|
Изучать легенду о местных святых, о
которых дошло мало достоверных известий - судить о ком предлагается по
уродливым манихейским баснословиям патриарших беллетристов века сего,
должно, начиная с их имен. А материалов для исследования –
возвращающих биографиям персон красоту, вытравляемую московскими
христианизаторами (подрядившимися создать максимально
непривлекательный образ Руси), слава Богу, неожиданно оказалось очень
много!
Преподобномученица Феврония на Руси
чтилась 25 июня – действительно, на день празднования Муромских
князей. Оное, при своем складывании, оказалось приурочено не к дню
рождества Предтечи 24.06 - хотя чудо в этот день является кульминацией
житийной повести, сложенной как Купальское предание, а к его отданию
25.06 - дню патронессы княгини. Рязанская Легенда о Февронии,
независимая от Муромской Легенды и не называющая имени князя (в
Рязани, как показывают повести о Николе Зарайском, знали, что
почитаемый Муромский князь носил имя Давида Георгиевича\Ингоровича,
игнорируя монашеское имя Петра), указывает, что венчались супруги в
Петров день. Легенда - перестает выглядеть набором случайных имен;
даты, утвердившиеся в глубокой древности, засвидетельствовали, что
даже такая сторона предания, как, несомненно, ведущее положение
княгини в подвижнической паре, отражала действительность.
Могли ли наречь князьям имена,
называемые в повести?
В том веке аристократы жили и
прозывались под своими национальными именами. И церковные прозывания
нам известны мало.
Христианское имя Петра употреблялось
на Руси, начиная с братоубийцы Святополка Ярополчича, и потому -
употреблялось оно в ХII - ХIII в.в. очень редко [Коган, 1993, с.227].
Имя Павла – князьями, в отличье от
бояр [см. ПСРЛ, т. 1-й, с.187], не употреблялось вовсе. Это имело свою
причину: от ап.Павла фиктивно исчисляли свое происхождение
многочисленные ново-манихейские сектанты – богомилы, македонцы,
павликиане, наводнившие Русь после захвата Киевской кафедры греками
(до 1037 года она подчинялась Охридскому предстоятелю) - насаждавшими
среди варваров манихейство, дабы более ослабить тех [см. Романов,
1966, с.120; ср.: Гумилев, 1994, с.222]. В отличье от церковников,
склонных к этой ереси (от них в летописях остались богомильские
прозывания Сатанаилом Сатаны, напр., в повести о Федорце Белом
Клобучке, разошедшейся по Руси из Переяславской летописи), князья -
были решительными ее врагами. Нельзя сказать, чтоб были они при этом
искренними и фанатичными ортодоксами [ср.: Назаренко, 2005], но такие
стороны проповеди богомилов, павликиан и греческих епископов, как
отказ от мирских наслаждений, а главное – от родственных связей (в
родовом обществе оные суть гарантия благополучия), ими отвергались
принципиально.
Но есть и исключение из названного
правила, и оно, как мы полагаем, прямо указывает на персоны Владимира
и Давида Юрьевичей Муромских, как на Павла и Петра.
Петром окрестил своего первенца
Владимира, на день Петра Галатийского в лето 6681, Игорь (Георгий)
Святославич Новгород-Северский [ПСРЛ, т. 2-й, с.562] - герой «Слова о
полку Игореве». В лето 6683 у него родился следующий сын, Олег, и он
был окрещен как Павел [там же, с.600].
Летопись 1292 года известна в
списках ХV – ХVIII веков, восходящих к неисправной рукописи нач. ХIV
века (видимо, полученной митр.Феогностом с имуществом ликвидированной
Константинополем Галицко-Волынской митрополии). От нее пошли две копии
– псковская, чья 3-я часть была в ХIV в. снабжена годичной сеткой (Ипатьевская
редакция), и киевская, копировавшаяся в Печерском монастыре (Хлебниковская
редакция) - послужившая источником всех остальных манускриптов [см.
