабль, провозивший Странника в землю его, возвращаяся морем туманным,
будет разбит Посейдоном, который высокой горою град наш задвинет…

Пусть будет по его воле, - мы тогда благородно-покорно и без жалоб примем свой жребий, а пока – пока будем творить волю СВОЮ, будем делать то, что считаем хорошим МЫ» [Вересаев, 1924, с.25, увеличено мной].

***

Лингвистические материалы, по которым учеными реконструировалась созданная в безписьменную эпоху индогерманская поэзия, достаточно определенны. Сказалось поразительное свойство языка (языков) – хранить в застывшей форме устойчивые фонетические выражения, рассказывающие об их смысле, бытовавшем некогда – зачастую противоположном теперешнему… Возьмем слово нравственность. Его смысл прозрачен, это – стремление нравиться, актерство. «Благой нрав» - сдерживание себя, изображение благости. Правды в этом нет: правый – ранее означало ПРЯМЫЙ. Этот смысл ныне забыт, ибо из языка ушли слова десница и шуйца (правая и левая руки), подмененные теперешними их наименованиями. Но во времена Феодосия Печерского он был самоочевиден, и в видении покойному патриарху, бывшем неск.лет назад, св.Феодосий так и сказал, противопоставив: «нынешние «правители» – не правители суть, но кривители».

Каялись ли вы в грехах, совершенных минувшей ночью? Это шутка, но смысл отглагольного существительного покаяние-, во времена христианизации русского простонародья патр.Никоном в нашем языке был искажен до безобразия! Арийское каена-, известное по авестийскому, по ведийскому, по ирландскому, германскому языку, - к которому восходит старо-слав. глаг. каяти- (откуда наше цена-), - имело смысл чисто юридический. Оно обозначало величину виры - выплачиваемой роду убитого или изнасилованной, за отказ от кровной мести [Шрадер, 1913, с.164]. И никакой «перемены ума», сопровождаемой источением слёз, посыпанием главы пеплом и прочими театрализованными актами БЕСЧЕСТИЯ кающегося - оно совершенно не предполагало, - хотя церемония примирения потерпевшего и несущего ответственность (опять же, повторюсь, чисто юридическую) родов и была строго регламентирована [см. там же, с.с. 171-172]. На Кавказе подобные церемонии можно увидеть доныне.

Понятие родины – подразумевало именно совокупность сородичей, и не имело отношения к занимаемой ими территории, само государство - наименовывалось только этнонимом, не по топониму [там же, гл. 9-я]. В «Ирландских сагах» [1929, под ред. А.Смирнова], например, постоянны выражения, скажем, «к уладам», с значением «в Уладское королевство». И Русь это тоже - государство русов, ни о какой «многонациональности» которого в прошлом НЕ МОГЛО ИДТИ И РЕЧИ, покоренные язЫки – могли быть лишь данниками.

Общим местом стало противопоставление тела – духу (душе) человека, обыкновенно подразумевающее вторичность первого, его зависимое положение перед высотою второго. А ведь «поддыхало» - это лишь брюхо. И у кулачных бойцов удар в солнечное сплетение издавна так и именовался: «в душу» [Белов, 1992]. Как указывает Негельсбах, у Гомера выражает принцип ЖИВОТНОГО, а не «духовного» существования. «Она лишена чувства, сознания, хотения, - как раз всего того, что составляет «я» человека» [Вересаев, 1924, с.35]. Анимализм – кино про животных, происходит от лат. anima, перевода греческ. «психэ» (душа). Одиссей, занимаясь некромантикой (Одиссея, песнь 11-я), дает душам умерших вкусить жертвенной крови – лишь после этого, обретая плоть т.обр., они обретают способность видеть, чувствовать, осознавать. Тело – оно ЦЕЛЬНО, целостно, - оно лишь и может олицетворять человека. Личность его начинается - с начала её самостояния, с ОТДЕЛЕНИЯ от «общности» - разрыва с пресловутой «общинностью». Производные этого отделения заключены в древне-анатолийском теофорном имени Аттиса и русском слове отец (отделивший от себя). Как отдельные понятия оно сохранилось в санскрите (атман), германском (atem), греческом (атом). Сосредотачивается ли личность человека в его сердце (середине) – противопоставляемом обыкновенно уму? Отнюдь! Жизнь (живот) - слово того же корня что и жерло (горло). Значение его вполне «приземленное», учитывая, что слова жрец-, жертва- и жратва- – с ним однокоренные. Человек жив – пока он жрёт… И если вам говорят о духовности – это значит, что скоро вы будете меньше есть… Пост – слово, переведенное с греческих типиконов на русский язык довольно точно, - был техническим термином античного военного дела, подразумевавшим состояние «наготове», бодрствование, а вовсе не умерщвление плоти. Человек жив, пока он сжигает в себе пищу, коею в древности служила каша (жижа).

Плоть – слово того же корня, что и пламя, отглагольное от алкать, откуда, к слову, теофорное же священное имя зверя волка – имя Алкающего [см. Абаев, 1965; Кноблох, 1974]. И именно огонь, Яровит - в далеком прошлом, у всех индогерманских народов, был «олицетворением предков рода, кровного родства» [Поршнев, 1955, с.27].

Погибель – отнюдь не была связана с «гордынею». Напротив, гибелью (от глаг. гнуть) человека - является его СОГНУТИЕ. Происхождение понятия восстанавливается по археологическим источникам. Средневековые рыцарские мечи – происходящие от длинных рубящих железных мечей Латенской культуры, были обыкновенно именными. Причем имя рыцарского меча бывало - чаще женским. Об именах для античных варварских мечей нам ничего неизвестно. Но предположить об этом можно по обычаю древних кельтов – сгибать свои, изготовленные из мягкого железа мечи, опускаемые в могилу вослед владельцу [см. Граков, 1977, с.64]. Так же умерщвляли рабыню, погребаемую вместе с хозяином… Смерть - сама по себе - не есть гибель, – это лишь утрата отлетевшего жара, жизни, - пропитывание могильным холодом. И гибелью она станет - если убитого перед этим удастся согнуть, как сгибали чечены русских пленных (не важно - носивших крест или атеистов), пытаясь принудить их, пусть формально, к принятию ислама. (За чем всё равно последовала бы смерть, ибо в пополнении лицемерами повстанцы не нуждаются).

Некоторые сюжеты индогерманского эпоса дожили до времени возникновения исторической науки. А.И.Зайцев отнес к таковым поединок отца с неузнанным сыном.

Мы полагаем что к общеиндогерманскому протографу восходят и нек.иные сюжеты, например относительной неуязвимости героя, - как то Ахилла, Исфендияра, Зигфрида, русских богатырей [Стариков, 1957, с.589], – точнее говоря непобедимости в бою, - могущего погибнуть из-за ошибки или вследствие собственного выбора пути. Они сохранены русской, ирландской, германской, персидской эпической традицией, с соблюдением ряда избыточных, не мотивируемых в случае заимствования сюжета деталей [Зайцев, 1994, с.83], как скажем, вызывающего поведения сына.

