|
Послал князь
Владимир Михайлу Потока на охоту, настрелять ко княжескому столу
гусей-лебедей, перелетных уточек. Придя ко синю морю, богатырь
исполняет поручение. Под конец, видит он лебедушку, что «через перо
вся из золота, а головушка у ней увенчана красным золотом, а скатным
жемчугом усыпана». Положив уже стрелу на тетиву и натянув её за
ухо, Поток слышит обращение к себе Чудо-птицы, а далее видит, как на
крутой бережок выходит красна девица, Авдотья Белая Лебедь. Михайло
женится на деве-оборотне, с заповедью между супругами, чтоб тот, кто
переживет друга, похоронил себя вместе с ним. В могилу Авдотьи сходит
богатырь, погребаемый вместе с конём. К супругам же в могилу наведался
Змей, жгущий и палящий всё кругом себя, здесь уже – в подземном
царстве убиваемый Потоком. Отрезав змеиную голову, Поток мажет жену
змеиной кровью, и так воскрешает умершую. Созванные криком из-под
земли, Киевские богатыри раскапывают могилу. Таково начало варианта
былины об Михайле Потоке, известного по записи, для Аникея Демидова
выполненной Киршею Даниловым, а также и по более старым рукописным
сборникам. Спустя век – полтора собиратели фольклора П.Н.Рыбников и
А.Ф.Гильфердинг делают новые записи. Они свидетельствуют деградацию
древнего сюжета, где теперь соединяются разные фабулы, а мотивация
героев размывается, возлагая на ученых долг скорейшего изучения
уходящей традиции…
В 1920-х карательными органами в нашей стране было сфабриковано т.наз.
«дело историков» [см. В.С.Брачев «Опасная профессия - историк», 2007].
Удар наносился по хранителям политической истории России - очищая поле
для трудов транснациональных фальсификаторов русской истории,
предводительствуемых тогда председателем Моссовета М.Н.Покровским.
Руководство ВКП (б) повело борьбу «против крупнейших ученых, доведя
её до конца: сначала организуется травля в печати, затем вступает в
борьбу партия в лице её Политбюро и, наконец, органы ГПУ их попросту
арестовывают, перенося «дискуссию» в камеры предварительного
заключения и кабинеты следователей» [«Академическое дело…», 1993,
вып. 1-й, с.23]. В начале 1930-х карающий меч антифашистской
ре6волюции обрушивается на русскую лингвистику - его целью оказываются
филологи-слависты («дело славистов»). Такая же расправа готовится в
сер. 1930-х над этнографами-русистами.
«Согласно уже отработанной методике, они подверглись массированной
травле в печати – в данном случае как идейные пособники фашистов и
апологеты эксплуататорских классов – с сосредоточением главного удара
на господствовавшей тогда в фольклористике исторической школе
В.Ф.Миллера» [С.Н.Абзелев «Академик Всеволод Миллер и историческая
школа: эпосоведческие труды и их оценки», в кн. В.Ф.Миллер «Народный
эпос и история», М., 2005, с.19]. Спустя неск. лет была «разоблачена»
школа второго известного ученика Ф.И.Буслаева – компаративистская
школа А.Н.Веселовского [см. А.Е.Бертельс "Художественный образ в
искусстве Ирана IХ - ХV веков", М., 1997, с.с. 5-6, 155].
Сконструированная следствием организация славистов – «российская
национальная партия» следствием квалифицировалась как «контрреволюционная
национал-фашистская партия», созданная «по прямым указаниям
заграничного русского фашистского центра» и «ориентировавшаяся на
«германские фашистские круги» ставившая целью «свержение
советской власти и установление фашистской диктатуры» [Ф.Д.Ашнин,
В.М.Алпатов «Дело славистов…», 1994, с.70]. Как гласил доклад
«Славянская филология на путях фашизма», сделанный в 1935 г., «славянская
филология на Западе плотно врастает в фашизм и теряет этим право на
науку… речь идет не о науке, а об общественно-политической ситуации в
стране» [Абзелев, с.18]. Марксисты-ленинцы, типа С.И.Кургиняна,
могут пожалуй возразить, будто тогда «еще было некое соответствие
между заключением ОГПУ и реальностью» [Кургинян «Кризис и другие»,
«Завтра», №42, 2009], и начатая …-большевиками кампания имела не
идеологические, а актуально-политические – реальные мотивы. Но это
возражение неосновательно. Это только советские идеологи (и
проводившие их линию лубянские костоломы) считали «германские»
национал-социалистические круги «фашистскими». А от нациста, от
германофила - тогда можно было и в морду получить, обозвав того
«итальянской» кличкой. Антифашисты 1930 года - передали генетически
антифашистам 2010 свою ненависть к идее этнически-русских политических
институтов, страх самого их называния. Так мы видим и здесь:
заграничный – потому реальный «русский фашистский центр»
указует, якобы, организации нареченной «российской национальной
партии», хотя нет такой национальности – «россиянин». В те годы
Русские националисты не страшились своего имени, не опасались
обвинения в «этнократизме», и РОВС был Русским Общевоинским союзом,
как РОА – была Русской, а не «российской» Освободительной армией. В
марксистском государстве, в отл.от РФ, соотнося понятие «нации» с
понятием «капиталистический строй», с этим точно так же не путались.
