|
Мотивом
изложить настоящие наблюдения в статье, стала реклама трудов ак.А.Т.Фоменко (с его идеей «пересчитать» хронологию Средиземноморья,
исчисляя историю Зап.Европы лишь от
XVI ,
а Руси лишь от
XVII
века),
которую я увидел в материалах Ю.А.Елхова, о котором была предыдущая
статья. Причины цензорской правки древней истории были существенно
иными, скрываемыми доныне, лишь по причинам т.наз.
«политкорректности».
«Царь
Батый окаянный нача воевати Резанскую землю, и поидоша ко граду
Резани. И оступиша град, и начата битися неотступно пять дней. Батыево
бо войско применяючи, а гражане неперемено бьяшеся. Многих гражан
побиша, а иных уазвиша, а иные от великих тродов изнемогша. А в шестый
день рано придоша погании ко граду, ови со огни, а иныя с топоры, иныя
с токмачи и с ыными лествицами, и взяша град Резань месяца декабря в
21 день. И приидоша в церковь соборную, и княгиню Агрепену, матерь
великаго князя, и снохи, и с протчими княгинями мечи иссекоша, а
епископа и священическый чин огню предаща, во святей церкви пожгоша, а
си инии мнози от оружиа падоша »,
- так рассказывает о падении Рязани Повесть о Николе Зарайском
(цитирую румянцевско-академическую редакцию, с минимальной правкой
стиля) [см.
http://www.zrd.spb.ru/letter/2012/letter_0022.htm].
Хоронивший
убитых, « князь
Нигорь Нигоревич собирае трупие мертвых, и наиде тело матери своея -
великия княгини Агрипены Ростиславны, и позна снохи своея. И призва
попов, которых бог соблюде, и погребе матерь свою, и снохи своя, с
плачем с великым, со псалмы и песньми, сам стоя, кричаше велми и
рыдаше. И похраняше прочия трупия мертвых, и очисти град, и освяти. И
собрашеся мало утешения. И плачася беепрестани, поминая матерь свою и
братию свою, и род весь и все узорочье резанское, побитые погибе.
…Князь Нигорь Нигоревич поиде, где побиты братия ево от нечестиваго
царя Батыя - великий князь Юрье Ингоревич Резанский, и брат его Глеб
Инъгоревичь и брат ево Всеволод Ингоревичь и многия князи местные, и
воеводы, и все воинство, и резвецы и удалцы, и все узорочие резанское.
Лежаше на земли, на траве, и снегом и ледом померзоша, ни кем брегомы,
от зверей телеса их снедаема, от множества птиц раздробляемы.
…Князь Иньгорь Ингоревич разбирав трупие мертвых, взыска тело братии
своих: князя Георгия Нигоревича, Давида Ингоревича Муромского, князя
Глеба Ингоревича Коломенскаго, многих бояр, и воевод, и ближних и
знаемых, принесе их во град Резань, и храняше их честно, а иних ту на
пустее месте собираше, и над гробы их пев.
…Похраниша их честно, и Нигорь Нигоревич и поиде ко граду Пронску, и
собра разбиеннны увы брата своево, благовернаго и христолюбиваго князя
Ольга Ингоревича. И несоша ево во град Резань, а честную ево главу сам
князь великий Ингорь Ингоревич зо град понесе, и целова ю любезно, и
положи его с великим князем Юрьем Нигоревичем во единой раце.
…А братью свою князя Давида Нигоревича, да князя Глеба Ингоревича
положиша близ гроба их во единой раце
».
Исследовав текст [см. там же], мы пришли к выводу, что речь здесь шла
об Юрии Ингоревиче Рязанском, Олеге Юрьевиче Муромском, Юрии
Давидовиче Муромском и Александре Кир-Михайловиче Пронском.