В отсутствие исторических сочинений для изучения арийского общества «основным методом исследования …являются, начиная со статьи Адальберта Куна, положившей начало такого рода исследованиям, поиски в памятниках поэзии различных народов словосочетаний, несущих черты поэтического языка, сходных по значению и совпадающих по форме, с точностью до неизбежных фонетических расхождений, вызванных разными путями фонетического развития в различных ветвях индоевропейской языковой семьи» [там же, с.65]. И действительно, прослеживаются стереотипные формулы, описывающие, например, добродетельную жену – домоседку, одномужницу - не выходящую замуж повторно (в случае вдовства, и при доступности развода у язычников), ткущую волнами шерстяную ткань, - состоящие из одинаковых понятий, одного фонетического характера, - присутствующие в классической латыни и в старославянском языке. Образуемые словами коренного языкового фонда – они восходят к общеиндоевропейским выражениям-прототипам [Топоров, 1974]. Действительно, должная сопровождать покойного мужа в старославянском обществе, что известно из исторических свидетельств, - в более далеком прошлом, как показали археолого-антропологические исследования, о чем ниже, вдова попросту возвращалась в свой род, и к женщине имело смысл применение понятия одномужницы, как похвального.

«…Сделанное уже А.Куном сопоставление гомеровского выражения «неувядающая слава» с ведийским выражением sravah aksitam и aksiti sravah, остающееся и по сей день одним из наиболее убедительных, реконструирует для праиндоевропейской поэзии центральный мотив героического эпоса - «непреходящую славу»» [Зайцев, 1994, с.65]. «По наблюдению В.Шульце, рядом с этим приобретает вес и параллель греческого эпического «мега клеон» (ср. имя Мегаклос, образованное по древне-индоевропейскому типу) с ведийским mahi sravah  (большая слава), а также сопоставление несколько неожиданных сочетаний «широкая слава», prthu sravah, хотя здесь эпитеты славы и восходят к разным корням. Очень важно, далее, сделанное Ф.Шпехтом сопоставление гомеровского «клеа андрон» с ведийским sravah nrnam – слава мужей. В том же направлении ведет нас сопоставление гомеровского с ведийским выражением nama srutyam – «славное имя» [его же, 1986, с.97]. Вообще «вся система праиндоевропейских личных имен, поразительно слабо связанная с религией, но зато включающая в себя типично эпические элементы (в частности, с корнем kleu-), говорит в пользу того, что не только существовал, пусть примитивный, праиндоевропейский эпос, но и что он был одним из краеугольных камней всего мироощущения праиндоевропейцев» [его же, 1994, с.68]. Читатель, видимо, сам уже отметил, что частица слав- является элементом сложных – княжеских славянских имён. «Уже в микенских текстах засвидетельствованы Эриклефос, затем в наших источниках появляются Храклеос, Клейоносис и мн.др. В ряде случаев ведийские и древнегреческие имена эквивалентны по способу образования: Susravas и Эйклос, Prthusravas и Эйруклос. Составные имена с корнем kleu- присутствуют в большинстве ветвей индоевропейской языковой семьи. Добавим к приведенным ведийским именам Upamasravas-, Srutarvan-; в авестийском языке находим Haosrauuah; в славянской традиции обнаруживается Святослав, Ярослав, Всеслав, Венцеслав и др. [Вышеслав – букв.соответствие Мегаклосу]; в германской – руническое древнескандинавское имя Hlewazastir, франкские Хлодерик, Хильперик и др.; кельтские – британские Clutorix и древнеирландское Clotochu» [там же. - далее, на наш взгляд неубедительно, автор доказывает что терминология колесничного боя в описаниях Гомера восходит к эпохе, когда колеснице предшествовала бычья упряжка шумерийского происхождения (Дьяконов, 1970); последние открытия на Синташте опровергли «антифашистскую» идею существования подобного этапа; см.: Гениг, Зданович, 1992; Кузьмина, 2000].

«…Эпос тесно связан со всем образом жизни народа, который его творит, и гипотеза о праиндоевропейском эпосе подлежит проверке на основании того, пусть немного, что мы знаем о праиндоевропейцах и их общественной организации. Исходным пунктом наших дальнейших рассуждений является убеждение в том, что из всех попыток территориального и хронологического приурочения праиндоевропейцев накануне распада их языковой общности наиболее правдоподобной и имеющей много шансов оказаться истинной является гипотеза М.Гимбутас, связывающая праиндоевропейцев со среднестоговской [Средний Стог-2, см.: Ковалевская, 1977; также см.: Дебец, 1948] и древнеямной археологическими культурами, локализованными в Причерноморских степях в 5-м – 3-м тыс. до н.э. …М.Гимбутас и ее последователи объединяют археологические культуры, о которых идет речь, под общим названием культуры курганов» [Зайцев, 1986, с.с. 98-99]. Немало рассказала и антропология. Хотя хозяйственный тип ямной культуры видоизменялся после арийского завоевания Европы - к югу от Дуная, общность строительных приемов - вроде возведения домов на каменном цоколе - у ранне-ахейской Эллады и немногих известных древнеямных городков, таких как Михайловка на Украине, прослеживается. Исследование костяков мужчин, захороненных в ямных курганах [см. Бужилова, 2005, с.с. 123-124], открыло что такие греческие привычки как не слишком высокое положение женщины, воинственность ахеянских мужей, повседневный агональный дух подростков и мужиков [см. Зайцев, 2001, гл. 2-я] - страсть их к кулачному бою и борьбе (обилие не смертельных - заживших лицевых переломов и тупых травм мужских черепов, особенно носовых и теменной кости – травмируемых при ударах и при бросках), наличествуют у древне-ямных племен. Знаменитая греческая медицина - складывалась уже тогда: встречаются черепа со следами прижизненного трепанирования, черепно-мозговых хирургических операций.

Мужские захоронения – инвентарные, с оружием. Воина погребали в яме под насыпанным холмом (мы так поступаем доныне). «Половозрастные диспропорции погребаемых в ямных некрополях людей представляют собой общеизвестное и характерное для данной культуры явление. В б-ве ямных серий заметно преобладают мужчины. В каждой из трех основных выборок – Поволжья, Подонья-Калмыкии и Украины - процент женских черепов практически одинаков: от 17 до 20. В среднем – 18,5 % старше 18 лет» [Шевченко, 1986, с.139]. «М.Д.Хлобыстина [1976, с.30-31] полагает, что ямники хоронили женщин на грунтовых кладбищах, пока еще не изученных, и что все женские погребения в курганах относятся к финальному этапу культуры» [там же].

Но умирая от естественных причин, даже удостоенные подхорон в мужеском кургане, женщины ямников жили на 5-10 лет меньше, чаще выпадали у них зубы, еще в молодости [Бужилова, 2005, с.с. 123-125; ср.: Шарль, см. Горан, 1990, с.37]. Это суровая черта ранне-патриархального общества.

