|
Нашим словам
свойственно менять значение с течением времени. Выражение
«Романо-германский» во времена Н.Я.Данилевского не могло иметь того
смысла, каковой получило с 1920-х годов – когда антогонистом указ.
понятия «посвященный» запросто мог понимать, например, понятие
«англо-американский» - отнюдь не выходя за пределы того
евро-левантийского культурно-исторического типа, что совпадал с первым
термином в глазах и под пером Данилевского, и соответственно – его
первых читателей.
Моё утверждение об антисистемной сути не одних лишь израильских
сионистов, но и, равным образом, россиянских многонациональных
«патриотов» [«Возможна ли Третья мировая Американо-Иранская война»\
www.zrd.spb.ru,
16.09.2009; ранее – «Какого цвета кожа божества «волхвов»»],
выступающих под «евразийскими» флагами, не было риторической фигурой.
Неотъемлемое свойство антисистемной идеологии – необходимость скрывать
подлинные цели и задачи, маскируя и засекречивая их на длинной лесенке
ступеней «посвещения». Это раскрывается в трактате «Этногенез и
биосфера Земли» и показывается на примерах в работе «Древняя Русь и
Вел.степь», автора, по недоразумению относимого к последователям того
политического учения [см. Марлен Ларюэль «Когда присваивается
интеллектуальная собственность, или О противоположении Л.Н.Гумилева и
П.Н.Савицкого»\ «Вестник Евразии», №4, 2001 (оригинальный текст: «Revue
des
etudes
slaves»,
№2, 2001)], о котором пойдет речь далее.
Применение методов, используемых в криптографии, в «профанных» целях,
зачастую дает неожиданные результаты. Цитируемый далее автор –
является специалистом по анатолийским языкам. В частности, ему
принадлежит многообещающая попытка восстановить грамматику этрусского
языка, оказавшегося, вопреки скепсису, как некогда предполагал
Б.Грозный, индоевропейским языком (потому, вероятно, эти результаты
очень долго остаются неизвестны). Здесь же, в статье, напечатанной в
прошлом десятилетии, оказались обнажены корни россиянского учения,
длительное время считавшегося воинствующе-антизападным,
антиевропейским и даже, кое где «националистическим». Терминология
учения (не говоря об идеях) принята, например, в академии геополитики
отставного генерала Ивашова, недавно пропихнутого в руководители
«Союза Русского народа», на место «так кстати» скончавшегося
(скоропостижно) М.Клыкова. И тем любопытней, что создатели и
последователи его оказываются отнюдь не «азиопцами» - как презрительно
звали их в кругах Белоэмиграции, - а самыми, что ни на есть
радикальными агентами британского империализма.
Вот интересующая нас глава: «Создателем комплексного топонима
Евразия обычно считают немецкого геолога Э.Зюсса, нарекшего так в 1883
г. платформу Старого материка, кроме Индостана, включенного Зюссом в
древнюю платформу Индо-Африки. Вслед за Зюссом на рубеже века географ
и предтеча геополитики Ф.Ратцель упоминает о «Евразии – этом двойном
материке». Но прилаг. «евразийский» и «евроазиатский» появляются на
Западе неск.раньше. Заглянем в «Оксфордский словарь английского
языка». Под 1868 г. в 13-м издании словаря Дж.Гайдна отмечено
выражение
Eurasian-plain
Eurasian,
разъясняемое как «большая центральная равнина Европы и Азии». В том же
смысле натуралист Т.Гексли [фактический создатель дарвинизма]
упоминает в 1880 о «великих евразиатских равнинах», great Euroasiatic
plans. А
в
1883
другой
натуралистДж.Аллен
пишет
о
«евразиатском
континенте».
Итак,
в этих ранних фиксациях 1860-1880-х годов «евразийскими» и
«евроазиатскими» бывают либо гигантские равнинные протяженности по обе
стороны Урала, либо континент в целом. Т.е. в одном случае
пространство, принадлнежащее отчасти к Европе, отчасти к Азии, а в
другом – охватывающее и ту и другую.
После того как «Евразия» Зюсса стала синонимом к «евразиатскому
континенту», обозначилась возможность при желании подставить
идентичный термин и вместо выражения «евразиатские равнины».
Осуществил эту возможность русский географ В.Семенов-Тянь-Шанский. В
1915 в труде «О могущественном территориальном владении применительно
к России» он ввел понятие «Русской Евразии» для пространств от Волги
до Енисея с охватом как сибирского севера, так и Туркестана, - в
отл.от Европейской России. Можно отметить, что в тексте
Семенова-Тян-Шанского наряду с «Русской Евразией» фигурирует и
Евразия-материк, но в отл.от ранних евразийцев этот географ вовсе не
пытался обыгрывать созвучие и, похоже, не предполагал смысловой связи
между географическими омонимами, возникшими из разных словосочетаний.
