|
23 июня
(06 июля нов.ст., день Аграфены Купальницы) - день празднования
собора Владимирских святых.
Официозное почитание Владимирской Богородичной иконы - заслонило
первичный смысл этого праздника. Оно связано с легендой 1395 года,
когда Тимурленг, преследуя родичей золотоордынского хана Тохтамыша -
врага Руси, но друга Византии (и соответственно, Русской Православной
церкви), изгоном пленил их, уже в границах Руси и Литвы, повернув
оттуда восвояси (не интересуясь разоренной в 1382 Тохтамышем
Московской землей).
Столь же легендарна память об «избавлении» от нашествия хана Ахмата в
1480, якобы, заступлением Владимирской Богоматери. Митрополичье
летописание, составившее основу Повести о стоянии на Угре,
сознательно дезинформировало читателей, вменив «классовому врагу» -
благоверному государю Ивану Васильевичу бегство с занимаемой позиции.
В действительности, уже с 1472 года, Москва прекратила выплачивать
Улусу выход. С этого времени, в русских источниках ИванIII Васильевич
начинает именоваться царем, а царские послужильцы – князья и бояре
начинают в грамотах именовать себя «холопами» его. Это - крайне
интересная новация! Некогда хлопцы –
неженатые подростки, вступившие в воинский возраст, сбивались в четы
и, отпраздновав Солнцестояние, отселялись в завоевательные походы. За
собой четники уводили подруг, за которых иначе, вступая в брак, д.б.
бы платить неподъемный выкуп. По этому названию хлопцев - холостяков
– возникло имя воинской варны (в Геродотовой «Истории» - «племени»)
[А.В.Назаренко "К этимологии этнонима Сколоты (Геродот 4,6)"\
"Древнейшие государства на территории СССР: 1987", 1989], многими
определяемой как племя-прародитель Славянского народа [см.
Б.А.Рыбаков «Геродотова Скифия», М., 1979]. Отсюда же было образовано
имя-прозвище младшего сына Первочеловека, первоцаря Скифской
этногонической легенды: Холо-ксая (царь-холостяк; противопоставленное
его братьям Рипо-ксая – Гора-царю и Арпо-ксая, Глубь-царю), понятое
Геродотом как имя собственное. Собственное имя Колоксая, основателя
рода Куру, было иное - Самварана, оно сохранено нам «Махабхаратой»
[см. Ж.Дюмезиль «Скифы и Нарты», М., 1990, с.99-100]. И, якобы, -
унижаясь так перед деспотом, - как толкуют это русофобы, - в
челобитных отцу-государю, ставшему сувереном, сбросив «царскую»
(ханскую) власть, его слуги начинают прозывать себя холопами его -
боевыми послужильцами. Это лишь коммерческие сословия - «мужи»
(торговые и страдные), платящие подати и обзаведшиеся «женами»
(покупными), вместо четнических «ведениц», не имели права на
такое звание - они д.б. подписываться «сиротами»,
безотцовщиной, признавая низкое свое положение перед дружиной
царя-батюшки. Это этимологическое различение восходит к Скифской
эпохе!
Как было сброшено Ордынское иго, нам раскрывает известие
источника, не включаемого в летописи: Казанского Летописца. Узнав о
потоптании Вел.князем ханской басмы, хан Ахмат: «…великою яростию
воспалився, огнемъ и гн ѣ вомъ
дыша, и прещением аки огнемъ. И рече княземъ своимъ: «Видите ли, что
творит раб нашъ! Како см ѣ етъ
противитися державе нашей безумний сий?». И собравъ в Велицей Орд ѣ
всю свою силу срацынскую, не в ѣ дый
никоих же враг пошествиа и востания на свою Орду, т ѣ мъ
ни малы стражи в н ѣ й
остави запаса ради и прииде на Русь к рец ѣ
Угр ѣ
в л ѣ та
6989-е, ноября въ 1 день, хотя поглотити християньство все и
царствующий градъ, преславную Москву, взяти, якоже и царь Тактамышъ
лестию взялъ. Рекъ то: «Аще не возму жива великаго князя московского,
и аще не приведу его связана и умучю горкими муками, то чему есть
живу быти ми, и царская власть держати ми?»… ».
Воеводы воспользовались самодурством хана: «…сов ѣ ща
князь великий с воеводы своими добро д ѣ ло,
иже полза бысть ему великая, и по немъ и д ѣ темъ,
и внуком его в в ѣ ки.