«При дислокальности брака в черепных сериях ямной культуры не было бы заметных половых диспропорций. Но подвижный образ жизни ранних скотоводов Прикаспия не благоприятствовал дислокальности брачного поселения. Видимо, брак у них был унилокальным. При матрилокальности мы столкнулись бы с соотношением полов, противоположным наблюдаемому. У ямников этого района наиболее вероятна вирилокальность. В ранних патриархальных обществах с вирилокальностью брачного поселения женщины, переходя в род мужа и включаясь в его производственный коллектив, не становились членами этого рода, не участвовали в родовых культах, а до самой смерти сохраняли идеологические и родственные связи с родом и семьей отца, куда они всегда могли возвратиться (обычай приема в род по браку появляется уже на пороге классового общества и не имеет отношения к рассматриваемому времени). Даже при сочетании вирилинейности и вирилокальности наряду с мужчинами и детьми обоего пола в курганах м.б. захоронены также и достигшие репродуктивного возраста женщины из числа не успевших выйти замуж или вернувшихся в род отца вдовами – дочери, сестры и тетки погребенных в курганах мужчин, о только не их матери и жены» [Шевченко, 1986, с.140]. По-видимому, только взрослых сородичей хоронили в курганах в обязательном порядке, хотя это не было исключительной их привилегией. Вероятно, детей и не прошедших инициации подростков хоронили в курганах, если они умирали неподалеку, и в теплое время года. Зимой и вдалеке от могильника – в грунтовых могилах и просто наземным способом, что в 1-ю очередь относилось к умершим в возрасте первого детства [там же].

Образы рек, текущих по небу, имея продолжение на земле, присутствующие у Гомера, в Авесте (Ардвисур-яшт) а также в индийских памятниках, не могли быть созданы на современной их родине – им место было на Русской равнине [Зайцев, 1994, с.с. 58-61], очень далеко от мест записи [ср.: Берг, 1963]. Вывод Мариджи Джимбутас и А.И.Зайцева, - о южнорусской родине арийцев, откуда пришли эллины на Балканский п-в а индоарийцы на Индостан, - нуждался лишь некоторой корректировке «фашистской» - нордической, корректировке сведениями исторической географии [см. Жданович, 2008]. В прошлом граница степи с лесом - проходила намного севернее современной, в землях Гиперборейских [см. Берг, 1938, с.с. 422-423; его же, 1947, с.с. 48-51 и дал.]. Поскольку работа Фритьофа Нансена «Небельхайм» (F.Nansen «Nebelheim», Лейпциг, 1911) по-русски не публиковалась, мы воспользуемся пересказом В.Ю.Визе, издательству которого были пофиг «обращенные в прошлое», по слову акад. М.Н.Покровского, «антифашистские» установки совдеповских идеологов-гуманитариев: «В Ведах – священных книгах древних индусов, представляющих собою собрание гимнов и мифов, в которых сохранились воспоминания о жизни человека за 6-7 тыс. л.н., - имеются указания на полярную ночь и полярный день. Следовательно, явление невосходящего и незаходящего солнца, наблюдающееся в северном полушарии только к северу от полярного круга, было каким-то образом известно древним индусам. В священной книге персов Авесте описывается райская страна Айриайно-Ваейо, на которую злой бог наслал холод и снег, причем зима стала длиннее и продолжалась 10 месяцев, лето же только 2 месяца. Вместе с тем, «год казался здесь как один день и одна ночь» (на полюсе ночь и день длятся приблизительно по полугоду). Едва ли упоминаемые в Ведах и Авесте характерные астрономические и климатические особенности полярных стран являются только плодом фантазии. Скорее мы здесь имеем дело со смутным воспоминанием о том времени, когда человек был знаком с Крайним Севером… Упоминание о полярной ночи мы находим и в Одиссее, в рассказе о киммерийцах, живших в «стране туманов, около океана, в бесконечной и безотрадной ночи». Про страну лестригонов в Одиссее говорится, что день там был настолько долгим, что «возвращающийся вечером пастух мог перекликаться с выходящим утром». Здесь мы имеем указание на «белую ночь». Нансен полагал, что эти отзвуки о северном лете и долгой зимней ночи дошли до греков по русским рекам и Черному морю» [Визе, 1939, с.с. 7-8]. Это указания, позволяющие судить о возрасте преданий, включаемых в эпические сюжеты.

***

Людей нынешнего, Железного века, согласно греческим текстам, творили титаны Прометей и Эпиметей – древние божества, точнее – гении огня и творческой мысли (Провидящий и «Обращенный [мыслью] вспять») [Маркиш, 1967, с.с. 19-20]. Афина Паллада - эта по интерпретации мифологов «мысль Зевса в действии» [«Мифы народов мира», 1990, т. 1-й, с.126], - в древних теогониях - тоже титанида, дочь Океана, «по представлениям гомеровской эпохи - прародителя всех богов» [«Мифологический словарь», 1965, с.169], - не дочь, но двоюродная, старшая сестра Зевса! И именно она - копьем «вносит» в тела людей душу. А, богиня ума и воли, была она в Микенскую эпоху (в тогдашнем произношении - Атана) - владычицею смерти, своим копьем - так же умерщвлявшей обреченных, - была воинственным инвариантом известного сирийского божества Лилит, с её серпом [Гринбаум, 1968, с.168]. Поражавшей не только людей - но даже небожителей, даже самого Марса, - «…отступила и мощной рукой подхватила камень, в поле лежащий, черный, зубристый, огромный, в древние годы мужами положенный поля межою; камнем Арея ударила в выю и крепость сломила. Семь десятин он покрыл, распростершись…» [Илиада, 21-я, 403-408].

Род человеческий уже т.обр., по самым архаическим ахеянским воззрениям - возносится необыкновенно высоко.

Воззрения эти очень далеки от того уничижения рода людского, что имеет место в деспотических мифологиях ближневосточных народов. Люди – дети Земли, братья и племянники титанов, стоящие - выше светоносных богов (теосов), – смертных, подобно нам, людям. И это прекрасно сознавалось. Независимый от эллинской космогонии сарматский эпос о Нартах, сохраненный осетинами, повествует, как, победив всех земных противников, Нарты - без стеснения объявляют вендетту самому Богу. И, чтоб у него не оставалось сомнений в этом, несгибаемые нарты - убирают пороги своих юрт, дабы, входя, никто не испытывал более необходимость кланяться, опуская голову, - и чтобы Бог не имел даже оснований - подозревать воздаваемое себе поклонение!

Как и подобает богатырям старших эпических изводов - Нарты не подвержены смерти по воле Судьбы, смертны лишь собственною волей. Бог – сам не властен над их жизнью, и он - не может их победить в прямом противоборстве. И из предоставляемого им выбора: дарование хилого и болезненного потомства – либо полное отсутствие потомков, вечная и бесхлопотная жизнь – либо бессмертная слава, - не раздумывая - Нарты избирают второе, смерть и вечную славу; потомству бесславному и хилому - отсутствие потомков [см. «Нарты», 1990, т. 2-й]!

«…12-й подвиг Геракла – победа над трехглавым псом Кербером… не что иное как выражение победы над ужасами подземного царства и тем самым над смертью. Еще более отчетливо проявляется эта идея в истории с яблоками Гесперид: дерево, на котором растут золотые яблоки, означает бессмертие, как и в библейском мифе. И здесь мы также сталкиваемся со стерегущим дерево драконом Ладонном, выполняющим, однако, противоположную по сравнению со змеей в Библии роль.

В Ветх.завете поедание яблок – грех, который несет за собой смерть, и дьявол искушает человека нарушить запрет бога. В греческом мифе достать яблоки Гесперид и победить стоглавого дракона, находящегося на службе у титанов, значит обеспечить себе бессмертие. В Библии дерево жизни становится деревом смерти. Восточные герои, соответствующие Гераклу, не бессмертны: Самсона убивают, Гильгамеш теряет бессмертие.