там же, Предисловие]. В ней допускают возможность ошибки. В.Н.Татищев
пользовался Голицынской летописью 1198 года – протографом Ипатьевской,
где Южнорусская летопись (редакции Игоря Святославича) еще не была
сокращена и переработана. По-видимому, она была сведена после смерти
Святослава (1194) и Ярослава (1199) Всеволодовичей, в связи с занятием
Черниговского стола новым князем, по Татищеву - Ярополком Ярославичем
[Татищев, т. 3-й, с.166], и скоро прервалась, ибо Ярополк погиб в
войне Мстислава Удатного с Всеволодом Чермным [там же, с.190]. Видимо,
этот князь, женатый на княгине Василисе - 1-й случай использования
этого имени как княжеского (не эти ли князья стали прототипами героев
былины о Даниле Ловчанине?), не успел настоловать наследников [см.
Коган, 1993, с.с. 157, 263]. В нач. ХVIII века список летописи 1198 г.
существовал - еще не пущенный на макулатуру «демократами» и «борцами
за дело прогресса». Мы его лишены.
Любечский синодик - утраченный после
1917 г., но успевший быть опубликованным, тоже поименно называет
Черниговских князей. В нём старшие сыновья Георгия Новгород-Северского
названы Антонием и Павлом. Княжич Павел – не вымысел! С Петром
Игоревичем вопрос оказывается сложней. Но ошибка, всё же, вероятней в
синодике - списке ХVIII в. с источника нач. ХV в., нежели в летописи,
ныне известной по спискам ХV - ХVIII в.в. в трех редакциях (редакции
Ипатьевская и Хлебниковская, в свою очередь распавшаяся на старший
Хлебниковский и младший - Ермолаевский извод). Гипотеза, что княжич,
занесенный в летопись, умер младенцем, а Антонием окрестили не
названного летописью, нареченного тем же мирским именем его младшего
брата, соответственно, должного закрутить в 11 лет роман с Кончаковной,
зачав Изяслава Владимировича, нам видится натянутой. Логичней
допустить выпадение имени Петра, при сохранении утраченного летописью
имени Антония (благо, источники Татищева назвали сыном Игоря также
Ростислава, синодики, скопированные для ЕкатериныII – Глеба и Изяслава;
христианских имен Ростислава и Изяслава, языческого имени Романа - мы
не знаем). Женитьба Владимира языческим чином, по воле отца Кончаковны
- еще в плену, предполагавшаяся советским мэтром [Лихачев, 1950,
с.428], для Кончака была лишена смысла: она создавала проблемы с
узаконением на Руси внука, рожденного матерью в язычестве. А хан в
этих вопросах разбирался, быв старым знакомым Игоря, в 1180 спасавшись
с ним в одной ладье, после разгрома их войск Мстиславом Смоленским и
каракалпаками - черными клобуками под Долобском [ПСРЛ, т. 2-й, с.с.
622-624]. В последних числах сентября 1189 г. [см. там же, с.658] "…прииде
Володимерь ис Половець с Коньчаковною, и створи свадбу Игорь сынови
своему, и венча его и с детятемъ" [там же, с.659]. В справочнике
по хронологии летописей исследуемый отрезок Ипатьевской
характеризуется превышением даты на год-два, дата рождения Олега
соответствует 1174 году [Бережков, 1963, с.с. 169-170, 193; Соловьев,
1964, с.381]. Эта поправка тоже не м.б. принята, поскольку доступна
была проверка общерусского источника, общего Ипатьевской и НПЛ,
уникальный северский же источник Ипатьевской не был с ним связан, имев
индивидуальную хронологию. В общерусском переяславском источнике,
по-видимому, одни и те же статьи оказались переписаны с разных
протографов дважды, с двухлетним интервалом, что сохранилось в
Суздальской летописи [см. ПСРЛ, т. 1-й, с.с. 361-363]. Северская
летопись была фамильным княжеским Летописцем, своего рода
камер-фурьерским журналом, и подозревать ее в таких оплошностях мы не
вправе.