Новгородская
летопись, известная нам по Синодальному кодексу, использовав рассказ
очевидца (цитату Рязанской летописи), к сожалению, изложила события
очень кратко: «… Татарове
же взяша градъ мЂсяца декабря въ 21, а приступили въ 16 того же
мЂсяца. Такоже избиша князя и княгыню, и мужи и жены и дЂти, черньца и
черноризиць, иерЂя, овы огнемь, а инЂхъ мечемь, поругание черницамъ и
попадьямъ и добрымъ женамъ и дЂвицамъ пред матерьми и сестрами; а
епископа ублюде богъ: отъЂха проче во тъ годъ, егда рать оступи градъ.
И кто, братье, о семь не поплачется, кто ся нас осталъ живыхъ, како
они нужную и горкую смерть подъяша. Да и мы то видЂвше, устрашилися
быхомъ и грЂхо/л.123./въ своихъ плакалися съ въздыханиемь день и нощь;
мы же въздыхаемъ день и нощь, пекущеся о имЂнии и о ненависти братьи.
Но на предлежащая възвратимся »
(так обозначен ею конец цитаты).
Зная из
рассказов Ипатьевской (подтвержденной археологическими материалами) и
Софийской летописей, как татарами брались Киев и Владимир Залесский,
мы можем восстановить последний день соборной церкви Старой Рязани. До
падения города, когда защитники « от
великих тродов изнемогша »,
ими внутри крепости был возведен из бревен и иных подручных материалов
малый «городок» вкруг соборной церкви. Преодолев его укрепления и
изрубив защитников, среди которых были княгини и княжеские внучата (их
упоминает Эрмитажная летопись), они не смогли ворваться в затворенную
соборную церковь, вынужденные ее брать, подтянув к ней пороки и
поражая ее огнеметательным оружием. Монашествующие священники,
лишенные права обнажать оружие, сгорели вместе с «погоревшим и
почерневшим» храмом. С ним же сгорели и полевые укрепления
«городка».
|
 |
 |
 |
 |
|
Валы
городища Старой Рязани |
|
|
|
Раскопки
Борисоглебского собора на городище Старой Рязани, проведенные в 1830-х
годах, как ни покажется это удивительным, подтвердили правоту до
деталей той повести, что известна текстологам лишь в списках от ХVI
века, писавшейся очевидцем похорон [см. В.П.Даркевич, Г.В.Борисевич
«Древняя столица Рязанской земли», М.,
1995]. Кроме того, что найденные археологами артефакты удостоверили
родство рязанских князей с Киевом и Черниговом, путь под Суздаль
Евпатия Коловрата, торговые связи Рязани и с Крымом, и с Прибалтикой,
и даже с Испанией (реальность морской дороги Евстафия Корсунского!),
они показали совпадения, просто невероятные. В захоронениях
изрубленные тела городских ополченцев (женщины моложе 30 лет и
мальчики уведены в татарские гаремы), в костях которых не редки были
наконечники монгольских стрел и копий, слоями лежали в неестественных
позах, которые тело принимает в состоянии трупного окоченения зимой,
застыв так в декабре 1237 года. Внутри собора - были открыты несколько
монашеских и княжеских гробниц. Две последних, срочно освобожденные от
предыдущих погребений, были заняты изрубленными в куски - доведенным
до ярости врагом - останками четырех «больших» князей и двенадцати
княжичей, похороненных в боковой могильной пристройке к главному
погребению.
Кто были те
« многия
князи местные »,
мы не знаем. Ф рагмент
известий о героях «Повести о разорении Рязани» можно увидеть в
Типографской летописи (летописи из библиотеки патриаршей типографии).
Делово, лапидарно помянув князя и княгиню, летопись присовокупляет их
детей, о которых ничего не говорят общеизвестные летописания: «тое
же зимы царь Батый взя градъ Рязань и всю землю Рязанскую,
месяца дек. въ 21-й день, а князя Юрьи Инъгваревича уби и кнеиню его
и дети его, и поиде на Коломну» [ПСРЛ, т. 24-й, с.92].