Но подвиги Геракла который борется за порядок на Олимпе, за мир богов, порожденных новым полисом, не напрасны: герой побеждает как чудовищ, напоминающих об «азиатском» прошлом, так и деспотов, одерживает победу над самим собой и над собственной смертью, над изжившим себя матриархальным культом и над гигантами и титанами, выступающими против богов Олимпа. Благодаря элевсинскому культу Деметры он оказывается связанным с религиозной мистерией, и он же – освободитель Прометея, что уже выходит за рамки полиса богов на Олимпе» [Лукач, 1984, с.135].

Материалы этнографии

«…Герой-любимец Гермеса – многохитростный Одиссей. Всякий удивится: ведь то был царь Итаки, мореплаватель, разрушитель Трои! Да, конечно, таким был он у Гомера, который – вероятно, после нескольких метаморфоз – принял и облагородил образ старинного аркадского странника. А что он первоначально был именно этим последним, это прекрасно помнили аркадцы, которые видели в нём основателя своего города, Фенея, лежавшего по соседству с горой Килленой и Стимфальским озером. Да, это был старинный любимец аркадского Гермеса, или, вернее, сам Гермес, его земная ипостась; оттого-то Гермес ему покровительствует в Одиссее, оттого его мать Антиклея называется дочерью Автолика, оттого его сошествие в ад происходило, по Эсхилу, через катаотру Стимфальского озера. Мы уже давно отказались от мнения, будто Гомер дает древнейшие формы греческих мифов: нет, они у него прошли через горнило ионийской культуры в малоазийских колониях, первоначальные же формы сохранились в собственно Греции, приуроченные к культам, которые спасали их от забвения и извращения» [Зелинский, 1907, т. 3-й, с.94]. И хотя Гомер был, как ныне скажут, «модернистом», архаические черты в общепринятом эпическом койне эллинов он сохранял, и указание на аркадийское происхождение - служит свидетельством архаичности понятий данной темы, ибо аркадяне - оставались потомками старейших, ахейских колонистов Эллады [см. Лурье, 1993, с.с. 45-46].

«…Красочные, чрезвычайно содержательные образы языческих божеств, с которыми мы встречаемся в Ведах и у Гомера… представляют результат культурной эволюции в пределах отдельных народностей и лишь основаниями своими могут восходить к индо-европейскому прошлому. Поэтому для изучения зачатков религиозных верований гораздо удобнее и лучше обратиться к доисторическому прошлому народов, культурно стоявших ниже греков, римлян, иранцев или индусов, уже на заре своей истории представших перед нами в ореоле многовековых цивилизаций, расцветших не без влияния восточных (не индоевропейских) исторических народов, т.е. к прошлому кельтов, германцев, литовцев и славян. Религии сами по себе составляют неотъемлемую часть культурного облика этих древних цивилизаций», - писал в 1911 г. германский лингвист и этнограф Отто Шрадер [Шрадер, 1913, с.174]. Это накладывает на исследователя рамки, в частности, показывает разрыв между древним индогерманским монотеистическим динамизмом, сохранявшимся у славян [см. Макушев, 1861, с.72], и героическим политеизмом эллинской и индоарийской поэзии…

Например германцы, персы и индусы первочеловека одинаково зовут Йимой (Яма в индийской, Имир в германской мифологии), одинаково полагают его убитым, хотя и подвергая образ переосмыслению, согласно национальному духу. Но порождаемые, - равно первочеловеку, - Землёю - противопоставляемой Небу, Дню (Dag`у, Зеусу), – божества: герм. йотуны, греческ. титаны - персам и индусам неизвестны. У них данный класс существ именуется ахурами (асурами), причем противоположными оценочно. И можно предположить, когда, как именно, в эпоху арийских завоеваний происходило разделение понятий, ибо иконический образ верховного персидского бога Ахуры Мазды - совпадает с образом керуба Ашшура, ангела-хранителя города Ашшур, древней столицы Ассирии.

Некогда, в ХУ в. до н.э., старо-ассирийская столица была взята индоиранским царем государства Митанни Сауссадаттаром – сыном Парсадаттара, трофеем вывезшим храмовые ворота Ашшура, для украшения этими трофеями своего дворца [«История Древнего Востока», 1983-1988, т. 2-й, с.92]. Ожесточенные войны между арийцами, засвидетельствованные индийской литературой [Махабхарата, 1962, кн. 2-я, с.55], позволяют полагать, что предки индийцев были его врагами.

А к индоевропейскому протографу в греческой религии восходят, по исследованию Адальберта Куна, - не россказни о приключениях громовержца Зевса, но - миф о похищении огня Прометеем. «…Во всех преданиях, связанных с огнем, его всегда похищают. В этом находит отражение мысль о том, что огонь действительно был вырван, словно похищен у сил природы, враждебных человеку. И олицетворением этой самоотверженной борьбы является образ Прометея» [Нейхардт, 1975, с.8]!

***

«Люди, принадлежащие к разным народам, разнятся между собою не столько по образу жизни, сколько по отношению к смерти. На первый взгляд – это парадокс. Принято считать, что смерть равняет всё и всех. Но так ли это? Подумаем и разберемся.

В жизни человек минувших эпох хотел иметь пищу и женщину, кров над головой и детей – продолжателей его рода, своеобразное ощущение бессмертия в потомстве. Чтоб осуществить эти скромные чаяния, ему были нужны орудия и оружие, предпочтительно наилучшие из тех, какие в его время существовали. Если он их и не изобретал сам, то воспроизводил всё, что видел у соседей, а если и это оказывалось сложно, то выменивал или отнимал нужную вещь. Этим объясняется, что ареалы распространения тех или иных типов орудий (ножей, керамики и т.п.) всегда шире ареалов распространения племен. Археологическая культура и этническое единство совпадают редко.

Зато обряд погребения мертвых почти всегда имеет особенности, отличающие его от всех других обрядов. Похороны близкого, дорогого человека – дело настолько интимное, что подражание чужеземцам казалось примитивному сознанию неуместным. Хотя теоретически количество способов похоронить покойников очень невелико, но детали в каждом случае разнятся настолько, что определить, кто погребен в той или этой могиле, по б.ч.возможно. Изменение обряда погребения бывает лишь при смене религии, но это явление редкое и связанное с коренной ломкой этнического бытия и сознания» [Гумилев, 1966, с.130], - так мыслит наука археология. Иногда ученым удается освидетельствовать обычаи - в их непосредственной передаче, соотносимой с тем, что известно по письменным памятникам глубокой древности. «В числе предвечных тайн, волновавших и продолжающих волновать человечество, одно из первых мест занимает тайна бытия и небытия, жизни и смерти. Беглое знакомство с любым из доисторических музеев показывает, как откликались на эти вопросы наши далекие предки. В тщательно выстроенных, тысячелетия переживших гробницах лежат мертвые, в резком противоречии с теми сколоченными на живую нитку домиками, в которых они обитали при жизни. Горшки, кувшины и блюда, когда-то содержавшие пищу, разставлены вкруг покойника. Тут же его оружие, орудия и домашняя утварь, платье и украшения. Даже животные, рабы и рабыни, иногда и жена, следовали за ним в место вечного упокоения. Весь похоронный обряд становится понятным лишь при допущении, что в представлении тогдашних людей смерть была только иной формой жизни; что, согласно их верованию, душа [точнее – личность, носителем которой служит телесный жар] – индоевропейское слово для которой соответствует немецкому Atem (древ.верх.-нем. atum), древ.-инд. Atman [ср.: греческ. atom, русск. отец, анатолийск. Аттис] – дыхание, дух продолжает жить после смерти в могиле или в ближайшем с нею соседстве, и что условия его бытия те же как и при жизни. На фоне означенных обще-индоевропейских представлений о существе загробной жизни уже в далеком праисторическом проршлом сложились вполне определенные отношения живых к мертвым, лучше всего наблюдаемые среди русского, в особенности же белорусского крестьянского населения…