Наконец, возвращаясь в Европу, с сер.Х1Х в. в английском, а затем и в
других языках мы находим формы
Eurasian,
Eurasier,
eurasien
для
обозначения потомства от смешанных браков европейцев с азиатками – в
Индии, на Цейлоне и т.д.. Можно задуматься – не отголосок ли этого
европейского словоупотребления представляет возглас «не постыдимся
признать себя евразийцами» в преамбуле «Исхода к Востоку», когда речь
заходит о племенах «Российского мира» - этой «славяно-туранской
помеси»?
Теперь приглядимся к «евразийским» мотивам в дискурсе западных
геополитических школ ХХ века. Сравнение с языком немецкой геополитики
К.Хаусхофера и его окружения для русского евразийства тем
показательнее, что концептуальный аппарат этих двух доктрин не только
развивался синхронно и параллельно, но также во многом восходил к
общему парадигмальному тексту на третьем языке. Я говорю о
прославленной работе Х.Маккиндера «Географическая ось истории»,
представившей в 1904 г. долгосрочную стратегическую программу для
англо-саксонских морских стран. Общеизвестным сюжетом статьи
Маккиндера является многотысячелетняя борьба морских периферий
материка Евразии против кочевников из его сердцевины («heartland
of
Euro-Asia»)
и роль России как преемницы старых кочевнических империй в этой
борьбе. Ясно, что такой сюжет нёс исключительные возможности для
эксплуатации «евразийских» мотивов авторами, усвоившими его, в т.ч.
стремившимися отстоять в его рамках континентальную позицию против
маккиндеровской, приморско-островной.
Евразийцы нигде не дают ссылок на Маккиндера, но они ведь и вообще
избегают ссылаться на западных современников. Однако британский
прототип прорисовывается вполне достоверно, когда Савицкий толкует о
том, как «Россия-Евразия охватывает собою «ядро», «сердцевину» Старого
Света» - и при этом слова «ядро», «сердцевина» - эквиваленты
английского
heartland,
помещаются в кавычки – остраняющие знаки цитируемого чужого дискурса.
У Маккиндера, как, пожалуй, ни у одного из западноевропейцев нач. ХХ
века, Трубецкой и Савицкий могли обнаружить полный комплект мотивов,
вторящих идеологии становящегося евразийства. Таковы – подхваченная
Савицким оппозиция континента и приморья («Океана»); осевое положение
России в Старом Свете; воспринятое ею «наследство Чингисхана»,
вошедшее в Греко-славяно-туранский синтез; динамика «лесного» и
«степного» начал и их скрещение в генесисе русской государственности.
Весь этот массив параллелей делает особенно наглядной перекличку в
аналогичных смысловых позициях русской формулы «Россия-Евразия» со
словами Маккиндера о России – «хартленде Евразии». Не предположить ли,
что возникновение ключевого словообраза наших евразийцев могло быть
инспирировано полубессознательным
[мнение
Цымбурского! – Р.Жд.] «смешаннымм» восприятием оборотов
the
closed
heartland
of
Euro-Asia
или
vast
area
of
Euro-Asia
which
is
inacctsible
for
ships
из «Географической оси истории» по аналогии с английскими
конструкциями типа «the
city
of
Dublin»,
которая подсказывала в нашем случае как бы отождествление России – «хартленда»
и «Евро-Азии». Кстати, у англо-язычных последователей Маккиндера
встречается иногда оборот
Eurasian
heartland,
где вполне нейтрализуются и склеиваются применения эпитета
«евразийский» к континенту и к его внутренним российским равнинам – «Eurasian
continent»
и «Eurasian
plains».
Если теперь сопоставить аппарат евразийцев и Хаусхофера, впечатляет
то, как последовательно две школы развивают совершенно разные аспекты
маккиндеровского сюжета, практически не соприкасаясь между собой в
этом развитии. Хаусхофер вдохновился тревогой недруга-англичанина
перед союзом хартленда с частью приморья – либо в в-те
русско-германского блока, либо при вытеснении России с востока
хартленда японо-китайской коалицией. Из страхов Маккиндера родились
хаусхоферовские планы «внутренней координации и организации
евразийского континента от Рейна до Амура и Янцзы» посредством
японо-советско-германской оси, притягивающей к себе всех противников
англо-французского империализма. Потому для Хаусхофера «Евразия» -
исключительно целокупность материкового массива. В ранних работах он
азличает Ost-Asien и West-Eurasien как западную и восточную части
этого массива. Вост.Азия – это и есть восток «Евразии», и никак иначе.