За филологами – удар обрушился на этнографов, огонь по которым был
открыт самим Л.З.Мехлисом, Гл.идеологом СССР, возглавлявшим ЦО ВКП
(б), газету «Правда».
Спасло русских фольклористов лишь ритуальное покаяние и публичное
отречение их от своего учителя – от великого русского ученого
Всеволода Федоровича Миллера [см. Абзелев, с.с. 20-21].
Наряду с идеей будто создателями героического дружинного жанра былины
были не воины-аристократы, а крестьяне, среди которых делались записи
жанра - последние четыре века деградировавшего и вымиравшего (как это
показал Миллер), «линия партии» в исторической науке - навязала тогда
представление, что эти произведения лишены какой-либо исторической
основы, а время их сложения принадлежит эпохе разложения
матриархально-родового строя [напр.: В.Я.Пропп «Русский героический
эпос», 1958]. Аналогично, М.Н.Покровский, чье собрание трудов было
переиздано в 1968 году в порядке «преодоления последствий культа
личности», утверждал будто славяне эпохи зарождения летописания
находились на стадии матриархально-родового строя, заимствуя не только
мореходскую, но даже строительную (!) лексику у германцев, обитая же в
«длинных домах», подобно ирокезам. Развернутая в 1950-х годах
зарубежными, преимущественно французскими славистами кампания по
доказыванию подложности «Слова о полку Игореве» - в 1962 году по
указанию ЦК подхватывается их русскоязычными коллегам. Еще раньше – в
1960 удары начинают наноситься по «Влесовой книге», сама публикация
текста которой в СССР оказалась возможной лишь в 1990 г..
Это иллюстрация и характеристика той «науки», что освещает прошлое
нашего Отечества последний век. Оная известна в научной историографии
преимущественно по именам Презента и Лысенки - создавая иллюзию, будто
в иных направлениях, особенно связанных с русистикой, Лысенко и Марр
(ныне идет его ползучая реабилитация, подобная реабилитации 1950-х,
устроенной Хрущевым Лысенке) были досадными исключениями,
преодоленными после смерти И.В.Сталина. В действительности -
большинство современных научных направлений и школ, особенно
относящихся к изучению Русского народа, являются - наследием 1920-х.
«Поскольку осуждение В.Ф.Миллера и его научной школы в 30-е
осуществлялись не только газетными публицистами, но и стремившимися
спасти фольклористику от ГПУ ее научными авторитетами – такими, как
Ю.М.Соколов и М.К.Азадовский, - ученики и последователи их постарались
задним числом придать некоторую научность тому, что произошло два
десятилетия назад» [Абзелев, с.28], - и шельмование исторической
школы русского эпосоведения продолжалось весь ХХ век [см. там же, с.с.
29-30].
***
«Слово о полку Игореве, служа во многих случаях связью между
историческим эпосом и мифологическим, и здесь предлагает драгоценное
свидетельство в мифическом облике девы, плещущей лебедиными крылами на
синем море. По свидетельству древнего слова, приписываемого
св.Григорию, славяне чествовали каких-то берегинь, т.е. прибрежных
богинь, выходящих из воды на берег, или горынянок (брег - гора)»,
- писал ученый позапрошлого века, учитель академиков Веселовского и
Миллера [Ф.И.Буслаев «Народный эпос и мифология», 2003, с.218].