И посылаетъ отай царя Златую Орду пленити служиваго своего царя
Нурдовлета Городецкаго, с нимъ же и воеводу — князя Василиа
Ноздроватаго Звенигородцкаго со многою силою, и доколе царь стояше на
Руси, не в ѣ дущу
ему сего. Они же, Волгою, в ладияхъ пришед на Орду, и обр ѣ тоша
ю пусту, без людей: токмо в ней женьский полъ, и старъ и млад. И тако
ея поплениша: женъ и д ѣ тей
варваръскихъ, и скот весь в полонъ взяша, иныхъ же огню и вод ѣ ,
и мечю предаша, и конечн ѣ
хот ѣ ша
юртъ Батыевъ разорити ».
По Волге – недоступная для черемисинских и татарских заслонов, старым
путем новгородских ушкуйников – грабивших так ордынские улусы еще в
ХIII веке, рать двинулась на оставшуюся без защиты ханскую ставку.
В тот год заморозки наступили рано. И зная об экспедиции в сердце
Орды, когда река замерзла Иван Васильевич, имея мало сил и не
собираясь вступать в битву с объединенными силами Ахмата, отошел с
берега Угры за засечные преграды, ожидая исхода диверсии. В
диссидентствующем митрополичьем летописании, часто цитируемом ныне,
это было представлено как трусость и паническое бегство.
Тем временем, до татар дошли известия о разорении их становищ. «И
приб ѣ гоша
в ѣ стницы
ко царю Ахмату, яко Русь Орду его расплениша. И скоро в томъ час ѣ
царь от р ѣ ки
Угры назадь обратися б ѣ жати ».
В станах врага началась паника, клерикальными летописцами
приписываемая вмешательству иконы.
***
Поскольку историческое самосознание Русского народа, включая низшие
сословия, в прошлом стояло непривычно высоко, общественной
популярности клерикальное псевдоисторическое торжество - до ХХ в. не
имело. В летописи внесена "Повесть о Темир-Аксаке" (старце Тимуре),
вопреки церковной литературе, вполне благожелательная к Тамерлану -
победителю Тохтамыша, ФАКТИЧЕСКОМУ освободителю Руси от Ордынского
ига.
Памятник книжности народной, не связанный с Владимирской иконой -
живописующий бытие "невидимого града", - "Послание отцу от сына", -
цитируемый в романе Мельникова-Печерского "В лесах" [1955, кн. 2-я,
с.300] - снабжен датой 20 июня: приурочен к иному празднованию
Летнего Солнцестояния: к собору Владимирских святых - в котором
почитаются благоверные князья Андрей (Боголюбский), Михалко,
Всеволод, Юрий Всеволодович: строитель града Китежа, согласно
Китежской Легенде.
На этот день на озере Светлояре, что под Городцом, паломники чтут
память Руси Ушедшей - Руси Старой веры, укрытой от глаз нечестивых,
память Великого Китежа, с его Благовещенской, Предтеченской и
Успенской церквами (как гласит предание) [см. В.Л.Комарович «Китежская
Легенда», Л., 1936 (переизд. 2002)]. Исчезнувшими с глаз татар - в
лето 6747-е по хронологии Китежского Летописца.
Здесь мы не будем пересказывать Китежскую Легенду, как она
передавалась устными преданиями, как была пересказана литераторами и
композитором. Скажем только, что источник Китежского Летопсица был
книжным, и он не мог возникнуть – не только в ХVII – ХVIII веках, как
приписывают вредители от исторической науки, но и в веке ХVI, когда
биография князя Юрия Всеволодовича стала общеизвестной, поскольку он,
хотя род его пресекся, был внесен в число благоверных государей,
называемых Степенной Книгой. Время сложения Летописца - восходит к
ХIV веку, когда в эпоху написания повести о Батыевой рати
Лаврентьевской летописи 1377 года и «свода 1388 года» (положенного в
основу летописи Симеоновской), впервые начало прославляться его имя
[см. В.Л.Комарович «Из наблюдений над Лаврентьевской летописью»,
ТОДРЛ, №30, 1976].
Сейчас, можно указать даже летописный источник, из наблюдений над
текстом которого, в плохой рукописи видимо не вполне внятном, возник
роман о благоверном князе, храмо- и градостроителе Юрии Всеволодовиче
(источник воинской повести Летописца мы описали ранее) [см.
http://www.zrd.spb.ru/letter/2012/letter_0025.htm] .
