|
Читавшие все
четыре Евангелия помнят, видимо, ту скрытую полемику, что звучит по
отношению к авторам т.наз.Синоптических Евангелий, в последнем – в
философском Евангелии, писаном ап.Иоанном. Согласно «апостолу любви» -
арест Спасителя происходит сразу после Тайной вечери, не оставляя
времени молитве о Чаше и сну апостолов, заявленному тремя старшими
благовествованиями, авторы которых, особенно первоевангелист Марк, во
многом следовали шаблонам, заданным тогдашним фольклором. Чаша –
атрибут священнического сословия, причем значение этого понятия
неизвестно в культурах семитического круга, вне индогерманского
языкового и понятийного фонда [см. Д.С.Раевский «Модель мира скифской
культуры», 1985]. Чешский миссионер А.Франке и иные европейцы, в
прошлом-позапрошлом веке исследовавшие Центр.Азию, обращали внимание
на параллели древнетибетских культов с евангельским Христианством.
Путешественник приводит из бонских сочинений цитаты, приписываемые
кодификатору Ахеменидского солнцепоклоннического культа Шенрабу Миво
[т.е. Митридату Персидскому, см.: Жданович «Где находилась страна
Шамбала»\ www.zrd.spb.ru],
считавшемуся самими тибетцами отцом-основателем идеологии
древнетибетской государственности. Напр.: «те, которые не способны
понять поучения, подобны гороху, бросаемому на скалу»; «ты
будешь желать лучшего другому, как ты хочешь добра себе» [A.H.Francke
History
of
Western
Tibet,
1907; его же
Das
Christentum
und
die
tibetische
Bon-Religion,
1928].
Указ. же декларация Синоптистов - звучит тем интересней, что по
тексту, св.апостолы «свидетельствуют» о словах Христа, произнесенных
Им во время их сна, как бы снимая с себя ответственность за
произнесение Учителем тех, именно, слов, что ДОЛЖНО произносить
УЧИТЕЛЮ.
Понять если не смысл указ.противоречий, то мотивировку евангелистов,
помогает знакомство с другим великим литературным произведением – «Шах-наме».
Там, где мы знаем источники, поэт им следует - с завидной дисциплиной
версификатора. Тем загадочней описание Фирдоуси исхода и вознесения
царя Кей-Хосрова [«Шахнаме», т. 4-й], сделанное по недошедшим до нас
источникам, – описание, в котором сквозит недоумение правоверного
маздаяснийца - вложенное в уста героев, даже заподозривших
благодетельного шаха Хосрова в одержимости бесами (дивами), подобно
взбалмошному Кавату.
Кей-Хосров – личность историческая, согласно Бируни, он является
основателем Хорезмского государства, причем предание об исходе
Сиявушидов из Юж.Ирана на Сырдарью - находит археологические
подтверждения [см. «Древние цивилизации Евразии», 2001, с.с. 340-342].
Исследователи (Луконин, Бертельс, Стариков) отмечают, что Фирдоуси
независим от христианских источников – он не понимает и не принимает
их. И, однако, им тоже акцентируется мотив сна героев – спутников
шаха, - должных провести ночь в беседе о былых днях с уходящим, до его
вознесения. Более того, проспав исчезновение сюзерена, - вопреки его
приказу скорее возвращаться из пустыни, - богатыри погружаются в сон
вторично, что стало причиною их гибели. Подобные сюжетные «дублеты» -
обычно служат указанием на позднее происхождение источника,
восходящего к гораздо более древнему протографу, обросшему повторами
за века писарских копировок. И, опять же, - поэт повествует о
событиях, коим не осталось живых свидетелей… – лишь отделив от пятерых
спутников шаха Рустема и Заля (героев интерполированного в поэму
«Согдийского сказания» - эпоса скифского происхождения), также
сопровождавших его, согласно повествованию, - дабы читатель объяснил
себе последующее отыскание могил погибших.
О несохранившемся досуть протографе, увы, сказать мы ничего не можем.
Таких загадок, объединяющих Запад и Восток Ойкумены, очень много, и
лишь немые археологические находки, артефакты материальной культуры,
иной раз, хранят в себе ответы на наши вопросы.