Известный писатель, а по первому роду занятий – фольклорист
Д.И.Балашов датировал сказание об Михайле Потоке скифо-сарматской
эпохой. И действительно, похороны трупоположением, где воин
погребается вместе с конем и женой (именно женой, не
рабыней-наложницей), характерны той культуре. Славяне следовали обычаю
сати, однако покойников предпочитали кремировать. Фрагменты
скифо-сарматского эпоса, сохраненные эпосом осетинским, рассказывают
об преследовании Ахсартагом, родоначальником варны воинов, раненой им
на охоте птицы, скрывшейся в море и оборачивающейся русалкой Дзерассой,
праматерью Нартов, позже, овдовев, рождающей от бога царицу тех СатАну,
уже будучи погребенной в кургане [«Нартовские сказания», перевод
Вал.Дынник, 1949, с.с. 9-16]. Некоторые элементы сказания, однако, еще
древнее, что было показано Федором Буслаевым [«О сродстве славянских
вил, русалок и полудениц с немецкими эльфами и валькириями»\
Ф.И.Буслаев "Исторические очерки русской народной поэзии и искусства",
СПб., 1887, с.с. 231-241]…
Не очень образованная часть Русских националистов, прочтя в календарях
что на Иоанна Предтечу (07.07 Нов.стиля) наши предки праздновали
дионисийский праздник Ивана Купалы, ныне возрождает это оргиастическое
празднование. Необразованная, ибо предки наши следовали Солнечному
календарю (он совпадает с днем Предтечи, считаемым по Юлианскому
стилю, лишь в УIII
веке), современные же «язычники» - в вопросе с календарями путаются
[напр.:
http://ari.ru/news/3305/ (обр. вним. Обсуждение этой статьи на
форуме); ср.:
http://www.zrd.spb.ru/letter/2009/letter_65_2009.htm ].
Но «борцам с фашизмом» и это показалось недопустимым. И веселый
языческий праздник, весьма укрепляющий боевой дух [см.
http://www.zrd.spb.ru/letter/2009/letter_61_2009.htm ], решено
было «заместить» унылым клерикальным празднованием.
И в 2008 году по предложению кремлевских политтехнологов, оглашенному
устами Светланы Медведевой, супруги «православного президента» РФ, в
Россиянии был введен «праздник семьи, верности и супружества» - день
Муромских святых Петра и Февронии (08.07 Нов.стиля). Символом
государственного праздника нерусскими технологами измышлена была
ромашка. Видимо, как символ гадательности этого вопроса: «любит –
не любит»…
Пред новым российским праздником 08 июля наш интерес к себе былина об
Михайле Потоке привлекла тем, что именно она служила основою -
отталкиваясь от которой безвестный Муромский литератор слагал
сказание, известное как «Повесть о Петре и Февронии», дошедшее днесь в
виде романа, написанного в ХVI веке московским книжником Ермолаем
Еразмом (родом псковским священнослужителем). И как двусмыслен символ
новорусского празднования, так двусмысленно продолжение былины,
записывавшейся московскими книжниками и петербургскими фольклористами.
На Киев наезжают 40 царевичей-женихов, требующих выдать им Лиходейку
Белую Лебедь, как зовется теперь жена Михайлы. Князь Владимир, - чей
былинный образ немало повлиял на политтехнологов, конструировавших
телевизионный имидж В.В.Путина, - не славится богатырской честью, он
велит Потоку выдать жену без боя, на что тот говорит: «отдай свою
богатырскую княгиню Апраксию, а я не отдам жены с добра». «Борьба
из-за прекрасной жены, воспеваемая в Илиаде, в финской Калевале и
других народных эпосах, получает здесь более определенный характер,
разъясняемый скандинавским мифом о том, как вликаны требовали от богов
Фреи, прекрасной супруги Одиновой, и как вместо неё, в её платье, в
жилище великанов отправляется в виде невесты Тор. Так и Поток
перерядился в платья женские и пошел к тем царевичам. Поприветствовал
их, спрашивает: За кого же мне из вас замуж идти? Ведь у вас из-за
меня много кровопролития напрасного. А вот я стрельну из туга лука:
кто первый мою стрелку найдет, ко мне принесет, - за того я и замуж
пойду» [Буслаев, 2003, с.219]. Устремившихся на поиски стрелы
женихов Поток истребляет по-одиночке, но к его возвращению в Киев,
Белую Лебедь похищает царь Вахрамей Вахрамеевич. Она изменяет с ним
своему мужу, и превращает его, устремившегося в погоню и настигшего
беглецов, поднося ему чару зелена вина и опоив до бесчувствия, в
бел-горюч камень…
«Как Девкалион и Пирра, бросая камни позади себя, превращали их в
людей, так эта вещая жена Лебедь Белая, наоборот, -
Перемахнула
Михайла через себя,\ сама говорила таковы слова:\ Где был душечка
Михайло Поток Иванович,\ тут стань бел горюч камень,\ а пройдет
времечка три году,\ и пройди сквозь матушку сыру землю»
[там же].