Это источник, крайне любопытный, малоизвестный, не получивший прямого
развития, однако очень ранний, и мы можем проследить его влияние на
другие летописные работы. С одной стороны – к нему восходят краткие
известия 2-й Карамзинской (копия 1480-х годов с летописи 1340-х) и
Новгородской IV (списки от 1490-х) летописей, о строительной
деятельности князя Юрия Долгорукого под летом 6660-м. С другой, из
него были сделаны извлечения в Никифоровской (список 1490-х) и
Супрасльской (рукопись 1520 г.) летописей. В первых – великорусских
летописях мы имеем дело лишь с краткими извлечениями; литовские
летописи являют более подробную, но уже отредактированную повесть.
Перечисляя сыновей Вел.князя (Всеволода Большое Гнездо), Супрасльская
летопись пишет: «…шесты – князь велики володимерскыи, постави
церков святой Богородици; той же на Зге [на реке Гзе] с Костеньтиномъ,
братомъ своим, бися; на того Ботыи царь приде и сугна не Сети на рецк.
А Кидешьку церков постави Борисъ Михальковичь, сынъ брата Андреева
Всеволожя, и сыпа город Кидешьку, той же городець на Волъзе. Потомъ
прииде на великое княжение князь Володимер из Новагорода из Великого
князь Андреи Боголюбскыи» [ПСРЛ, т. 35-й, 1980, с.36]. Мы здесь
видим выписку с плохого источника, потому что Никифоровская летопись,
копируя эту же хронику, название Кидекши, подграда Суздаля,
строившегося Юрием Долгоруким, чья сильно перестроенная
Борисоглебская церковь сохранена доселе, пишет правильно. Здесь же мы
видим имя, как оно употреблялось до внедрения теперешнего
правописания, утвержденного знаменитой оперой: «Кидешь».
Источник, с которого писалась Супрасльская, сохранился в копии нач.
1580-х годов, он передает текст до его редактирования, каким он писан
в литовских летописях [О.Л.Новикова «Материалы для изучения…»,
«Очерки феодальной России», №11, 2007, с.144 и дал.]. Это сборник
№1596 Погодинского собрания, где хранится летописная подборка,
имеющая на л.л. 173-174 исходную, конспективную запись. Искомая фраза
здесь звучит: «…того Батыи царь прииде и сугна на Сити на реце,
Кидешшую церковь постави Бориса и Глеба, сын брат Андреева Всеволожа,
и ссыпа город Кидекшу, тои же городец на Волзе» [там же, с.217].
Так, в результате ошибочного осмысления, появилось имя Кидешь –
городок насыпанный строителем (Китежский Летописец тоже отмечает
насыпку валов Китежа), а понятое как имя собственное Городец на Волге
– связало местоположение града со Светлоярским урочищем под Городцом
Радославовым. Видимо, в протографе Летописца князья не назывались по
родству, об этом говорят неловкие определения «сынъ брата», «сын
брат Андреева Всеволожа» в наших источниках, – по-русски так
родство не прозывают - здесь писцы делали лишь рабочие пометки,
определяя родство героев, по ходу своего списывания извлечений из
первоисточников. Создатель Китежского Летописца – определял их
по-своему. Сделал он это ошибочно, и так появились на его страницах
Всеволод-Гавриил Псковский вместо Всеволода Большое Гнездо, Юрий
Всеволодович вместо Юрия Владимировича (Долгорукого), Михаил
Черниговский вместо Михалка Юрьевича (брата Андрея Боголюбского). С
ними он связал вонскую повесть, составленную им по другим своим
рукописям.
Летописи не говорят о разорении татарами реального «Китежа» -
суздальского подграда Кидекши, он, и в самом деле, оказался для татар
«невидим», подобно Ризоположенскому монастырю, где совершала подвиги
св.княжна Феодулия Черниговская, героиня Суздальской Легенды. Обоим
фактам имеется реалистическое объяснение. Летописи среднеазиатских
народов и Китая единодушно говорят о мобилизациях татарами
«гражданского населения», для осады и приступов крепостей. Столь же
единодушно об этом молчат русские летописи, как и рассказы
монгольских хронистов о походе на Русь. Вероятно, мобилизовать на
такое дело русских мужиков – владение коих топором, как холодным
оружием, в 1812 г. хорошо описал в «Войне и мире» Л.Н.Толстой –
оказывалось захватчику накладным. Исключением являлись монахи и
священники, кому брать в руки оружие запрещал церковный устав, чем и
пользовался Батый. Как видно из летописной повести о Батыевой рати,
татарами Суздаль захватывался - набегом, для получения рабсилы на
осадных работах против исполинских Владимирских укреплений. Таковой
силою стали молодые – здоровые монахи из суздальских обителей,
уведенные под Владимир. Но под Суздалем у Батыя вышла осечка: по
татарским тылам здесь ударил, шедший «с малой дружиной» от
Рязани, Евпатий Коловрат. Как ни удивительно, этому нашлось
археологическое подтверждение: под Суздалем найдена княжеская шейная
гривна, исключительно дорогая, одинаковая с гривнами, находимыми на
пепелище Старой Рязани. Экспедиция была прервана.