В следующее по рождению Игорева
первенца лето Петров день особо выделен в летописи, в известии о
деяниях новгород-северского князя: "Того же лета на Петровъ день
Игорь Святославичь совокупивъ полкы свои и еха в поле за Воръсколъ. И
стрете Половьцы, иже ту ловять языка, изьима и, и поведа ему колодникъ,
еже Кобякъ и Кончакъ шле кь Переяславлю. Игорь же слышавъ то, поеха
противу Половцемь, и перееха Въросколъ у Лтавы кь Переяславлю. Игорь
же, слышавъ и, узьряшася с полкы Половецькыми, и рать мала, и темь не
утерпеша стати противу Игореви. И тако побегоша, весь полонъ свои
пометавъше, бяхуть бо, воевали у Серебряного и у Баруча, дружина же
Игорева постигъше, инехъ избивше и, а иныхъ изьимаша. И тако поможе
Богъ крстеаномъ вь 20 день святого пророка Ильи. Переяславля же поеха
кь празнику святую мученику Бориса и Глеба, и не вьтяже, на канунъ по
вечернии приеха, наутре же поча даяти саигатъ княземь и мужемь. И тако
Романъ и Рюрюкъ и Мьстиславъ одаривьше, и пустиша и вь свояси"
[там же, т. 2-й, с.с. 568-569]. Не будь даты, говорившей, что первенец
Игоря крещен в честь Петра Галатийского, мы б сочли, что второй княжич
получил имя апостола Павла, вослед первому. Дата это опровергла, и
словно понимая наши подозрения, летописец назвал ее, но не назвал дату
рождения Олега-Павла. Привязка к Петрову дню в военном сообщении
достаточно условна – главной датой в нем, всё же, был Ильин день.
Важно лишь, что летописец запомнил дату 29.06.1174 года, как
судьбоносную, упомянув, что выступление в поход Игоря с ней совпало.
Мирские имена Владимира и Олега
носили единокровные братья, дети Ярослава Осмомысла – тестя Игоря
Новгород-Северского: первое – сын княгини Ольги Юрьевны, второе имя -
сын Настасьи, наложницы Галицкого князя. К сожалению, у нас нет
сведений об их христианских именах. В 1173 г. Ольга бежала из Галича,
с сыном и невесткой, как предполагается, страшась угрожавшего ей
пострижения в монахини. Речи бояр и князя говорят о Настасье и Олеге,
как врагах Владимира Ярославича [там же, с.534 и дал.]. В семье же
Ярославны и Игоря Новгород—Северского, дававшего в 1184 г. убежище
скитальцу Владимиру [там же, с.634], эту свару единокровных братьев
проигнорировали. Не была ли Ярославна дочерью Осмомысла от иной –
третьей женщины, неизвестной нам по имени??
По летописи, Владимир Ярославич жил
в Путивле два года, затем Игорь, лишь недавно бежавший из половецкого
плена, примирил с ним своего тестя, послом же Новгорода-Северского,
сопровождавшим Владимира в Галич, был третий сын Ярославны, Святослав
Игоревич. «Зачем было посылать в такой путь восьмилетнего мальчика,
если он не был внуком Ярослава Осмомысла? Очевидно, его послали, чтобы
растрогать грозного деда и замолвить слово за беспутного дядю.
Святослав был сыном, а не пасынком Ярослава» [Соловьев, 1964,
с.380] – разбивает этот эпизод легенду, будто Ярославна была 2-й женой
Игоря, мачехой княжичей Владимира и Олега.