В Киев прибегает конь Потока, и по его следу устремляются Илья Муромец
и Добрыня Никитич. Им разъясняет случившееся старик – перехожий
калика, препровождая их, под видим таких же калик, ко двору Вахрамея.
Но они не могут вытащить камень из земли, более чем по пояс. Выручает
их лишь этот Старчище, извлекая его из земли и расколдовывая, после
чего Поток мстит ворогу и лиходейке [А.Ф.Гильфердинг «Онежские былины»
(4-е изд.), т. 1-й, №52]. Но не все варианты кончаются счастливо, в
некоторых - Михайло так и находит свою смерть, погребаемый своей
неверной супругой.
2.Происхождение
Русского эпоса
Происхождение
русского былинного жанра есть загадка, учеными неразгаданная доныне.
Лишь в двух губерниях делались первоначально записи песен,
повествующих о героях киевского князя Владимира: Олонецкой и
Архангельской губерниях бывш.Новгородской земли [С.И.Дмитриева
«В.Ф.Миллер о географическом распространении былин и современное
состояние проблемы», «Русский фольклор», 1995, т. 28-й]. Дальнейшее
распространение их – в область Терского войска, в Приуралье, в Томскую
губернию, на Лену было вторичным, не связанным с древнерусской эпохой.
И шло оно, что установили фольклористы, уже отсюда – вместе с
новгородскими переселенцами.
Даже в местах записи на Русском Севере, напр. на Терском берегу, села,
заселенные выходцами из Ростово-Суздальского края, не знают исполнения
былин. Его искусство стало родовым – монопольным, принадлежащим лишь
«высоким» фамилиям новгородцев, переселившимся в села Поморья издавна
[см. С.И.Дмитриева
«Географическое распространение русских былин», 1975].
Этот вывод обычно игнорируем литературоведами, но он доказан
исследованиями этнографов [В.В.Кожинов
«История Руси и русского слова», 2006].
Как показали пути колонизации, свидетельствуемые местами фиксации
былин, так было уже в ХIII
- ХIУ
веке [Дмитриева, с.81 и дал.].
Древнерусский уклад, изображаемый сказителями, не мог быть
реконструирован в Московской Руси,
когда шло собирание реликвий Киевского века [Д.С.Лихачев
«Возникновение русской литературы», 1952; Р.С.Липец, М.Г.Рабинович "К
вопросу о времени сложения былин (вооружение богатырей)", СЭ, №4,
1960], - это
свидетельство, что жанр возник до Русского Средневековья.
Традиция оставалась живой,
передаваемая из уст в уста, и записи фольклористов, сделанные от
сказителей и их учеников, показали что те работают с «каноническими»
блоками текста, лишь по-разному контаминируя их. В кон. ХУI
– ХУII
в. происходит «омоложение» терминологии, когда коварная подруга
Добрыни Никитича становится Маринкой, Илья Переяславский (из
г.Моровийска) получает привязку к родине соратника Ивана Болотникова –
Илейки Муромца и т.п. [см. Миллер, 2005].
Эти факты, установленные учеными, углубили наше недоумение. Уже в ХУ
веке эпизоды биографии былинных героев начинают проникать на страницы
летописей (Тверской, Никоновской). И большинство богатырей,
воспеваемых лишь новгородскими сказителями, эпосом показаны как южане:
Добрыня Никитич - рязанец, Алеша Попович - ростовец, Илья «Муромец» -
черниговец (переяславец), черниговец же Данило Ловчанин, по-видимому
же и Михайло Поток.
Согласно реалиям русской Былинной земли, былинного града Киева,
богатыри, члены княжеской дружины - это конные воины-копейщики,
рыцари. Новгородская земля - долгое время оставалась землею пеших
стрелков [см. «Древняя Русь: город, замок, село», 1985, гл.