Как видим, Китежская Легенда имела литературное происхождение. Все
фантазии советских и иных историков и литературоведов - относительно
«матриархальных», «хтонических» и т.п. истоков ее [см. М.Пащенко
«Китеж» или русский «Парсифаль»: генезис символа», «Вопросы
литературы», март-апрель, 2008], которые сейчас стыдно читать, -
призванные «деисториизировать» героическую повесть - м.б. отправлены
в мусорную корзину.
Мы же обратим внимание на иное – на то, сколь глубоко, не зная
первоисточника, проникли в смысл его создатели произведения
современного, из которого об образе Февронии Муромской узнали
российские политтехнологи.
***
В опере оказался нежданно воскрешенным архетип древней повести -
легшей в основание Легенды, недошедшей в рукописях, но оставившей
следы в известных памятниках - игнорируемой историками и
литературоведами, но подмеченной Н.А.Римским-Корсаковым и
В.И.Бельским (либреттистом "Сказания о невидимом граде Китеже") [см.
www.zrd.spb.ru, письма, 21.06.2012].
Идея соединить сюжеты Китежской и Муромской легенд, как пишет в
"Летописи моей музыкальной жизни" Римский-Корсаков, была воспринята
ими уже к зиме 1898-1899 года. К тому времени были изданы Львовская
(1792) и Тверская (ПСРЛ, т. 15-й) летописи. Именно они содержали
дублирующее известие о разорении Городца Радилова Повольского
(Китежа) - в лето 6747-е, вместе с разорением Мурома и Гороховца
(вотчинного града столичной Успенской церкви - главной церкви
Низовской Руси). Публикация в нач. ХХ века Рогожского Летописца,
открытого акад.Н.П.Лихачевым в библиотеке церкви Рогожского
старообрядческого кладбища, удостоверила основательность летописной
традиции ХVI в.: в этом конспективном извлечении нач. ХV в. из
древних низовских источников, так же, разорение Мурома и Городца
названо рядом, в татарском походе 1239 года, вопреки обычаю
суздальского летописания - числить Городец среди жертв Батыевой рати
1237\1238 г. <Известие было дополнено именем Торжка - о разорении
которого летописец знал, но не имел под рукой новгородских летописей
– не имея возможности точно определить время сего. Низовские летописи
до написания общерусской Софийской летописи об этом не говорили>.
Но соавторам не обязательно было дожидаться этого открытия.
В.И.Бельский, собирая материалы для пьесы, ездил к месту
паломничеств, общался с богомольцами. Ему не стоило труда подметить,
что Христо-Рождественская церковь, соборная в Муроме (что было не
часто на Руси!) – которую называла не повесть о Петре и Февронии, а
именно летописи, - датой своего праздника замыкает годичный цикл
празднований церквей, погребенных на Светлояре: Весеннего
Равноденствия, Летнего Солнцестояния, Осеннего Равноденствия.
«Начаша же град той каменный строити в лето 6763, месяца маия в 1
день, на память св.пророка Иеремии. И строиша град той три лета, и
построиша его в лето 6676, месяца сентеврия в 30 день, на память
священномученика Григория Великыя Армении» ["Путь к граду Китежу:
князь Георгий Владимирский в истории, житиях, легендах", СПб., 2003,
с.172], - рассказывает "Китежский Летописец". Поверхностное наше
литературоведение обыкновенно сближает «Сказание о невидимом граде
Китеже и деве Февронии» с оперой Р.Вагнера «Парсифаль». Сближение это
- крайне поверхностно. Не только музыкально, но и сюжетно,
мировозренчески - «Сказание…» противостоит «Парсифалю» (откуда
появляются неизбежные цитаты), отсылая к таким произведениям
немецкого гения, как «Закат богов», «Тристан и Изольда», «Таннгайзер».