Неопубликованная Эрмитажная летопись - список т.наз. «московского
свода 1479 года» екатерининских времен [см. там же, т. 25-й,
Предисловие 2004 г.] говорит: «И княгиня Юрьева, и с снохами, с
внучаты и прочи княгини затворишася в церкви святыя Богородицы» [Клосс
Избр.Труды, т. 2-й, 2001, с.441, см. прим.88]. Списку этому не присуща
исправность, но легко заметить: он повторяет версию «Повести…»,
видящей князей погибшими вне Рязани, пространственно разделяя гибель
княгини и князя Юрия: «и приидоша в церковь собръную пресвятыа
Богородици, и вел.княгиню Агрепену, матерь вел.князя, и с снохами и с
прочими княгинеми мечи иссекоша». Это следование летописца за
повестью; в обратном случае - выводить Юрия Рязанского в поле
повествователю пришлось бы поперек сообщений прочих хроник, созданных
к ХVI веку, говоривших о князе, равно Юрьевой княгине.
Рассказываемое далее несколько удивит, ибо этот вопрос «политкорректно»
не рассматривался вовсе. Историография наших летописей, на самом деле,
является материалом, проходившим строгую внешне-политиканскую цензуру.
Темой
цензурных искажений - являлась история установления
татарско-византийской власти над русскими княжествами, установленной
фактически после 1261 (год восстановления Константинопольской империи)
– 1280 (смерть митр.Кирилла II, этнического русина, последнего
суверенного русского иерарха) года. Не только, разумеется, история
этого… Но здесь цензоры – князья и митрополиты, правившие по татарским
ярлыкам, стали располагать военной силой, способной сломить
сопротивление городского патрициата – воинских сил самих княжеств.
Потому,
«своды» ХI – ХII веков, «реконструируемые» текстологами, на основании
сохранившихся кодексов веков ХIV – XV, имеют очень мало общего с
своими реальными прототипами - писавшимися вне воздействия этого
гетерогенного фактора. Это можно увидеть, на очень простом примере. В
Повесть о битве на Калке Новгородской I и Ипатьевской летописей
(летописание 1234 и 1292 годов), текстуально очень близкую и как
указывает ремарка в Ипатьевской [ПСРЛ, т. 2-й, с.778] - в хроникальные
своды интерполированную, введена цитата из Слова Мефодия Патарского.
Хронист о татарах риторично говорит, как об "языцех незнаемых".
Это принимают за чистую монету. Но, прочтя писавшийся на Волыни - где
ханские послы не восседали на княжеском месте, принимая поцелуи подошв
обуви от князей-рабов, рассказ Ипатьевской летописи, мы увидим что, в
действительности, о делах на Дальнем Востоке летописец знает очень
хорошо. Он осведомлен о войне Улуса с Тангутской империей в 1220-х, о
смерти предводителя монголов, наступившей в походе на Тангут. Зная о
разбойничьем происхождении Тэмуджина, Чингиз-ханом лишь избранного, он
противопоставляет ордынского атамана аристократам с ханскими титулами,
не употребляя его имени с царским суффиксом [там же, с.745]. Это
именно противопоставление плебею знати; далее, когда рассказывается об
ордынском богопочитании, он его описывает детально и не без блеска,
называя титул вождя: "…Обладаемы дьяволомъ, скверныя ихъ кудешьсныа
бляденья! Чингиза, канова, мечтаныа скверная его [ханово скверное
колдовство], кровопролитыя многиа, многиа его волъжбы. Приходящая <к
ним> цесари, и князи, и вельможи - Солнцу и Луне [т.е. Небу, но не
христианскому], и Земли-Дьяволу, и умершим въ Аде оцамъ ихъ, и дедомъ,
и матерямъ - водяще, около куста, - поклонястися им. О, скверная
прелесть их!" [там же, с.806]. Здесь довольно точно изложен
малоазийский извод последних веков до н.э. древнеримского культа Митры
– инкорпорировавший почитание Кибелы [Ф.Кюмон «Восточные религии в
Римском язычестве», СПб., 2002, с.197-200], чуждое арийской религии, и
занесенный ок. I века в Центр.Азию [см. Б.И.Кузнецов «Древний Иран и
Тибет», СПб., 1998]. Описана ранняя редакция монгольского культа, где
водят хороводы вкруг свщ.растений, иначе летописец-христианин не
преминул бы обличить идолослужение (перенятое монголами из Китая),
которого, однако, древнеиранские культы были чужды.