Правда, при чтении статьи Хаусхофера от 1940 «Континентальный блок:
Центр.Европа – Евразия - Япония», где обсуждается план оси «Токио –
Москва - Берлин», читателю может представиться, будто «Евразия» тут
эквивалентна России, подобно тому, как «Центральная Европа» Хаусхофера
– это синоним Германии. Но неоспоримо, что теоретику «Континентального
блока» контекстная метонимия «Евразии» и России-СССР всецело
продиктована его темой «связывания Центр.Европы – через большую
Евразию насквозь – с ведущей силой Вост.Азии», на каковой оси Россия
представляет «некий важный промежуточный член» (ein
wichtiges
Zwieschenglied).
Вполне аналогичную смысловую структуру мы найдем в известном эпизоде
мемуаров В.Шелленберга, где Гитлер формулирует приказ о начале
подготовки войны против СССР в терминах перехода к строительству «евразиатского
пространства» (eurasiatischer
Raum).
Очевидно, что в этой ситуации фюрер сразу и апеллирует к идеям и
терминам мэтра германской геополитики, и спорит с его расчетом на
«организацию» материка по сговору с Японией и Советами. Гитлер намерен
добиваться того же самого через раздел России между гегемонами
Центр.Европы и пояса муссонов. Но и здесь, как в текстах Хаусхофера,
идеи материка-Евразии и России связываются предполагаемой российской
ролью в континентальной геостратегической консолидации – будь то роль
соучастника или самой большой добычи.
Так вот, в раннеевразийских текстах подобной связи мы не найдем вовсе.
Переняв у Маккиндера мотив «России – оси истории», малоактуальный для
центральноевропейца Хаусхофера, евразийцы зато оказались полностью
чужды идее трансконтинентальных блоков, в т.ч. и мысли о союзе
«сердцевины суши» с Центр.Европой. Это еще заметнее потому, что в
1920-е годы Советская Россия и изгой Запада – Германия выглядели
странами, поистине обреченными на сближение. Но Трубецкой специально
предостерегал русских, разгневанных на Антанту, против утешения в
германофилии, а Савицкий твердо относит всю Европу к враждебному
России-Евразии царству Океана.
Еще важнее другое обстоятельство, которое уже не списать на
неразборчивость «евразийской» вражды к «Романо-германцам». Евразийцы
полностью приняли большевистскую политику в Азии, подрывающую
европейские империи и сферы влияния, как «единственно естественную для
России». Трубецкой ярко пишет о новой роли России – «огромной
колониальной страны, стоящей во главе своих азиатских сестер в их
совместной борьбе потив Романо-германцев и западной цивилизации». Ну
чем бы, казалось, не континентальный блок, тем более, что в
«сестринские» страны сплошь зачисляются государства теплых морей:
Турция, Персия, Индия, Китай, плюс лежащий между Россией и Индийским
океаном Афганистан? Но тут же видим и другое. Евразийцы сурово
осуждают большевиков за стремление «русифицировать» современную Европу
под видим ее «коммунизации». Однако Трубецкой в том же ключе критикует
и своего любимца Чингисхана, не ограничившегося империей Евразии, но
пытавшегося захватить азиатские царства с их цивилизациями,
притязавшего «на то, что можно завоевать, но нельзя удержать в руках»,
как ит большевикам – Европу
[полная
искусственность этого пропагандистского учения проявилась здесь въяве:
Чингисхан, скончавшийся в 1227 г. при осаде китайской крепости
Хаара-Хото, не притязал на Европу… - Р.Жд.].
Декларируя
«географическую отчлененность» России, обособившую ее судьбу от судеб
и европейцев и азиатов, евразийцы вполне раскрывают свои карты в
«катехизисе» 1926 г.. Здесь читаем: «»Цветная опасность» направлена не
на Россию и угрожает Европе совсем на других путях. Она уже колеблет
колониальные империи европейских держав, оставляя Россию-Евразию как
недвижимый центр, вокруг которого закипает борьба и на который как
будто склонны опереться своим тылом неевропейсмкие культуры… в случае
возможной борьбы Азии с Европой нам благоразумнее предпочесть наше
евразийское самодовление превращению равнин Евразии в поля сражения».
Русский читатель тут сразу же распознает спор с В.Соловьевым, у
которого в «Краткой повести об Антихристе» силы Европы и Вост.Азии –
противоположных краев приморья – как раз и сталкиваются в битвах на
российских пространствах. Но столь же отчетливо этот сценарий 1926 г.