Мы уже отмечали [21.06.12], что сюжетное построение авторы брали из
Зарайской Легенды, ради этого – ими симфонический антракт «Сеча при
Керженце» был смещен от середины в промежуток между действиями 3-го
акта.
Рискнем предположить, что чуждаясь фарисейского русского
«благочестия», Н.А.Римский-Корсаков - был полностью солидарен с
негативной оценкой «оцерковившегося» Вагнера, данной Фр.Ницше!
К сожалению, уровень лингвистики эпохи лишал русских авторов данных о
другом памятнике староверческой письменности – «12 словах Мамеры на
сны Шахаиши» (так назывался первоисточник). Ныне известно, что писан
он в Киевской Руси, еще в ХI в., что перевод делался с редакции
памятника на парфянском диалекте, т.е. старше IV века [см.
Б.И.Кузнецов "Слово о двенадцати снах Шахаиши" и его связи с
памятниками литературы Востока"\ «Труды Отдела Древнерусской
Литературы ИРЛИ», т. 30-й, 1976]. Она предшествовала буддийской
редакции, героями которой являются Гандхарвец и раджа Канауджа
(передавшие типаж европейским Морольфу и Мерлину), по которой
писались западные – альбигойские повести о Граале [А.Н.Веселовский «Мерлин
и Соломон», М.-СПб., 2001]. Участники этого диалога, Шах и пророк
Митра (его также называют «История» Геродота и 1-я книга Ездры),
самими своими персонами - открывали, почему освящен был Великий Китеж
на день св.Григория Партава из рода Суренов, просветителя Великой
Армении.
"Китежский Летописец", связанный с легендой, традиционно,
тенденциозное наше литературоведение относит к поздним староверческим
памфлетам, сложенным недалеко от времени древнейших его рукописей,
лишь от 1790-х годов. Один из скептиков - И.В.Нестеров на V
Городецких исторических чтениях (1995 г.) даже назвал нижнюю границу:
1792 год. В том году на Тамани был открыт Тмутороканский камень,
хранящий памятник древнерусской эпиграфики: высеченное известие князя
Глеба Святославича Тмутороканского (млад.брата Олега Гориславича), о
выполненном им зимой 1068 г. измерении ширины Керченского пролива.
Ранее - камень оставался в черте турецких владений, событие, не
отмеченное в известных летописях, не было известно соотечественникам
князя-географа.
Эта надпись - считается единственным текстом, где говорится об
измерении расстояния между двумя географическими пунктами.
Литературные русские тексты - такой темы не знали! Но тема, довольно
неискусно, оказалась внесена в Китежский Летописец, в нем, основывая
Великий и Малый Китежи, св.блгв.князь Георгий Всеволодович
Владимирский измеряет между нами расстояние.
И такая датировка казалась убедительной, пока А.В.Сиреновым, одним из
исследователей биографии князя Юрия Всеволодовича, не был открыт
древнейший список Китежского Летописца. Он списан на бумаге 1770-х
годов, с не особенно исправного - немолодого, не всюду понятного
переписчику протографа. Список содержит все необходимые элементы
текста "Китежского Летописца" (при небольших различиях в датах),
включая известие об измерительных работах ["Путь к граду Китежу…»,
с.172].
Иными словами, память о делах в Тмутороканском княжестве, покинутом в
1095 г. Олегом Святославичем (Гориславичем) и управлявшемся далее
византийскими, а затем генуэзскими наместниками (до захвата татарами
и турками), сохранялась в каких-то летописаниях, существовавших в
годы создания Китежского Летописца, причем независимо того, к ХIV,
ХVI или ХVIII веку отнесем мы его сложение. Действительно, ряд
летописей, богатых муромскими известиями (напр. Владимирский
Летописец, Переяславльско-Суздальский Летописец), одновременно
передают известия, связанные с событиями в Тмуторокани. Аполлоном
Кузьминым было высказано предположение, о ведении в Тмуторокани
летописных записей, скопированных в летописание Мурома [А.Г.Кузьмин
"Рязанское летописание", 1965], где княжила династия потомков
единокровного брата Глеба и Олега - Ярослава Святославича (в крещении
Панкратия, как называет церковное имя князя его земляк, "игумен
Русской Земли" Даниил в своем Хождении). Повидимому, еще в нач.
1700-х годов, Муромская летопись была доступна В.Н.Татищеву,
сделавшему из нее ряд ценнейших извлечений [см. там же].
Так получило новое обоснование прозорливое решение Бельского и
Римского-Корсакова, как казалось, эклектично соединявших предания
разных градов.
Р.Жданович
|