Как видим, о
войне Чингисовой Орды с племенами Великой Степи - крайними из коих
были половцы - ведшейся в 1200-х - 1220-х [Л.Н.Гумилев «Поиски
вымышленного царства», М., 1970, гл.7-8], на Руси хорошо знали. Знали
и сочувствовали соседям, жившим родовым строем и крестившимся в
Православие, супротив ордынских банд (где кровавые жертвы Матери-Земле
соседствовали с ересью Нестория).
Из этого
можно понять, как дико прозвучали бы обличения половцев (народа
северо-европеоидной расы, по своим соломенным – полотным волосам всего
ближе напоминавшего литвин и латышей), как варваров и язычников
[А.Л.Никитин "Лебеди" Великой степи",
«Наука и Религия», №№ 9-12, 1988; антропологические материалы см.:
«Древние культуры Бертекской долины», Новосибирск, 1994] , -
вписанные в поздние летописи византийскими выходцами, такими как
Пахомий Серб.
Но ничего
близкого к случайным репликам Волынской летописи 1292 года (Ипатьевской)
мы не прочитаем в «ранних» (XIII - XV в.в.), потому почитаемых «особо
достоверными» - великорусских летописях. То как благоверные князья и
блаженные греческные архиереи получали ярлыки на княжение и иммунитет
(чем не современная картина?) - кланяясь идолищам работорговцев
крышуемых адептами ереси Нестория, как те силком клали княжат на ложе
с их матерями, «вводя» так во владение отцовским уделом (деталь,
сообщаемая Плано де Карпини), не могло живописаться в официозных
источниках: летописях и житиях.
Известия
Ипатьевской летописи начинают воспроизводиться в великорусских
манускриптах лишь в кон. XV века, после низвержения власти Орды.
Потому неудивительно, что дошел лишь один древний список этой летописи
(псковский, 1410-х годов), прочие, хотя передают более раннюю
редакцию, списывались в XVI - XVIII веках. Слава Богу, что хоть он
дошел!
И поэтому
же, можно думать, почти не осталось летописных манускриптов XIII века,
хотя ни Новгород, ни Смоленск, ни Псков, ни Вологда, ни Белоозеро
татарами не разорялись (возможно, в 1237-1240 не был разорен и
Ниж.Новгород, инициировав так легенду о Невидимом Китеже). Как
говорилось, в Новгородскую I летопись (НПЛ) внесена та же повесть о
битве на Калке ( 1224
г .),
что и в Ипатьевскую. Но пояснений о татарах - в ней уже нет.
1-я часть
Синодального - единственного списка старшего извода НПЛ была списана с
первоисточника ок. 1250-х г.г. Хроника обрывается на лете 6743-м - на
дате Великого Курултая, собравшегося в Монголии летом
1235 г., где
принято было решение о войне против половецких союзников в Европе:
Булгарии, Руси и Венгрии. Окончание летописи тогда - в эпоху
подчинения владимирско-новгородских князей ханам - было изъято. Что
говорилось в источнике рукописи НПЛ(С), как он повествовал о татарском
нашествии, о поездках князей в Орду, мы не знаем!
Возобновлено
было, после прекращения ок.
1250 г.,
летописание лишь спустя 3 поколения. 2-я часть НПЛ(С) рассказывает о
событиях позже
1234 г .