Психологически, мы его должны
относить к влиянию Ярославны, и автор «Слова о полку Игореве» был
недалек от истины, вменив ей ведущее положение в Новгород-Северской
паре, магическое направление княгинею событий (то, что историки
совершенно неверно нарекли путивльским «Плачем»). Д.С.Лихачев
указывает, что, в изображении автора «Слова…», сам тот – несомненный
христианин, как и названный им старый поэт Боян, Ярославна же, под его
пером, искренно верит в те языческие стихии, заклятие коих ею он
описал [Лихачев, 1993, с.с. 29-30]. И это согласуется с ее отношением
к братьям – языческим отношением, чуждым византийского индивидуализма
и православного тАинственного пуризма, основанным на патриархальном
представлении об общности братской крови (независимо происхождения
матерей).
Новгород-Северская летопись,
сохранившаяся в составе Ипатьевской, характерна обилием точных дат.
Они даны по мартовскому стилю. По ее пространству, под летом 6682 [ПСРЛ,
т. 2-й, с.579], происходит вставка иноземного источника -
ультрамартовской Переяславской летописи Мономаховичей, с рассказом об
убиении Андрея Боголюбского. По заключению Аполлона Кузьмина, этот
рассказ, хотя он изложен здесь в младшей – довсеволодовой редакции
[см. Милютенко, 1993 (№47), с.37], сохранил чтение, утраченное в
великорусских летописях. «Боимся мьсти их…» - конкретно говорят
здесь о муромо-рязанских князьях владимирцы. Сообщение прочих
летописей расплывчато: «…льсти [лжи] их» [Кузьмин, 1965,
с.110]. Подданные Андрея Юрьевича страшились по делу: изгнанные и
бежавшие в Рязань его племянники, Мстислав и Ярополк Ростиславичи,
были шурьями Глеба Рязанского. Видимо, ошибка была в самом первом
экземпляре Переяславской летописи, ушедшем в Низовскую Русь.
К сожалению, шовинистическая
византийская пропаганда эпохи Пахомия Серба и немецкая историография
ХIХ века, пропагандируя истребление обобщенно понимаемых «варваров» (к
которым причислялись, наряду с половцами, и славяне), усвоена в
России, не различая половецких племен и их династий [см. Никитин,
1988]. Искажена даже расовая принадлежность половцев – представителей
северо-европеоидной расы, известная издавна (в Венгрии соломенные
волосы считались особенностью родов половецкого происхождения), и
основанием для «монголоидной» интерпретации портрета Андрея
Боголюбского (манипуляций Герасимова с толщинами кожных покровов
черепа) служили не краниологические характеристики, а половецкое
происхождение его матери.
Это затрудняет понимание княжеской
политики того века - когда злейшие враги Киевского княжества Кончак и
Кзак были одновременно союзниками Всеволода Бол.Гнездо, потомка
Владимира Мономаха (как и владевшие Киевом Смоленские князья), и, как
кажется, Ярослава Черниговского. …На день Петра и Павла, 29.06.1174
года, во Владимирском подграде Боголюбове был убит Вел.князь Андрей
Юрьевич - внук Аепы (на дочерях этого Хана были женаты сыновья Олега
Гориславича и Владимира Мономаха), соратник и собеседник МануилаI
Комнина, ГенрихаII Анжуйского и ФридрихаII Барбароссы [см.: ANDREI von
ROSTOV Der GROSSE KOENIG ROSSIA;
http://samlib.ru/z/zenin_d_n/].
И, как можно предположить, происходило это - с непосредственным
участием Владимира Юрьевича Муромского. Значимость события того дня -
отразилась в имени крещаемого княжича, сына Игоря, правнука Олега
Гориславича.