«Вооружение»], ходивших в походы судовой ратью, предпочитавших
поражать противника, избегая рукопашной схватки, и как говорит
Ливонская рифмованная хроника, еще в
ХIII
веке немецкие доспехи новгородский лук пробивал [А.Н.Кирпичников
"Военное дело Руси в ХIII - ХУ в.", Л., 1976]. Былины запомнили
некоторые исторические события и имена, цитируемые не часто, которые
трудно было измыслить, «угадав» созвучие. Так, например, в былине о
Даниле Ловчанине – одной из самых драматических и совершенно
разработанных психологически, совет Владимиру-князю, как погубить
Данилу, завладев Василисой Премудрой, подает Мишаточка Путятич. Он
известен как Киевский тысяцкий при Всеволоде Ярославиче и Святополке
Изяславиче, при которых на Русь вернулось такое наследие Хазарского
ига как работорговля, убитый при народном восстании 1113 г., перед
вокняжением Владимира Мономаха.
Дошедшие до ХХ века сборники рукописных текстов былин, писавшихся как
по памяти, так и с голоса, на два века старше профессиональных записей
фольклористов. Они счастливо не знали такой черты как родовая
специализация – фиксировал тот, кому нравилось содержание сюжета. И
они свидетельствуют что популярнейшими в глазах граждан Московской
Руси были: деяния Ильи Муромца, битва русских богатырей с богатырями
цареградскими и деяния Михайлы Потока [см.: "Былины в записях и
пересказах ХVII
- ХVIII
в.в.", М.-Л., 1960]. Неправда ли, интересный факт - перед современной
«православной» россиянской идеологией, подобно патр.Никону
воспитывающей граждан в низкопоклонстве перед «византийской»
историографией, сконструированной в роду Мономаховичей (потомков
Всеволода Ярославича и Владимира Всеволодовича Мономаха, чей отец был
женат на византийской принцессе)?
Последний из названных богатырей, по шаблону включаемый в свиту
Владимир-князя, но на своей свадьбе венчаемый Черниговским епископом,
по-видимому, имел прототипом св.мч. Михаила Всеволодовича, потомка
Олега Черниговского и Тмутараканского - Царя Руси в глазах автора
«Слова о полку Игореве» [см. Жданович «Kampf
Натальи Ильиной», «За Русское дело», №5, 2010]. Его почитали в Южной
Руси – Черниговская земля имела продолжением Русь Тмутараканскую,
Предкавказье [см. В.П.Кобычев «В поисках прародины славян», 1973, с.с.
93-95]. Тмутараканская, а за нею в 989 г. и Днепровская Русь «крещена»
была Болгарской церковью - отнюдь не Греческой [см. А.В.Карташев
«История Русской церкви»]. И имя Потока - выдает болгарское корни
литературного источника, бывшего в руках создателя редакции былины.
Она восходит к агиографии Михаила Потукского - одного из болгарских
первохристиан 840-х годов, кому житие (празднование 22.11) вменяет
змееборческий подвиг, аналогичный подвигу Георгия Победоносца
[А.Н.Веселовский «Разыскания в области русского духовного стиха», вып.
9-й, СОРЯС, т. 32-й, №4, 1897]. Тут мы наблюдаем - уже вторичную
христианскую рецепцию фабулы мизийского (болгарского) происхождения.
Ибо Всадник-Змееборец - это исконно-фракийская, Болгарская сигнатура,
воспринятая византийской агиографией, но идущая - от образа самого
всадника-змееборца, громовника Пирвы – Перуна, обитающего в скалах
[Н.С.Державин «История Болгарии», 1945, т. 1-й; Л.А.Гиндин,
В.Л.Цымбурский "Гомер и история Восточного Средиземноморья", 1996, гл.
6-я]. И мы видим – вторую версию славянского литературного воплощения
деяний Перуна, подобно первой – наделяющей его калькированным
Эллино-фракийским именем Святогора (т.е. Хэроса Пейроса) [см.:
Жданович «28.07: Государственные празднования РФии и фальсификаторы
Русской истории»\
http://www.zrd.spb.ru/letter/2010/letter_0056.htm ].