Последний вздох… Под потолком в стене открывают маленькое оконце, т.наз. «душник», чтобы душа усопшего могла спокойно отлетать и возвращаться к телу. Обмытый руками близких, одетый в белую летнюю рубашку, в новых лаптях и в шапке, покойник с подобающею честью кладется на лавку, ногами к двери. Тот не умер «честно», кто не лежал на лавке в своей избе, кому сын не закрыл глаза и над кем не причитала дочь. Изба наполняется мало-по-малу близкими и знакомыми людьми. Женщины начинают причитать с такими взрывами дикого отчаяния, что незнакомому с обычаями делается страшно за жизнь плачущих; а люди опытные знают, что неутешно горестные вопли наполовину искренни, наполовину же вызываются требованиями приличия. Причитания имеют свои градации, по степеням родства: иначе причитает мать, иначе вдова, иначе сестры и невестки и т.д.. В причитаниях белорусской вдовы мы встречаем обычные упоминания о доблестях покойного, жалобы на беззащитность «малых детушек», сомнение в том, кто будет их «кормильцем», кто повеет на сиротинушек теплом. Даже о чистой правде, которой «учил» ее усопший [телесных наказаниях её мужем], печалится теперь безутешная вдова.

Иногда встречаются по деревням наемные плакальщицы, славящиеся на всю губернию. Мужчины не причитают, но обращаются к покойнику с горестными речами и вопросами, причем всё время выражают глубокую уверенность, что он всё понимает и всё слышит.

2-3 дня спустя следует вынос, в древнейшей форме сохранившийся, по-видимому, у заволжских староверов. Покойника несут на черном «одре», на плечах ближайших родственников. «Одр» представляет теперь носилки. Но т.к. этим самым именем называют в тех местах обычную в домах скамью или лавку, то в давние времена покойника несли, вероятно, к месту вечного упокоения на той самой лавке, на которой он лежал в избе.

По возвращении с кладбища, участники похоронного обряда подлежат процедуре «очищения». Затем совершаются поминки, во время которых покойника поминают всеми ласкательными именами, которыми так богат русский язык, потому что усопший уже принят в сонм «св.отцов» (у белорусов «дзяды»), для чего, однако, в некоторых местностях необходимо соблюсти ряд дополнительных обрядов. Встречается также поверие будто душа по смерти 6 недель мается в тоске по телу и каждую ночь прилетает в хату, чтобы напиться из приготовленного для этой цели ковша. Эти «св.праотцы» - настоящие, действительные «боги», которые неусыпно следят за добрыми и злыми начинаниями в семье и в доме и тяжко карают свою бывшую родню за непочтительное отношение, насылая раздоры, падежи скота, неурожаи и т.д.. Поэтому крестьяне тщательно поддерживают связь с «св.праотцами» целым рядом поминальных дней, распадающихся на местные, ограниченные узким кругом ближайшей родни, и общие, за отправлением которых следит церковь. Первые справляются в Белоруссии на 3-и, 6-е, 9-е, 20-е и 40-е дни со дня смерти, придерживаясь строго заданного обряда. Словами:

-«Св.дяды, зовем вас, ходите до нас:
Есть тут всё, что Бог дал, и чем только хата богата.
Св.дяды, летите до нас» -
призываются души усопших. А, по окончании угощения, таким-же порядком отпускаются во свояси:
-«Св.дяды, вы сюда прилетели
Пили-ели
Теперь улетайте к себе
Да скажите, что нам ещё надобно,
А лучше летите на небо» [Н.П.Степанов «Народные праздники на Святой Руси»].

Угощение состоит в том, что каждый участник от каждого блюда, число которых непременно нечетное, отсыпает на стол по несколько ложек, орошая их немногими каплями вина, так что по окончании поминок весь стол бывает завален объедками для покойников. Равным образом некоторые кушанья выставляются в горшках за окно. Излюбленную еду на похоронных и поминальных торжествах составляют в Белоруссии клецки [Шрадер далее приводит ведийские свидетельства, что участники общих поминок именуются «одноклецочниками», а переводчик Павлов в примечании напоминает техническое выражение с почти забытым смыслом «однокашники»]. …Настроение пирующих в начале обычно несколько приниженное, т.к. малейших шорох объясняется присутствием усопших. Но вскоре пиршество принимает совсем другой оттенок, и, под влиянием спиртных напитков, начатое в горе пиршество оканчивается радостью, весельем, пляской, состязаньями, ряженьем и т.п..

Среди всеобщих поминаний первое место принадлежит справляемой в первую неделю после Пасхи «радунице». Поминовенье и угощение покойников происходит на самом кладбище; а зловещие обращения к усопшим и горестные причитанья кончаются и здесь смехом и игрою, хороводами и любовными излияниями.

От крестьянского угара на далеком севере Европы, вернемся мысленно назад на неск. тысячелетий, к священным берегам Инда или на классическое побережье Средиземного моря.

Престарелый Приам везет из ставки Ахиллеса обратно в родной город тело лучшего из своих сынов. Вся Троя толпиться у ворот в отчаянии и горе. Старец обращается к собравшимся с такой речью:

«Дайте дорогу, друзья, чтоб мулы проехали; после
Плачем вы все насыщайтесь, как мертвого в дом привезу я!
Так говорил; разступилась толпа и открыла дорогу.
К славному дому привезши, на пышно устроенном ложе
Тело они положили; певцов, начинателей плача,
Подле него поместили; а жены им вторили стоном…»
[Илиада, песнь 24-я, 716-722].

Приближаются родственницы – мать, вдова, невестка – и по очереди начинают оплакивать мертвого:

«Первая плач подняла Андромаха, младая супруга,
Гектора-мужеубийцы руками главу обнимая;
Рано ты гибнешь, супруг мой цветущий! Рано вдовою
В доме меня покидаешь! А сын безсловесный младенец,
Сын, которому жизнь злополучные мы даровали!
Он не достигнет юности!..
…Гектор! Но мне ты оставил стократ жесточайшие скорби!
Со смертного ложа, увы! Не простёр ты руки мне любезной;
слОва ни молвил заветного, которое б вечно
я поминала и ночи и дни, обливаясь слезами!»
[там же, 723-728, 741-745].

После сожжения тела и насыпки кургана:

«Все собрались вновь, и блистательный пир пировали
В доме великом Приама, любезного Зевсу владыки,
Так знаменитого Гектора Трои сыны погребали»
[там же, 801-804].

Набросанную Гомером картину можно дополнить другими данными.

