ZRD.SPB.RU

ИНТЕРЕСЫ НАРОДА - ПРЕВЫШЕ ВСЕГО! 

 

ВЫХОДИТ С АПРЕЛЯ 1991г.

 

ВСЕРОССИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА

 

Крещение Руси и Иакимовская летопись

Из книги «Земная жизнь Петра и Февронии Муромских» (рукопись)

<…> О том, что строжайше запрещалось - во избежание исторических аллюзий - упоминать в подцензурной советской историографии [см.: Рыбаков, 1953], о хазарском иге над Русью, было восторженно рассказано в издании эмигрантском, в Веймарской Германии: «Долголетней борьбе между хазарами и русскими, тянувшейся в течение целого столетия от взятия Киева Аскольдом около 830 года до разрушения Белой Вежи (Саркела) Святославом в 963 г. …Эта борьба составляет основной фон всей начальной истории Киевской Руси» [Бруцкус, 1924, с.18]. Даже «в сороковых и пятидесятых годах Х века хазарское царство еще было очень сильно, простиралось от Оки и Волги до Кавказского хребта и Крымского побережья и успешно выдерживало натиск …славяно-руссов» [там же, с.30]. В Х – ХIII веках русские князья в этом вопросе еще не путались. И среди нарекаемых имен - мирскими именами Аскольда и Дира, в отличье от равно языческих (и равно находящих параллели в скандинавских языках, когда игнорируется вопрос языка источника летописца) имен Олега и Игоря, как и именем Аскольда-Николая - христианского мученика за веру, святого, княжичи не нарекались.

В 860-х – 890-х г.г., как показывают раскопки, на Волховско-Волжском пути из варяг в персы полыхала война. После нее торговый путь, маркируемый кладами восточного серебра, ветвится по Уральской степи, огибая земли иудейской Хазарии, пролегая через Булгарию Волжскую (обратившуюся в начале Х в. в мусульманскую религию своих Саманидских контрагентов).

Летопись скрывает происхождение Аскольда и Дира. Но место, где Олега в Киеве встретил Аскольд, называлось Угорским [ПСРЛ, т. 1-й, с.24]. Так наречено было место погребения Аскольда, где поставили Никольскую церковь. Осколок древнерусского летописания (уничтоженного византийскими цензорами), сохраненный в Устюжской летописи, сообщает о неожиданности для него – для пришедшего из глубин континента кочевника, увидевшего многолюдство Смоленска и Киева [см. Авдусин, 1972, с.160]. Действительно, Киев, в отл. от прочих русских городов, получил мадьярское (видимо еврейское) имя собственное – Сумбат. Укрепленный город произвел такое впечатление на кочевников, что так и был ими назван, Пограничной Крепостью, подобно тому, как первославянское наименование городов – варов (ед.ч. варъ), – было в форме варош перенято ими в завоеванной Паннонии [Макушев, 1861, с.с. 112-116]!

Масуди, в своей компиляции «Золотопромывные луга» (940-е г.г.), упоминает, что такое имя - Дир, – Дера – носил правитель Волынской земли (земли дулебов), видимо, завоеванной прежде Киева. В.Н.Татищев этимологию имя Аскольдова соправителя выводит из сарматского языка [Татищев, т. 1-й, с.117]. Сие ставит комментаторов в недоумение… А ведь в те времена ираноязычие скифов и сарматов не было известно, их язык - не считался арийским. Его причисляли к «туранским» языкам, подобно венгерскому.

В «нормативном» летописном рассказе Олег (по Раскольничьй летописи – норвежец, брат королевны Евфанды, шурин Рюрика Годославича) [там же], завлекая для убийства подозревающего опасность хазарского наместника, выдает себя за мадьярского купца [Гедеонов, 2004, с.190]. Мадьярская топонимика – это то, что в Киеве, - в отличье от мифической скандинавской, - действительно присутствует [там же, с.с. 194-195]. «Летописцы, повествующие о ратях Аскольда против болгар, полочан, печенегов, древлян, уличей, не знают о войнах его с хазарами либо с племенами – данниками хазар» [там же, с.342, ссылки]. Поход 870 г. из Киева на Константинополь - где захватили власть иконопочитатели, а затем и вовсе императоры Армянской («Македонской») династии, солдафоны и «антисемиты», враги «народа свщ.писания», - а главное, свободное возвращение в Киев после катастрофы 870 г., были бы невозможны без дружественных отношений с Хазарским каганатом [там же], - отношения с которым греков прерваны и враждебны в эпоху 844-888 г.г. [там же], - до воцарения в Царьграде филосемита Льва Мудрого.