В монографии, готовившейся к печати
в 1948 году, но изданной лишь спустя 60 лет, Н.Н.Воронин пишет: «В
1174 одновременно умерли два брата Андрея – Святослав, прошедший
бледной тенью в жизни Руси и погребенный в Суздальском соборе, и Глеб,
сидевший в Киеве и, как подозревал Андрей, изведенный коварством
Ростиславичей [Смоленских]. На юге оставались младшие братья Михалко и
Всеволод, но Андрей помнил нанесенную им десять лет назад обиду –
изгнание их из Руси. К тому же во время недавних событий на юге
сидевший в Торческе Михалко прямо показал шаткость своих намерений,
пойдя на мир с Ростиславичами» [Воронин, 2007, с.167]. Третий из
младших – лишь единокровных братьев Андрея, Мстислав Юрьевич,
депортированный некогда с мачехой Андрея на ее родину, в Византию,
осел в Иерусалимском королевстве, став владетельным князем Аскалонским
(до разгрома крестоносцев в 1187 г. Саладином) [Назаренко, 2001].
Через него соперники Андрея из клана Юрьевичей обрели возможность
стремительно связываться с европейскими монархами, соперниками
западных – «франкофонных» друзей Андрея. «Незадолго до гибели
самого Андрея, очевидно, предчувствуя надвигавшуюся катастрофу, многие
его ближайшие соратники покинули его и ушли за пределы Владимирского
княжества. Особенно странно, что храбрый воевода Борис Жидиславич
оказался в Рязани» [Воронин, 2007, с.167]!
В те дни единокровные братья Андрея
- греки Михалко и Всеволод, а с ними и их племянники – Суздальские
Ростиславичи, как на командный пункт, собрались в Чернигове [ПСРЛ, т.
2-й,
c.596].
Известно, как спустя 3 года во
Владимире, столице Всеволода Бол.Гнездо, состоится свадьба Пребраны –
Елены Михалковны и Владимира Святославича - Новгородского князя, сына
Святослава Всеволодовича Черниговского [там же, с.612; Татищев, т.
3-й, с.121; Коган, 1993, с.153]. Идиллия продлится недолго, уже в
1180, получив жалобу младших Рязанских князей, Всеволод явится к ним
«на помощь», против их старших сродников, пленив сидевшего в Коломне,
как черниговский наместник, сына Чернигово-Киевского сюзерена - князя
Глеба Святославича.
Тогда же, в 1174 году, едва выслушав
посольства владимирцев, ростовцев и переяславцев, известивших об
убийстве Андрея, его братья и племянники выступили к Владимиру,
положив между собой и целовав крест, что старшинство принадлежит
Михалку, клятву засвидетельствовал [ПСРЛ, т. 2-й, с.596] Черниговский
епископ (не называемый по имени постоянный персонаж былинного эпоса!).
Впрочем, согласие претендентов длилось недолго. Еще раньше суздальские
посольства сносились с Глебом Рязанским: "Послемъ къ Глебу, рекуще:
Князя нашего Богъ поялъ, а хочемъ Ростиславичю - Мьстислава <и>
Ярополка, твоею шюрину, - а крестнаго целования забывше, целовавши къ
Юрью-князю на меньшихъ князехъ, на детехъ - на Михалце и на брате его,
преступивьше крестное целование - посадиша Андрея, меньшая выгнаша, не
последе по Андреи помянушася, но слуша Дедилця и Бориса, Рязаньскую
послу. И утвердивьшеся святою Богородицею, послаша къ Глебови тобе
своя шюрина, а наша князя.
…Глебъ
же слышав, радъ бы, аже на него честь воскладывають"
[там же, с.595]. И теперь ростовцы, как гласит летопись, убедили
Михалка подождать в пограничной Москве, будущей столице нашей родины,
а тем временем - скорейшим путем провели в Суздальскую землю
Ростиславичей. Хватившийся Михалко прискакал во Владимир когда дружины
в столице не было, а к городу подходили отряды, верные соперникам. И
после неск.недель осады, истощившей силы горожан, Михалку была
предоставлена дорога - для дальнейшей эмиграции в Чернигов, а Андреев
город попал во власть быстро сговорившихся с суздальским боярством,
вернув ему древние патрицианские полномочия, вернувших столицу в
Ростов Мстислава и Ярополка. Впрочем, продлилось это недолго…
Р.Жданович
|