Совершенно так же, как на севере, греческое погребальное торжество распадается на 4 акта. 1-й – положение тела на одре, как в России, ногами к двери, согласно изображениям, найденным на многих вазах т.наз. дипилоновской эпохи; 2-й – оплакивание наемными певцами (плакальщиками), главным же образом родственницами; проявления отчаяния бывали при том так неистовы, что некоторые законодатели, напр.Солон, особыми наставлениями воспрещали бить себя в грудь и по голове, царапать лицо и т.п. [ср., аналогичные описания у Геродота, кн. 4-я, - при описании погребения скифских царей]; 3-й – вынос тела на одре [«клинэ» - ложе, лавка], на котором оно лежало в доме; а по возвращении с кладбища, 4-й акт – обрядовое очищение, со следующим за ним поминальным пиршеством, за которым, по распространенному поверию, присутствовала душа покойного. Отсюда – обычай поминать усопшего за едой только добром, и латинская пословица «de mortuis mi nisi bene» (не поминать покойника злом).

Подобно тому, как на Севере, культ предков сохранился и в Индии, и у южно-европейских народов в Греции, и в Риме. В Греции и в Италии от него уцелели жалкие обрывки, но в Индии он красной нитью проходит через всю духовно-религиозную жизнь народа. “Святым дзядам» белорусов соответствовали «di parentes» и «божественные маны» римлян; герои (хроес) - т.наз. «лучшие и высшие», а также тритопаторес [треотцы демоны аттических тритий) греков; главным же образом, «отцы - pitaras» древних индусов, у которых разработанный до мелочей культ предков неисчислимыми мельчайшими подробностями напоминает описанные выше поминальные обряды русских. У индусов душа усопшего также в течение некоторого времени мается на земле и навещает жилище оставшейся родни, где ей предлагают пищу и кувшин воды, пока, наконец, соотв.ритуалом, усопший не бывает сопричтен к сонму обоготворяемых прародителей. В Индии так же строго соблюдается поклонение предкам. – «Не делайте нам зла, о отцы - говорится в Ригведе – если, по человечеству (то есть по несовершенству человеческой природы) мы согрешили против вас». «Отцов» весьма церемонно приглашают принять участие в пире:

-«О питарас, усладите вкус свой яствами, возьмите каждый свою часть! – и так же церемонно отпускают восвояси:

-Уходите, возлюбленные питарас, предвечными таинственными путями, и оставьте нам богатство и счастье».

И в Индии преобладающую роль в повиновении играет клецка, на древне-индийском pinda. Отсюда техническое выражение для родственников, сообща долженствующих приносить жертву прадеду, деду и отцу: sapinda – т.е. «одноклецники» [Сравни русское «однокашники». - Перев.]. В Индии, как и в России, всё нечетное принадлежит мертвым; и как в России поминальные обеды сопровождаются щедрым угощением нищей братии, так в Индии во время похоронных празднеств (craddha`s), снабжаются пищею и платьем целые полчища браминов, представителей усопших душ.

В вышеназванных странах также повсеместно наблюдается различие между частными и общими поминовениями. Так, в Греции выносили на могилы пищу в 3-и, 9-е и 30-е дни. Всеобщий праздник в честь усопших справлялся в Афинах, как радуница, весной, после антестерий. В этот день выносились на могилы горшки с произведениями земли, а из сопоставления с белорусскими поминальными обрядами выясняется, откуда взялась греческая поговорка, что всё упавшее под стол – для мертвых.

В Индии печалование по покойнику также заканчивается весельем:

«Идемте предаться пляскам и играм,
«Мы, которым суждено еще наслаждаться долгой жизнью».

Приведенные параллели можно бы продолжить, но сказанного вполне достаточно, чтобы понять, насколько важную роль в религиозных представлениях праиндоевропейцев д.б. играть строго выработанный до мелочей культ предков и служение усопшим». [Шрадер, 1913, с.с. 174-180].

***

Начало «Теогонии» Гесиода - не теогония собственно, это только космогония, глазами греков, которые «не считали, что мир сотворен богами из ничего. Такое представление вообще появляется только в некоторых религиях. В христианстве оно сформировалось лишь в средние века. Знаменитые начальные слова Ветхого Завета: «В начале Бог сотворил небо и демлю» первоначально не подразумевали сотворения их из ничего, а только упорядочение Хаоса отличным от него, противостоящим ему божеством. Это один из двух основных типов объяснения происхождения мира в ранних религиях. У греков мы находим типичный образец второго основного типа ранних космологических представлений, оформленных Гесиодом: мир возникает, и вместе с миром возникают и боги» [Зайцев, 2005, с.60]: «Прежде всего во вселенной Хаос зародился, а следом

Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,
Сумрачный Тартар, в земных залегающий недрах глубоких,
И, между вечными всеми богами наипрекраснейший, - Эрос
Сладкоистомный – у всех он богов и людей земнородных
Душу в груди покоряет и всех рассуждения лишает» [Теогония, 116-122].

Согласно Гесиоду, из Геи рождается Уран (Небо) и Понт (Море, дословно - путь). Из Хаоса - Ночь (Никта) и Мрак (Эреб). От их брака появились - День (Гемера) и светлый Эфир [«Мифологический словарь», 1965, с.239].

«Ни коим образом не следует приписывать духу первобытного времени те позднейшие идейные представления, которые были впоследствии связаны с приведенными выше словами у различных народов и в позднейшее время. Если взять какое-либо божество времен расцвета язычества, хотя бы греческого Аполлона, то в нем мы встречаемся с чрезвычайно рельефно очерченной божественной личностью, над которою много и долго работали мысль и воображение великого культурного народа, творческий гений поэтов, резец искусных ваятелей. Одним словом, независимо от названия бога, о происхождении которого мы во многих случаях, к сожалению, совсем не осведомлены, перед нами ясно вырисовывается фигура божества-покровителя и властителя некоторой определенной области человеческого существования. Совсем не то видим мы в праиндоевропейских богах. Название вещи и бога в них еще нераздельны. Так, славянский Перун в Белоруссии до сих пор значит «молния»; индийский Агни тождественен с русским «огонь» [в германских языках это слово утрачено, однако существует средневековая запись исландской саги, где противопоставлены два конунга – Фрост (frost - мороз) и Агни]; греческий Зеус в древне-индийском значит попросту «небо». Иначе, объектами поклонения были именно гром, огонь, небо, или же те атрибуты божественности, которые проявляются в громе, в огне, в видимом небе – не больше, не меньше. Когда Геродот был в Додоне, где прорицали волю небес по шуму листьев свщ.дуба, он узнал, что пеласги, т.е. «древние», или первобытные жители Греции, приносят жертвы богам и молятся им, однако, не называют их по именам. Вот эти-то безымянные «небожители» и были «богами» праиндоевропейского прошлого» [Шрадер, 1913, с.с. 186-187]. С указанным свойством сталкивался даже ап.Павел. Его настойчивые разъяснения эллинам, будто те поклоняются «мертвым богам», понимания не встречали. Ему пришлось сменить сионистскую терминологию, именуя их по-гречески - даймонами. «Это для нашего материалистического взгляда порог носит имя порога Ненасытного, а древними он персонифицировался - был Ненасытец» [Лесной, 1953, вып. 1-й, с.55]…

Такое представление о божестве в науке ХХ веке называлось «динамизмом» [Токарев, 1990; у Ф.Зелинского используется более оценочно-христианское понятие «пандемонизм»]. «Гесиод нам говорит, что Гея-Земля родила Урана-Небо, а затем сочеталась с ним в браке. В известном мифе об Эдипе происшедшее по неведению бракосочетание сына и матери рассматривается как чудовищное злодеяние. Так же на подобные вещи смотрели и в жизни. Здесь такой брак древних божеств воспринимается как нечто естественное, но интересно, что олимпийцам, новому поколению богов, такие браки греки не приписывали, хотя многие из них были женаты на своих сестрах. С этими особенностями образов древнейших богов (в воображении - не исторически древнейших!) органически связано и то обстоятельство, что большинство их не имело своего культа – храмов, изображений, жертвоприношений – и были элементом только мифологии а не религии, - мифологии, при формировании которой немалую роль играло уже приближавшееся к индивидуальному поэтическое творчество» [Зайцев, 2005, с.61]. Это терминологическую особенность мы соотнесём ниже.