Древнейшая память об Илье Муромце на русском языке – упоминание о нем
в отписке 1574 г. оршанского старосты Кмиты Чернобыльского кастеляну
Трокского замка Остафию Воловичу [А.Н.Веселовский «Южнорусские
былины», 1881, с.с. 61-64], открывает что в
ХУI
веке он был известен как Моравец, а не Муромец, как уроженец городка
Моровийска под Переяславом Южным. Оттуда действительно можно за день
доехать до Киева, сняв осаду с Чернигова. Жалуясь на пренебрежение
короля, староста, ярый враг Московского царя, сравнивает себя с Ильей,
что было бы маловероятно, ассоциируйся предание с Муромской землей,
владением Московских князей. «Pomsti
Boze,
- czas,
koli
budiet
nadobie
Ilii
Murawlenina
I
Solowia
Budimirowicza,
prijdet
czas,
koli
budiet
slzb
naszych
potreba»
[Миллер, 2005, с.368]. В.Ф.Миллер прослеживает по древнейшим записям,
как постепенно, по мере утраты грамотности народом, теряется сознание
того, что Илья - был уроженцем Юга [там же, с.176 и дал.]. «…Древнейший
Илья, раньше своего прикрепления к Мурому, был прикреплен к другой
местности и именно к Черниговщине. Он мог быть связан с г.Черниговом,
как своим стольным городом, и потому совершает для его освобождения
свой первый подвиг, как богатырь северянский. Этим объясняется и
ласковое отношение к нему Черниговцев, и то обстоятельство, что в б-ве
былин заставы помещены именно на пути из Чернигова в Киев, а не из
Мурома в Киев, и что о них он узнает от жителей Чернигова. Совершая
первый подвиг по выезде из дома у Чернигова, древний Илья, вероятно,
выезжал не из такого отдаленного родного места, каков суздальский [вятичский]
Муром, а откуда-нибудь ближе к Чернигову. Таким местом м.б. древний
Моровск (Моровийск) [см.
В.П.Нерознак «Названия
древнерусских городов», М., 1983], принадлежавший к городам
Черниговского княжества в ХII – ХIII в.в. и нередко упоминаемый в
летописи в описании событий, разыгравшихся под Черниговым или в
Черниговской области» [Миллер, 2005, с.с. 341-342]. Привязка имени
к Мурому – результат переосмысления в Московской Руси, где не было
похожего топонима и где, при запоминании с голоса, переосмысление
произошло, благо, в самом деле, в Древней Руси в Муромо-Рязанской
земле сидели князья Черниговской фамилии.
В Киеве сохранились св.мощи Ильи - богатыря 2-й\2 ХI века, чью
«медицинскую карту» и историю болезни, как показало исследование мощей
АМН УССР в 1988 году, эпос воспроизвел достоверно. 60-летний воин
(получивший боевые ранения) огромного роста, с несоразмерно мощными
руками и разросшимися черепными костями, от рождения много лет был
обезножен - развив силу и ловкость рук, на которых только и мог
передвигаться вплоть до зрелости [А.Обухов
"Главный богатырь Земли Русской", "Вестник Петровской академии", №5,
2006].
Но источник, сообщающий об
богатыре Илье - наидревнейший, дошедший доныне, зарубежный. «Сохранилась
немецкая поэма ХIII
века об Ортните, в которой упоминается Илья, русский из Новгорода,
помогающий Ортниту добыть невесту. Илья там несет знамя с изображением
льва, в бою не знает удержу, мстит поганым за гибель дружины. Он
разбивает идолов в языческих храмах и крестит языческую царевну.
Некоторые исследователи видят в этом герое Илью Муромца»
[«Русское народное творчество», 1966, с.180, прим.3]. Немцы знавали
его как новгородца.
***
Разгадка – гипотеза, позволяющая понять эти противоречия, предложена
была археологом и экстравагантным, потому редко упоминаемым коллегами
историком, А.Л.Никитиным, чья книга опубликована издательством «Агар»
при спонсорстве «Эха Москвы» [Никитин «Основания русской истории»,
2001, с.с. 700-710].
Сокровища светской литературы Древней Руси, интересовавшие тогдашних
переписчиков, до нас не дошли. Всё, по чему мы судим об ней, это
рукописный фрагмент кон. ХУ века, сохраненный старообрядцами - из
пиетета перед дониконианской эпохой, известный как «Слово о погибели
Русской Земли», и сохранявшееся до Московского пожара 1812 года в
единственном списке кон. ХУ – нач. ХУI века (уже с интерполяциями
монгольского времени) «Слово о полку Игореве». По контексту – оно
писано в 1186-1191 годах, подлинность его доказывается обнаруженными
пересказами, цитатами из него в «Задонщине», Ипатьевской летописи и
иных памятниках церковной книжности Московской Руси [см. В.Г.Федоров
«Кто был автором Слова…», 1956].
