|
Образ Любавы,
«сухопутной жены» богатого гостя Садка, при постановках одноименной
оперы, доныне не обрел адекватного воплощения. Ироничное отношение
героя оперы-былины к юридической супруге, постановщиками и артистами
трактуется, обыкновенно, как «горькая доля» ее.
Увы, это, более всего, демонстрировало ту деградацию отечественной
культуры, что происходила и происходит в последний век. Об этом –
далеко не сегодняшнем процессе, в жалобе ак.РАН Троицкого на
русофобский экстремизм Минобразования, опубликованной в «Страницах
мировой истории» [№1(2), с.с. 1-2], стыдливо умалчивается.
Н.А.Римский-Корсаков и познакомившийся с ним в 1890-х В.И.Бельский,
драматург последних опер композитора, внесший названный образ в
вульгарно-социальный стасовский сценарий, русские источники знали.
Новгородское имя Любавы получило известность от персоны дочери
посадника Дмитра Завидовича, 2-й жены Киевского князя Мстислава
Великого, и русскими слушателями того века – оно выслушивалось с
пониманием смысла, вложенного либреттистом, не вызывая осуждения
тяготившегося домом гл.героя.
Для образованного человека ХIХ века - еще было естественным подробное знакомство с отечественной
историографией, в частности, с «Историей Российской» В.Н.Татищева [см.
И.Сенигов «Историко-критическое исследование о новгородских летописях
и о Российской истории В.Н.Татищева», 1887] - в след.веке внесенной в
расстрельный список «антисемитских» сочинений*, ошельмованной и
выключенной из русской историографии [см. А.Г.Кузьмин «Татищев», ЖЗЛ].
Великих историков, в число которых (Паус, Ломоносов, Щербатов, Болтин,
Самоквасов, Городцов) входил и Василий Никитич, подменила партия
академических жуликов и воров. После того как СПб.ГУ издается пособие
для студентов, где харатейная Лаврентьевская летопись числится
бумажной, Шлецер именуется великим ученым, а «История Российская»
спутывается с «Историей государства Российского» (Вовина-Лебедева
«Петербургские историки – исследователи русских летописей», 1994),
говорить о, собственно, научном статусе крючкотворов не приходится
вовсе.
Наряду с историографией, понесла при этом потери и русская литература.
Наибольший урон русской историографии был нанесен раньше, хотя, по
историческим меркам - совсем недавно, в 2-й\2
ХVIII
– 1-й\2 ХIХ веков. Среди много другого, именно тогда погибла полная редакция
Киевской летописи – официальной древнерусской летописи ХII века, сильно расходившейся с фальсифицированной нашей историей -
сочиненной Шлецером и Карамзиным, официально утверждавшейся в нач. ХIХ
века [см. Ю.В.Кривошеев «Русь и монголы», гл.2; В.В.Фомин «Варяги и
Варяжская Русь», гл.4 и дал.].
В 1720-х - 1740-х г.г. Киевская летопись была знакома Татищеву (по
Голицинскому и харатейному Раскольничьему спискам), сделавшему большие
извлечения - в сохранившихся манускриптах (Ипатьевская, Московская,
Никоновская летописи) замечаемые только по намекам. И из труда
русского пуританина, обычно брезгливо выпускавшего «не весьма
пристойные басни» из цитируемых хроник, благодаря счастливому случаю,
мы можем почерпнуть этот рассказ.
«Сын Любавы Дмитриевны (родившийся в год смерти отца) стал лютым
врагом потомков Мстислава от 1-го брака, уже через год после смерти
Изяслава Мстиславича (единокровного брата) он по приказу Юрия
Долгорукого выгнал Мстислава Изяславича с Руси и после этого 15 лет
враждовал с ним. …Княгиня, очевидно, была небезучастна к этой борьбе,
т.к. Мстислав Изяславич в конце концов выдворил ее из Киева за то, что
сын ее «искал его головы»» [Б.А.Рыбаков «Русские летописцы и автор
Слова о полку Игореве», 1972, с.233]. И летописец Изяславичей,
уязвлявших дядюшку, создал новеллу, достойную Боккаччева «Декамерона».
Приходя в Киев, имел князь Мстислав Владимирович (наследник Мономаха)
беседу с вельможами своими, и был весел. «Един от его евнух(ов),
приступя к нему, сказал тихо: Княже, се ты, ходя, земли чужия воюешь и
неприятелей повсюду побеждаешь, когда же в доме то или в суде, и о
розправе (суде) государства трудишься, а иногда с приятели твоими,
веселясь, время препровождаешь, но не ведаешь, что у княгини твоей
делается. Прохор бо Васильевич часто со княгинею наедине бывает; если
ныне пойдешь, то можешь сам увидеть, яко правду вам доношу.
Мстислав,
выслушав, усмехнулся и сказал: Рабе! Не помниши ли, как княгиня
Кристина (Христина Шведская, 1-я жена Мстислава) вельми меня любила и
мы жили в совершенной любви. И хотя я тогда, как молодой человек, не
скупо чужих жен посещал, но она, ведая то, нимало не оскорблялась и
тех жен любовно принимала, показуя им, яко бы ничего не знает. И тем
наиболее меня к ея любви и почтению обязывала. Ныне же я состарился, и
многие труды и попечения о государстве уже мне о том думать не
позволяют, а княгиня, как человек молодой, хочет веселиться, и может
при том учинить что и непристойное. Мне устеречь уже неудобно, но
довольно того, когда о том никто не ведает и не говорят. Для того, и
тебе лучше молчать, если не хочешь безумным быть. И впредь никому о
том не говори, чтоб княгиня не увидела, и тебя не погубила.
И хотя Мстислав тогда ничего противнаго не показал, но поворотил в
безумную евнухову продерзость. По некоем времени, тиуна Прохора велел
судить за то, яко бы в судах не по законам поступал, и людей грабил,
за что его сослал в Полоцк, где (Прохор) вскоре в заточении умер»
[Татищев Собр.Сочинений, т. 2-й, гл.14].
Б.А.Рыбаков пишет: "По всей вероятности, рассказ о Прохоре и
молодой княгине появился впервые не в летописании князя Мстислава, а
уже после его смерти; едва ли князь, стремившийся к сохранению тайны,
потерпел бы ее разглашение в летописи. Если же этот эпизод,
завершившийся в Полоцке, связан с летописанием Изяслава Мстиславича
(княжившего в последние годы жизни своего отца в Полоцке), то
обнародование легкомысленного образа жизни княгини Любавы утрачивает
хар-р случайности и становится вполне понятным". Добавим, подобные
выражения и подобная стилистика характерны для летописца данного
периода, Рыбаковым отождествляемого с киевским боярином Петром
Бориславичем, так же пишет он о Юрии Долгоруком [Татищев, т. 2-й,
с.170]. Характер этой новеллы - открывает нам истоки целого жанра,
повестей о зачале Москвы, популярных и многократно переписывавшихся в
ХVII веке (от которого дошли их списки), но основывавшихся, как видно, на
беллетристических сочинениях летописцев ХII – ХIV веков.
Р.Жданович
*Не пишу «контрреволюционных», поскольку, объективности ради, должно
помнить, что антитатищевская компания имеет добольшевицкое
происхождение, основанная «братьями» Карамзиным и Голубинским.
(прим.авт.).
|