Как видим, даже по не самым древним – по наполненным ближневосточными заимствованиями (лепка людей из глины) арийским воззрениям зафиксированным политеистами-эллинами, мы – люди - генетически старше богов, известных в этом качестве! Приходясь братьями (двоюродными) – даже не им, но их (богов) создателям - Кроносу и Рее.

Арийская мифология - «восстанавливаемая» ныне масонскою «послеосвенцимской» наукой, являет, само собою разумеется, на своих страницах, полнейший инструментарий выработки «антифашистского» мировоззрения – инструментарий создания образа врага, в лице наших предков. «К числу центральных индоевропейских мифологических мотивов относится мотив единства неба-земли как прародителей всего сущего; во многих индоевропейских традициях наблюдается связь названия человека и обозначения земли (литовск. Zmonёs «люди» < zёmё «земля», латинск. Homo «человек», humus «почва»), которая находит типологическое соответствие в мотиве происхождения человека из глины, распространенном в мифологиях Ближнего Востока. Важное место в индоевропейской системе представлений занимает идея близнечности, отраженная уже в мотиве первоначальной неразделенности земли и неба. Во всех индоевропейских традициях прослеживается связь божественных близнецов с культом коня (Диоскуры, Ашвины и др.). С идеей близнечности связан мотив инцеста близнецов, присутствующий в древнейших индоевропейских мифологиях (хеттской, древнеиндийской, балтийской и др.) и имеющей определенные типологические параллели (хотя и социально обусловленные) в высших слоях некоторых древневосточных обществ. Центральный образ индоевропейской мифологии – громовержец (древнеинд. Parjanya-, хеттск. Pirua-, Славянск. Perunъ, литовск. Perkunas и др.), находящийся «наверху» (отсюда связь его имени с названием скалы, горы) и вступающий в единоборство с противником, представляющим «низ», - он обычно находится под деревом, горой и т.д.. Чаще всего противник громовержца предстает в виде змееподобного существа, соотносимого с нижним миром, хтоническим и враждебным человеку…», - сообщает издание энциклопедического масштаба [«История Европы», 1988, т. 1-й, с.109, автор справки Баюн]. «Человек ведёт свою родословную от земли как женского (материнского) начала; он смертен, обращается в прах…» [«Мифы народов мира», 1980, т. 1-й, с.528, Топоров]. «На основании отдельных индоевропейских традиций реконструируется мотив разнополости близнецов и инцестуозных отношений между близнецами. Наиб.хар-рные свидетельства мифа об инцесте близнецов можно подчерпнуть из ведийского мифа о Яме и его сестре Ями. …Распространность мотива инцеста и приурочение его к началу целой брачной традиции и к первому человеку или первому царю может найти историческую параллель в известном обычае инцеста в высшем слое иерархического общества древневосточного типа» [там же, с.529]. На иллюстрации «парные конские и солярные символы, связанные с близнечным культом» [там же], - изображения коньков, воспроизводящие традиционную парную запряжку боевой колесницы [см. Ковалевская, 1977], исчерпывающе - имманентно раскрывающей эту самую «близнечность»… Ложь, разлитая в этих академических справках, как и прочие инсинуации, разумеется, не имеет ничего общего с действительностью. Так же и Филон Александрийский, некогда разглагольствовал, будто «племена скифов… живут по своим особым законам и правилам и допускают постыдное кровосмешение с матерью, и скифы передали этот свой обычай детям и потомкам так что с течением времени этот обычай принял силу закона» [Филон, см.: Раевский, 1977, с.50; ср.: там же, с.51 и дал.]. Это писал представитель племени - где обычай левирата был не просто законным, но считался «б-жественным» установлением! Представим теперь, если подобное энциклопедическим справкам Баюн и Топорова, было б сказано об эталоне «инцестуальной мифологии» - книгах Торы. В них инцестуальные отношения постулируются не только меж перволюдьми, не знавшими гермафродитизма - отличающего эллинского Гермафродита, германского Имира, персидского Йиму и индийского Яму, лишь впоследствии получающих «пару» (Йамак и соответственно Ями). Но и – даже между послепотопными людьми, причем с детьми – между Лотом и его дочерьми, что в древности, в отличье от братских супружеств, считалось страшным преступлением. Мифология Торы «вторична» - это не древнее сочинение, а достаточно поздняя компиляция - служившая политическим целям [«Феномен еврейства…», 2006]! Но представим, какая судьба постигла б в богоборческом(!) СССР, тем более - ныне академическое издание, сообщившее подобное, – как безусловный факт! – относительно еврейской «священной книги», - представим по самому отсутствию сообщений об «инцестуальной мифологии» древних евреев.

Вспомним комментарий Ал-дра Иосифовича Зайцева, данный нами для корректности - устами соплеменника Баюн и Топорова с Филоном.

Всё это - суть различные способы формирования «образа врага» в предмете исторического повествования, как будто академически нейтрального, но по заветам М.Н.Покровского, широко практиковавшегося в Совдепии, как тонко подмечает советский палеопсихолог [см. Поршнев, 1976, с.14], а после 1945 г. - и во всем «послеосвенцимском» мире. Например, выдающиеся открытия Майкла Вентрикса, в СССР, ввиду «оттепели» и расчетов Н.С.Хрущева на западные субсидии - публиковавшиеся, в Восточной Германии – по заветам холодной войны десятки лет оставались под запретом! Высокоразвитая индогерманская цивилизация 2-го тыс. до н.э., современница цивилизаций Египта и Вавилона, - отрицалась берлинскими марксистами как «фашистская пропаганда». «В ГДР занятия микенологией были полностью запрещены. Дешифровки Майкла Вентрикса… вообще не признавались научным сообществом ГДР» [Казанский, 2001, с.8]!

У индогерманцев «никаких следов существования богини Земли, которая м.б.быть супругой и спутницей Отца-Неба, по данным палеолингвистики не прослеживается», - писал в 1920-х годах - в «доосвенцимскую» эпоху - левый(!) британский ученый-материалист(!), шотландский археолог и историк Гордон Чайльд в книге «Арийцы. Основатели европейской цивилизации», - данная книга которого переведена была на русский язык лишь в 3-м тысячелетии [Чайлд, 2006, с.106]. В действительности, наше слово земля - слово корня, общего слову зима. Общеарийское слово сохранилось производным в индийском имени Хима-лаи [Снежное жилище: Кузнецов, 1998, с.45], в священном иранском Хорезм - Хвар-зем, Солнечная земля [Фрай, 1972, с.72, лит-ра]. Zemi – земля по-ирански [Мельхиев, 1961, с.90]. Оно отмечаемо еще в древнейших индо-иранских письменных источниках государства Митанни (2-е тыс. до н.э.), как Земалья - богиня «сияющих [снежных] гор» [Чаттерджи, 1977, с.50]. Имя сына скифского первочеловека Липо(Рипо-)ксая - основателя варны жречества этимологизируется как Гора-царь [Абаев, 1949, т. 1-й]. И Геродот с Фирдоуси раскрывают этот феномен, определяя горы - образ Мирового древа [Переводчикова, Раевский, 1981, с.46] - как место священнодействий магов. Авестийское хвар- в названии Хорезма, издавна известном русичам [см. Толстов, 1946], преобразовалось в хор-, нам знакомое по имени божества Хорса, славянами понимавшегося как солнечный диск (подобно египетскому Амону). Отсюда, если верно построение Г.В.Вернадского, искавшего иранскую этимологию назв. Хвалынского – Каспийского моря и Волыни [Кузнецов, 1998, с.251, ссылка], возможно, идет наше слово воля. К слову, по предположению Е.Э.Бертельса, именно Каспий – это и есть авестийское море Ворукаша, в чьих водах сокрылась хварена, отлетев от Самы Кершаспы.