Но известий о Батыевой рати после разорения Торжка 05.03.1238 и ухода
татар из границ Новгорода, летопись лишена. Реплика в ее рассказе о
Коломенской битве: "москвичи же побегоша, ничегоже не видевше"
[ПСРЛ, т. 3-й, с.75], - при оценке значения Москвы, в XIII и в XIV в.,
- говорит, что летопись была создана лишь в 2-й\4 XIV в. [А.Г.Кузьмин
«Рязанское летописание», 1965, с.159]. Потому вместо канцелярской
справки о Невской битве 1240 г. (неизвестной в зарубежных источниках),
летопись говорит о ней - богатырским сказанием, явно устного
происхождения. Рассказ о разорении Рязани 1237 г. цитирует слова
свидетеля, чье Сказание бытовало в Муромо-Рязанской земле [см. там
же]. А летописания за те годы - у хрониста XIV века не было!
Но
совершенно неожиданно, мы находим некоторый «излишек» к известиям НПЛ(С),
в летописях, писавшихся в Вел.княжестве Литовском.
Надо
сказать, летописание это весьма провинциальное. И, допустим, язык
«Летописца Великих князей Литовских» - местного раздела летописей,
против языка общерусских разделов – копий летописей великорусских,
оставляет жалкое впечатление. Не согласные с такой оценкой – могут
сравнить стиль «старо-белорусских» (беру в кавычки ибо это определение
литовского суржика, введенное большевиками для исторического
обоснования разделения Русского народа, фиктивно, с живым белорусским
наречием он никак не связан) переводных повестей о Бове и повести о
Трыщане, не взирая на их итальянские источники, со стилем Казанского
Летописца – великорусским стилем эпохи Василия Единодержца и Ивана
Грозного.
Однако мы
располагаем Белорусской летописью - Никифоровского и Супрасльского
(2-я редакция), Слуцкого (3-я редакция) кодексов, двумя белорусскими
списками Тверского сборника 1534 года, не сохранившегося в
Великороссии. Летопись интересна тем, что содержит рассказ о солнечном
затмении 1415 года.
|
 |
 |
 |
|
Актриса Светлана Зеленковская в роли княгини Настасьи Слуцкой
|
|
|
|
В
Белорусской летописи общерусская часть - очень близкая к Устюжской
летописи (хранящей фрагменты Древнейшего свода) прерывается на 1074
г., на сообщении о смерти Феодосия Печерского. Этот раздел в Слуцкой
летописи назван «Летописцем от великого князя Владимира Киевского»
(970 - 1074). И, как я считаю, он - может быть отождествлен с той
Печерской летописью 1074 года, которую пытался выделить - среди
дошедших летописных редакций А.П.Шахматов, обратив внимание на текст в
Новгородской I летописи Младшего извода (XV в.).
Текст этого
Летописца Слуцкой летописи очень близок к тексту, стоящему в летописи
Устюжской, он лишь больше сокращен и меньше поновлен лексически. Но
неправильно мнение [А.И.Рогов «Русско-польские культурные связи в
эпоху Возрождения», М. 1966], будто он сокращен с текста, стоящего в
Повести Временных лет. «Летописец от Владимира Киевского» - лишен
жидовской ереси (извлечений из Талмуда), которую содержит «Речь
философа» пространной Корсунской легенды, стоящей в ПВЛ [http://www.zrd.spb.ru/letter/2012/letter_0005.htm,
гл. 1-я], известной по летописям Лаврентьевской, Ипатьевской,
Радзивилловской и т.д. Это - действительно была позиция Печерского
монастыря - отпочковавшегося от монастыря Студийского и разделявшего
монашескую фанаберию студитов, в конфликтах с князьями, но
категорически противящегося ново-манихейским филохазарским ересям,
экспортировавшимся на Русь из Царьграда.
Далее в
Белорусской летописи незаполненная пауза 1074 – 1237. Мы знаем примеры
таких летописей, недошедших дотеперь. Древний – пергаментный
Раскольничий манускрипт, использованный В.Н.Татищевым, близкий к
западнорусской Ипатьевской летописи, оканчивался словом «аминь!»