Как полагает А.Л.Никитин, в Древней Руси бытовало несколько рукописных
сборников светских - эпических произведений, подобных «Слову о полку
Игореве», но меньшего объема. Два сборника героических поэм (южный и
«новгородский» по привязке к месту действия), находившихся в
Новгороде, были использованы исполнителями устными, техника которых
по-видимому восходит к индоевропейским временам [А.И.Зайцев "Стих
русской былины и праиндоевропейская поэзия", "Русский фольклор", вып.
28-й, 1995], и так пение сих героических поэм - вошло в традицию.
Мы можем думать, что южный сборник, судя по происхождению большинства
известнейших богатырей, называемому эпосом, был сборником
Черниговским. По тиражу, большинство советских изданий былин
выполнялось издательствами литературными, и благодаря антигумилевской
кампании, развернутой советскими пейсателями после 1974 года, этот
факт – Черниговское происхождение русского героического эпоса - выпал
из большинства исследований и комментариев. А сокровища его могли быть
колоссальны, и намечаемая археологами [Б.А.Рыбаков
"Киевская Русь и русские княжества ХII - ХIII в.в.", М., 1982;
Д.Я.Самоквасов «Раскопки Северянских курганов в Чернигове», М., 1916;
см.:Жданович «Забытая героиня Русско-Хазарской войны»\
http://www.zrd.spb.ru/letter/2010/letter_0030.htm ], тема эта
сулит немалые открытия.
Хотя нам Черниговская литературная традиция, еще доступная во
фрагментах В.Н.Татищеву, известна очень слабо, можно судить о
богатстве и искусстве её - по таким, например, памятникам, как
апологетическое по отношению к Ольговичам «Слово о полку Игореве»
[В.С.Миллер «Слово о полку Игореве»] и сочинение Даниила Заточника.
Впоследствии былинная традиция была привнесена мигрантами из Новгорода
Великого в среду крестьян-своеземцев – потомков новгородских горожан,
членов городской воинской дружины, сохранявшейся у новгородцев долее,
нежели в иных княжествах, где её вытеснили дружины княжеские. В самом
Новгороде профессиональные воины – горожане, создававшие героический
эпос, исчезли после покорения москвичами, когда ИванIII
выслал в московские волости всех новгородских бояр, конфисковав и
роздав московским помещикам вотчины тех. Но их сограждане, ушедшие
ранее в Беломорье, изменив свой социальный статус, сохранили
культурную традицию, идущую из Господина Великого Новгорода.
И
уяснив происхождение жанровых систем, мы можем сравнить две разработки
одного и того же змееборческого предания, сделанные на старой
литературной основе.
Первая – возникшая в среде словен новгородских героическая былина об
Михайле Потоке. Герой обрел чудодейственное лекарство в виде крови
сраженного им Змея, воскресив ею Авдотью Белую Лебедь.
Вторая сложена в племенной среде вятичей, в Муромо-Рязанской земле.
Это общеизвестная Повесть о Петре и Февронии, известная по житийной
переработке Ермолая Еразма, выполненной в ХУI веке, но восходящей к
древним источникам [«История русской литературы ХI-ХУII в.в.», 1985,
с.261], и видимо, полемичная к новгородской. В ней княжич убивает
Змея, навещавшего супругу его брата, обретая неизлечимое заболевание
от змеиной крови, исцеленный лишь девой Февронией, уклоняющийся от
брака с ней, но после хеппи энда – умерший вместе с супругой,
погребенный в общем гробу.