Язык яштов современнее архаичного языка гат (изречений Заратустры), однако это не противоречит утверждению о большем возрасте их – вписанных в заратуштрианский канон в результате компромисса между «откровенной, …спекулятивной философией» Заратустры и «естественной религией» [Абаев, 1962] - традиционными арийскими представлениями. «Ценность этих гимнов в том, что в них широчайшим образом использованы древние предания, что они сохранили как бы скелет героического эпоса древних восточно-иранских народностей…» [Бертельс, 1960, с.55]. И яшт в честь земли - Замьяд-яшт, это «авестийское шах-наме», повествует - не о земле, собственно, в нашем ее понимании, - но о хварене - о сияющей энергии благодати [там же и дал.].

Усвоению процитированного положения Чайльда препятствует, увы, забвение одной материалистической истины: индогерманское земледелие было подсечно-огневым, не только в Европе [см. Титов, 1966, с.34], но и в индийских джунглях арийских земледельцев вёл бог Агни [см. Бонгард-Левин, Ильин, 1985, с.632, прим.4]. Соответственно, силы плодородия - предмет суеверного преклонения Энгельса, а за ним советских и постсоветских ученых [из цит., напр.: Ельницкий, 1961; Шауб, 2008], - не были друзьями первой необходимости, как у шумеров, отступая перед огнём, и не являлись объектами почитания. Никакой Макоши («матери-кошелки», в интерпретации Б.А.Рыбакова) - гуляющей по сочинениям, повествующим о «славянском», якобы, язычестве, - финно-угорского аграрного духа - арийцы не почитали.

А теперь вспомним, что свет по-гречески Хелиос, - видимо то же слово, что и русское хваль-. Это позволяет исправить терминологическую ошибку Ф.Ф.Зелинского, искавшего Елену в «обители Матерей всего сущего», в «обители Матери-Земли» [Зелинский, 1907, т. 3-й, с.153]… - о, нет! – представления о горней обители навьев, со смертью - по мосту Чинвату (Млечному пути) уходящих в обитель Сварога - в весенний Ирий [см. Лесной, 1995, с.241], существовали уже тогда, в самой глубокой древности [ср.: греч.Ирис, герм.Фрейя, см.: Гедеонов, 2004, с.246]. «И вот идет в степи наши великое множество иных родов, и не должны мы быть мирными, и не должны просить помощи, ибо она в мышцах наших и на конце мечей, и ими мы сочтем врагов. И это поет Матерь Сва нам, чтобы мы подняли мечи свои на защиту свою. И бьёт она крыльями о землю, и прах поднимается к Сварге», - поёт Влесова книга [табл.23 из архива Ю.П.Миролюбова, см.: Лесной, 1995, с.323]. Замьяд-яшт славит хварену Ахуры Мазды, дабы: «…создан был совершенный мир, не стареющий, не умирающий, не разлагающийся, не гниющий, вечно живой, вечно цветущий. Дабы мёртвые восстали и пришло – настало бессмертие, стали миры неумирающими, миры доброй Прави [Аши]. Дабы Друдж [Ложь] исчезла туда, откуда пришла на погибель праведника, самого его, души и тела его» [гл-ки 11-12], - это ярчайшее отличие земли от гноя.

«Священная земля» славянских языков не имеет т.обр. никакого ровно отношения к предпринимательскому хтоническому культу «земли-матери», прославляемому в трудах ак.Н.Я.Марра, ак.Б.А.Рыбакова, писателя И.А.Ефремова, - культу ближневосточного происхождения. Данная «земля» - Семела (Кибела), она же «Родина-мать», изваянная Вучетичем, - языческая богиня плодородия и воинских подвигов картвело-семитической советской мифологии, - это божество имеющее, якобы славянскую этимологию [Державин, 1945, т. 1-й, с.75] и переятое греками с именем Деметры, - в действительности в русском языке зовется гноем. С соответствующими производными: гниль, пере-гной и ненормативным термином ср.рода. В латыни – это гумус и есть, отсюда - Homo… Видимо отсюда же этимология Геи - которой эллины отнюдь не воздвигали кумиров, как матери сущего [см. Зайцев, 2005]. Так звалось ранее человеческое мясо - мёртвая плоть, утратившая личную хварену (термин, разрекламированный некогда П.П.Глобой, произносившим его почему то «хварна», хотя авестийский язык очень богато огласован). «…Когда в облике птицы отлетела хварена от Йимы, зашатался безрадостный Йима, оказавшись в власти врага, рухнул на землю», - говорит Замьяд-яшт. Собственно же человек - обладающий животом, индивидуальным человеческим духом - atem`ом (герм.) (атомом, атманом), - это был Mann, то есть муж (менж по-палеославянски - через «юс»), – обладатель человеческой мощи-.

Оптимистический, патриархальный солнцепоклоннический народ нарекал именно т.обр. – гноем, могильною падалью - ту ближневосточную сущность, богиню сирийского города Кархемыш Кубабу, - отнюдь не голословно. Это была не оценка, а констатация. "Как отмечает Мелларт, "контрастирующие символы жизни и смерти - постоянная черта Чатал-Гуюка". Разумеется, как мы уже видели, сама Великая Богиня была прежде всего божеством плодородия, рождения. Вместе с тем животным, которое символизировало ее, был леопард, что подчеркивает агрессивный, дикий и зловещий хар-р ее образа. Обратим еще раз внимание на то, что даже будучи изображаемой в качестве роженицы, богиня поддерживается двумя животными кошачьей породы, т.е. выступает  одновременно как Хозяйка Зверей. На основе этого, а также того "темного, сколь и тревожного факта", что "в фундаменте ее алтаря были погребены многие человеческие черепа", Магрис заключает, что для обитателей Чатал-Гуюка, "Богиня секса и материнства была также Богиней загробного мира, ибо в человеческой жизни нет ничего ближе к смерти, чем совокупление и роды". Т.обр., типичное для хтонических божеств сочетание символики плодородия, рождения, жизни, с одной стороны, и смерти - с другой, в этой столь древней фигуре просматривается уже вполне отчетливо" [Горан, 1990, с.с. 37-38; ссылки]. И Палестина полнится такими захоронениями [Массон, 1966]. Иерусалимская Голгофа («Лбы») - это ведь тоже место захоронения черепов мертвецов, место ритуальных человеческих жертвоприношений [Древс, 1924, т. 1-й, с.197].

Р.Жданович