на 1093 году.
Повести о
Батыевой рати и о Невской битве в Белорусской летописи стоят,
излагаемые по Софийской летописи, представляющей собой механическое
соединение текста летописей Новгородской I и Лаврентьевской (возможно,
Троицкой). И здесь, Белорусская летопись, цитируя новгородскую часть
летописи Софийскую по неизвестному нам списку, добавляет некое
избыточное чтение: «…а князя Юрия убиша и княжатъ 12[« bi »] ихъ и поидоша на Коломну ».
Это чтение имеет место в Слуцком списке. В летописях Супрасльского и
Никифоровского сборников фраза пишется иначе: «и князят всихъ»
- писец 2-й редакции раскрыл буквенное обозначение числа, и
ак.Шахматов в комментарии к изданию литовских летописей (ПСРЛ, т.
17-й, 1907) указывает на необходимость чтения «всих». Однако,
мы позволим себе заключить, что справедливым было именно написание
Слуцкого кодекса, не смотря на воспроизведение им 3-й редакции
летописи.
Прежде
всего, отметим, что Белорусская летопись исходно была именно Слуцкой
летописью. Супрасльский кодекс, писавшийся для князя
Одинцевича-Полоцкого в 1520 г., хотя содержит 2-ю редакцию, имеет
такую же статью 1420 г., как и Слуцкий кодекс (копия, снятая в 1520-х
для Елены-Изабеллы Радзивилл, жены князя Юрия Семеновича Слуцкого). (В
Никифоровском кодексе здесь утрачен лист.)
Эта статья
гласит: «…того же лета поиде митрополитъ ко Киеву, и в Слуцку
крестил князя Семенъ Алексъндровичь[а]». Семен Александрович - был
князем Киевским (ум. 1451), с его детьми старшая линия Олельковичей
пресеклась, и как можно понять, летописание велось уже в Слуцке, где
княжила младшая линия. Отметим и то, что Слуцкая летопись – это
отдельная книга, тогда как в Никифоровском и Супрасльском кодексах
летописи списаны в сборниках сложного состава. Варварский язык
писцовой приписки, назвавшей владелицу Слуцкого кодекса, исключает
авторство писца в создании редакции, и то, что копировавшаяся
единовременно Супрасльская сохраняет 2-ю редакцию, показывает, что
основная летописная работа велась в Слуцке. Мы вправе заключить, что
«новое прочтение» фразы, назвавшее число княжичей, было исправлением
ошибки списков 2-й редакции летописи, утраченной в оригинале,
известных нам, а не ошибкой Слуцкой летописи. Примерное время правки
определимо.
Общерусская
часть Белорусской летописи снабжена великокняжеским родословцем
Рюриковичей. Однако в древнейшем – Никифоровском списке он
оканчивается на Владимире Ярославиче Новгородском, старшем из сыновей
Ярослава Мудрого. Эта позиция не случайна, ее держался еще автор
«Слова о полку Игореве» [см. http://www.zrd.spb.ru/letter/2012/letter_0008.htm],
тем более, она была естественна для Михаила Олельковича Киевского -
готовившегося тягаться с Владимирским и Московским князем за
Новгородское княжение. Родословец Супрасльского списка доведен до
сыновей Симеона Гордого (мужа Айгусты - Настасьи Гедиминовны), дальше
помянув лишь старшего сына Ивана Васильевича - Ивана Молодого и
Дмитрия Ивановича, погибшего в 1509 в тюрьме, не оставив наследников.