…«Группа воинов, которые мечут жребий о тунике распятого, целиком
поглощена дележкой. Кажется, ничто возвышенное не занимает их, кроме
этого дела. Романский мастер выставляет напоказ низменность сцены на
Голгофе. Но по контрасту к этому самая туника приобретает
сверхъестественную силу. Это и предмет, и вещь, не менее осязаемая,
чем фигуры, и вместе с тем это реликвия, которой поклоняются верующие,
- отпечаток тела распятого (как «мандилион» отпечаток его лица). В
самих очертаниях туники, в складках, делающих ее похожей на какую-то
морскую раковину, заключена таинственная сила. Спор из-за обладания
туникой превращается в торжественный обряд поклонения ей», - так
описывается рельеф «Снятие со креста» в кафедральном Пармском соборе,
выполненный Бенедетто Антелами - крупнейшим итальянским скульптором
вплоть до Позднего Средневековья, - датированный 1178 г. Схема
использовалась также Джотто - в сценах «Распятие» и «Крещение» (оба в
Капелла дель Арна, Падуя), - и «оба мотива восходят к древней
традиции» [Алпатов, 1976], утерянной в веках. Современный историк
- обратил внимание что иконографическая схема, использованная Антелами,
за 1500 лет ранее находит воплощение - в сцене, созданной ювелиром на
скифской пекторали из кургана Толстая могила, найденной лишь в 1970
г..
Центральное положение пекторали заняла антропоморфная сцена дележа
двумя бородатыми скифами, по другим интерпретациям – шитья ими из
овчины, шитья одежды - по символике пекторали (носившейся на груди,
как показатель ранга!) - священной, царской, «символа ранга и
престижа». «…В других мифах, рассмотренных Маразовым [ссылки]
(об аргонавтах, о златорунном ягненке Атрея и др.), руно является
символом царской власти».
Речь идёт о книге доцента истфака СПб.ГУ, к.и.н. Игоря Юрьевича Шауба
(1-е Приложение «Вестника по классической филологии и археологии»
«Новый Гермес», Ярославск.обл.), изданного издательством
Свято-Алексеевской пустыни [И.Ю.Шауб «Италия – Скифия.
Культурно-исторические параллели», М.-СПб.-Св.-Алексеевская пустынь,
2008, 155 с.]. В данной новелле, автор предполагает в изображаемом -
хорезмийского Хушем-шах (дериват Хушенга), изобретателя искусства
шитья. До Хушенга, во времена первочеловека Гайамарты - люди ходили
нагишом, в чём арийскому эпосу - не противоречат шумерийские легенды о
перволюдях (более известные по их компиляции Торы). Историк
напоминает, что ранний иконографический образ Христа – Добрый Пастырь
– также связывался с овцой, представления о Нем бытовали - как об
Агнце [там же, с.15]. «…Стоит вспомнить глубокомысленное
утверждение О.М.Фрейденберг, что «метафора одежд, по тождеству
одежды и космоса, одежды и человека», связана «с метафорой
растерзания и её космогоничностью» [ссылка]. В таком случае, если
учесть, что на рельефе Антелами центральной сценою является снятие со
креста, а в нижнем регистре пекторали изображены сцены терзания
хищниками травоядных, то семантика обоих памятников в целом, а не
только отдельных сюжетов, д.б. очень близкой, - это возрождение через
смерть» [там же, с.12].
И хотя я честно могу сказать, что не поддерживаю ни одной из
общепринятых в советской науке аксиом, порожденных трудами Моргана,
Энгельса, Фрэзера и иных «светил исторической науки» вековой давности,
коим следует автор в своём исследовании (что является нормой истфака
ЛГУ), прочитана она мною была с огромным интересом. Кроме солидной
библиографии историк – помимо СПб.ГУ служащий также в Ин-те истории
материальной культуры - приводит большой иллюстративный материал,
широко привлекая археологические источники, что не очень-то принято
среди историков узко-филологического направления.
И потому, чтение данной книги – сборника исследовательских новелл,
посвященных мифологическим и фольклорным сюжетам Европы (напр.:
«Геракл в Италии и Скифии»; «Парис на Босфоре и в Этрурии»;
«Гуси-лебеди и их семантика»…), кроме познавательного (и независимо от
познавательного), сопровождается чисто эстетическим наслаждением.
Р.Жданович
|