спорит с мировым сюжетом Маккиндера, у которого полчища хартленда
«эксцентрично» наступают на приморья. За подобную расточительную
стратегию евразийцы пеняют и большевикам, и Чингисхану. Мы находим у
наших авторов третий в-т: евразиатская приморская кайма должна
воспламениться революционной войной Азии против Европы, между тем как
внутриконтинентальный географический центр призван остаться
«неподвижным» - в формальной неангражированности (хотя на деле более
благоприятной для азиатов).
Итак, повторяю: та сцепка идей материка-Евразии и России, что
характерна для немцев-геополитиков (мол, Россия – соединяющее звено в
континентальном блоке), ранним евразийцам несвойственна. У них
название материка переносится не на «некий важный Zwieschenglied»
панконтинентальной геостратегии, но именно на ту часть большой
Евразии, которая мыслится лежащей вне блоков и подчеркнуто
отстраненной от назревавших войн европейцев и азиатов. В целом
рассмотренный западный материал проясняет истоки омонимии двух Евразий
– континента и его внутренней равнины. Но из этого материала не понять
мыслей евразийцев ни о «России-Евразии» как «более узком и точном»
применении имени континента, ни наоборот, о большой Евразии как
«расширительном» употреблении эпитета России. Похоже, эти идеи
способны как-то соотноситься с сюжетом Маккиндера. И мы вовсе не
разобрались в том, каким образом эта очевидно нетривиальная
мотивировка для наименования нашей Евразии сосуществует у евразийцев с
тем банальным обоснованием, которое в России полагает «ни Азию, ни
Европу»»
[Вадим Цымбурский «Две Евразии: омонимия как ключ к идеологии», гл.
2-я\ «Вестник Евразии», №1, 1998].
В следующих главах автором раскрывается сокровенное евразийцев –
строительство трансконтинентальной православной империи (подобно тому,
как Вл.Соловьев предполагал двинуть русские штыки на создание
всемирной империи Ватикана). «…Начиная с книги Трубецкого «Европа и
человечество», общим местом их публикаций было уличение Запада в
«Романо-германском шовинизме», возводящем частные свойства группы
народов в образцы для всех обществ и культур мира. В этих инвективах
евразийцы мощно эксплуатировали риторику культурплюрализма вплоть до
того, что Шпенглер оказывается чуть ли не единственным современным им
«Романо-германцем», открыто и уважительно упоминаемым на страницах их
сочинений.
Но в том то
и дело, что культурплюралистическое поборничество Трубецкого и его
сподвижников оказывается сущим курьезом, когда мы знакомимся с мыслями
творца «Европы и человечества» о религиозных культурх Азии. Мы узнаем,
что среди русских «национальные религии Дальнего Востока мало кого
привлекают»; что, читая Коран, «испытываешь разочарование: догматика
ислама оказывается бедной, плоской и банальной, мораль – элементарной
[точно христианская или вообще – любая религиозная мораль может быть
какой-нибудь иной, если конечно, не заносить в религиозники Фр.Ницше.
– Р.Жд.]»; что «с точки зрения христианской вся [! – не взирая
на плагиат с 18-го гимна 7-й мандалы Ригведы в кн.Исход, в россказнях
о «потоплении» египетского войска в Красном море (в первоисточнике,
более реалистично, говорится о приостановлении перед отступающим царем
Судасом и возобновлении против преследующих его врагов течения реки) –
Р.Жд.] история религиозного развития Индии проходит под знаком
непрерывного владычества сатаны» и страна эта – его «самая прочная»
цитадель. Наконец, что вообще в религиях Запада и Востока «явно или
скрыто веет дух сатаны». Лишь «Восточное Православие должно остаться
тем сокровищем, которое мы должны беречь и за дарование которого
Русской земле ежечасно должны благодарить Всевышнего». Сопоставляя это
кредо Трубецкого с «законом» миграций культуры в применении последнего
Савицким, нам придется заключить: для группы ранних евразийцев Россия
как очаг будущей панконтинентальной культуры являлась прообразом
торжества и гегемонии православия в большой Евразии…» [там же, гл.
3-я]. Эта доктрина – хотя вопиюще противоречившая политике Ромейских,
а затем и Русских кесарей (юридических глав Церкви, о Которой можно
сказать, что в 1917 г. история Её прекратилась, в чем еп.Диомид был
близок к истине..!), избегавших обращать в Православие окрестные
народы, дружественные Царству политически, - нас интересует мало.
Можно ставить вопросы о причинах фактического следования ей ныне РПЦ
(отсылаю к речениям протоиерея Чаплина и протодьякона Кураева) –
политические связи каковой с англо-французским [ныне –
американо-израильским] империализмом могут показаться гипотезой
экстравагантной. Но мы ограничиваемся выводом – о связях с таковым
«традиционного» - втайне маккиндерствующего евразийства…
Р.Жданович
|