Первична былина, ибо заповедь – обещание сойти в могилу вместе с
умершим супругом, даваемое друг другу Михайлой и Авдотьей, т.е. обряд
сопровождения, практиковавшийся славянами-язычниками, в христианском
Муромо-Рязанском предании дан лишь намеком (Феврония умирает в один
день с Петром). Такой же полемикой с Черниговским преданием
новгородцев, возможно, является историческая песня об Авдотье
Рязаночке, входящая в комплекс рязанских героических повествований
эпохи Татарщины («Повесть об Евпатии Коловрате», «Повесть о разорении
Рязани» и т.д.). Поставленная татарским царем перед выбором – получить
на волю лишь одного из плененных родичей, делает она выбор в пользу
брата: «…Я в Рязани была женка не последняя, не последняя я была
женка, первая.\ Я замуж пойду, так у меня и муж будет;\ Свекра стану
звать батюшком;\ Приживу я себе сына любезного,\ Так у меня и сын
будет;\ Приживу я себе дочку любезную,\ Так у меня и дочь будет.\
Вспою-вскормлю, замуж отдам,\ Так у меня и зять будет.\ Не видать мне
будет единой головушки,\ Мне милого, братца родимого,\ Да не видать
век, да и по веку» [«Песни, собранные П.Н.Рыбниковым», 1909].
***
Как обратил внимание Ф.И.Буслаев, старшие богатыри русского эпоса
несут в себе черты древнейших божеств - персонифицированных стихийных
сил подобных индийским асурам и эллинским титатам. Девы-поляницы –
богатырки сохраняют эти черты на всём протяжении эпоса, хотя младшие
богатыри-христиане Киевского цикла, имевшие исторических прототипов,
ощутимо им противопоставляются [Буслаев, 2003, с.207 и дал.]. Это след
древних – языческих теогоний, бытовавших, по-видимому, в письменной
форме, лишний раз позволяет оценить известную лишь по копии ХХ века
(снятой Ю.П.Миролюбовым) «Влесову книгу», как памятник подлинный.
Уже от ХУII века дошли рукописные сборники светского содержания,
создатели которых, любители эпических песен - с голоса и на память,
переносили на бумагу былины, исполнявшиеся сказителями в тот век, как
и в век ХХ. Тогда, в век Русского Ренессанса, горожане во множестве
создавали повести светского содержания. И героические произведения,
далекие от идей клерикальной «святости», вызывали их интерес. К
сожалению, по-видимому, первоисточники их, написанные в Древней Руси,
погибли без следа. В истории нашей страны был период разрушения среды,
в которой звучали поэмы, подобные гомеровским. В ХIУ – ХУ в.
происходит феодализация русского воинского сословия. Княжеские
«отроки» - служившие по денежному найму и жившие на княжеских дворах,
в тот век вытесняются боярскими, а после – великокняжескими
послужильцами, «испомещаемыми» сюзереном на земле. Сколь радикальна
была трансформация, видно из того, как в 2-й\2 ХУI в., создавая
постоянное – «янычарское» войско, Ивану Грозному приходится оформлять
его как военно-монашеский орден (Опричнину). По представлениям его
века, феодальный воин обязан жить в семье, в своей усадьбе: среди себе
подобных живут либо монахи, либо мужеложники…
Смена образа жизни – сопровождается сменой художественных вкусов. И
полуфантастические произведения древнего эпоса вытесняются новым
жанром – историческими песнями, рассказывавшими об «актуальных»,
современных слушателям событиях, доступными исполнению ими самими.
Как показал А.И.Соболевский, грамотность на Руси вплоть до ХУII века
оставалась не редким явлением [А.И.Соболевский
"Образованность в Московской Руси ХV
- ХVII
в.в.", СПб., 1894]. Но высокая цена бумаги, в сочетании с
изменившимися вкусами книжников – клерикальными вкусами, сложившимися
в годы Татарщины, привела к тому, что для светского древнерусского
эпоса - её стали жалеть.
Последний удар древним не церковным, «языческим» памятникам, нанесла
«борьба за чистоту веры». На земли Западной Руси, входившей в
Литовско-Русское государство, после объединения в 1569 г. с Польшей и
Брестской унии, приходит Инквизиция. И ни одной древнерусской
летописи, ни одной иконы древнего письма на них не сохранилось (Ченстоховская
Богоматерь - это лишь возрожденческий список с древней Бельзской
иконы). В Московской Руси - гонение, не уступавшее католическому,
организовали патриарх Никон и цари Алексей Михайлович и Федор
Алексеевич. После них - осталась лишь устная традиция исполнения
былин, пронесенная новгородскими сказителями сквозь века, вплоть до ХХ
века - из эпохи, синхронной эпохе исторического святого Ильи Муромца.
Р.Жданович
·
Вернуться на страничку новостей |