Составлен в этом списке князя Одинцевича-Полоцкого родословец столь
небрежно, что это показывает отношение потомка полоцких князей –
наследников старшего сына св.Владимира, к потомкам Ярославичей. В
Слуцком же списке - родословец полон (дополнен по источнику типа
Симеоновской летописи, соотносимой с западно-русскими летопсаниями), и
что главное, подчеркнуто уважителен к Московским князьям. Александр
Ярославич зовется Храбрым. Наряду с его сыновьями назван брат Ярослав
Ярославич, родоначальник Тверских князей, также носивший
великокняжескую шапку, но его потомки – Михаил, Дмитрий, Александр
Тверские, законно владевшие до 1327 года татарским ярлыком на
Владимирское княжение, за что с ними, от самых 1300-х, сражались
Даниил Александрович, Юрий, Афанасий и Иван Даниловичи, из списка
исключены. Иван Калита именуется Добрым, искоренителем воров и
разбойников (титулы, коих он лишен великорусскими летописцами).
Дмитрий Иванович - Самодержцем. Так Слуцкие князья имели основание
относиться к князьям Московским после 1500 года, когда в битве на
Ведроши Литовская рать была разгромлена, в плен попал сам гетман
Константин Острожский, и с падением Смоленска в 1515 г. -
Великорусским полкам открывался путь для объединения всех русских
земель вокруг Владимирского князя. После поражения под Оршей такие
основания исчезли.
Можно
дополнительно указать на надежность Слуцкого списка, как источника. В
первые десятилетия XVI века, потеряв мужа, Слуцком правила княгиня
Анастасия, урожденная Острожская [«История родов русскаго дворянства»,
СПб., 1886 (репринт, 1991), с.330]. Поясним, что распространенное в
и-нет-источниках отождествление ее с Настасьей Михайловной
Четвертинской-Мстиславской - ошибочно, по русским родословникам, та
Настасья вышла замуж за князя Збаражского, потомка Корибута
Гедиминовича [там же, с.с. 364, 369]. Ее брат отъехал в Великороссию,
и их родословие в Москве знали хорошо.
Напротив,
родословие Острожских - княживших на Волыни и хранивших Православие,
возглавляя Русскую партию Литвы (это покажется удивительным
современным западенцам, но это так), было неинтересно латинским
историкам Польши и Литвы, потому оно изучено очень плохо [см. там же].
Судя по известным его фрагментам [там же, с.320] - Настасья Слуцкая
м.б. двоюродной либо троюродной сестрой Константина Острожского.
Между тем,
именно с Острожскими князьями связан интереснейший источник: Киевская
краткая летопись (в советское время нареченная «Волынской»), -
писанный по заказу (как можно это понять) К.И.Острожского и вложенный
в Супрасльский монастырь. Это, насколько я знаю, ЕДИНСТВЕННАЯ русская
летопись, сохранившая историю Киевской Руси, не внося в нее сочиненной
в 1037 году византийским духовенством Корсунской легенды (другим таким
источником остается «Память и похвала» Иакова Мниха, с включенным в
нее древним летописным отрывком). В настоящее время ее легендарность
не подлежит сомнению, ибо в научном обороте находится показание
свидетеля, слышавшего собственный рассказ Владимира Святославича о его
обращении «из Савла в Павла», миссионера и дипломата Брунона графа
Кверфуртского. Он подтвердил правоту русского мниха Иакова и лживость
Корсунской легенды, интерполированной греческими монахами в русскую
летопись, вопреки ее собственной хронологии, отводящей Владимиру 28
полных лет жизни во крещении (правильная хронология еще сохраняется в
Ростовском летописчике 1278 года, внесенном в наидревнейший летописный
манускрипт – в кодекс Устюжской кормчей
1280 г .,
опубликованном в 1-м томе ПСРЛ издания 1843 года с.с. 248-252).
Связанные с
деятельностью Острожских летописные материалы - оказываются безусловно
надежными! Обратив внимание на относительную ценность Новгородской
летописи, открывшуюся при сравнении с Ипатьевской, мы здесь отмечаем
дальнейшую плодотворность пути восстановления ее дотатарского облика,
проступающего при объективном взгляде на такой источник как Литовские
летописи (включая сюда и Тверской сборник, чьи великорусские списки не
сохранились).
Р.Жданович
|