Обратившись к опере «Садко», создатели которой знали русскую историю лучше ангажированных историков, мы увидим скрыто сообщаемую версию того, как Черное море стало Русским морем: «…И прошел бы по великим рекам я б ко синему морю далекому! На бессчетну казну в Новегороде понастроил бы я церквей Божиих…» - призывает новгородцев - лишенных по сюжету протоки из Ильменя в озеро Нево, гусляр Садко. Его исторический прототип – Содко Сытинич, поразивший земляков, заложив в 1167 г. церковь свв.Бориса и Глеба [ПСРЛ, т. 3-й, с.32], удивительную своими размерами, соперничавшую с Софийским собором и другими древними доминантами Новгорода. Борис и Глеб - были южнорусскими святыми, далекими от идей новгородцев. Имя Рюрика бытует в родах Галицких и Смоленских князей – потомков Владимира Новгородского и Мстислава Великого, т.е. княжичей, княживших в Новгороде (и только их!). Напротив, Борисом и Глебом (равно их патронами Романом и Давидом), вплоть до ХII в., нарекали сыновей лишь в родах князей Черниговских и Полоцких (врагов новгородцев), к середине т.в. его перенимает Юрий Долгорукий, тоже противник Новгорода. Тем не менее, церковь, ставшая дополнительной – 5-й доминантой Новгорода, была освящена во имя св.братьев. …Либретто прокламирует, что мореходы, давшие имя Русскому морю, приходили в Черное море из Новгорода. В.Бельский и Н.Римский-Корсаков не фантазировали здесь. В повести о Николе Зарайском, сложенной в Рязанской земле - на другом конце Руси, - так же - Никола шлет своего служителя в Зарайск, таким необычным путем: по южным - мимо «славного Веденца» - и западным морям в Кесь (Венден), некогда Псковские владения, и лишь оттуда до Новгорода. Оттуда – на юг, но не Волгой, а по впадавшим в Ильмень рекам до Днепровского водораздела, рубежей Смоленского княжества, вверх по Днепру до Оковского леса – раздела Днепра, Волги и Оки, и далее – вниз по Оке, до ее притока Осетра, а по Осетру до Осетровского Новгородка (Зарайска). Так приходится объяснять то, что двигаясь в Рязанскую землю от Вел.Новгорода, поп Евстафий приходит в Зарайск, не доходя града Рязани («нача помышляти в себе: О великий чюдотворець Николае, се земля Резанская, камо хощу ити и покой обрести! Остафие согреших в мысли своей, забы прежнего чюдотворцева видениа и чюдес его…») [Лихачев, 1947, с.285].

Во множестве записей известна [Гильфердинг, 1873; Миллер, 1908; «Древние российские…», 1977] былина о поединке коварного отца с могущественным сыном – Сокольником, – это сюжет, оставшийся в Русском эпосе индоевропейским наследием [см. Зайцев, 1986]. Но обстановка русской былиною показывается средневековая, она фиксирует реальность этого времени [см. «Илья Муромец», 1958, №№ 23-25]. Матерью Сокольника, приходящего в неистовый гнев, узнав, что рожден от христианина Ильи, - былинами названа могущественная поляница - баба-Латыгорка (поздние варианты этимологизируют непонятное имя как Златогорка). Камень-Алатырь (досл.Алтарь, лат.Грааль), пришедший в фольклор из ново-манихейской мифологии [Веселовский, 2006; см.: Гумилев, 2001, с.135] предание помещало на Таманском п-ве.

Эпос стремиться к объективности. Крестьянского сына – силою превосходящего бояр, но до 30 лет «сидевшего сиднем» (страдавшего защемлением седалищного нерва, передвигаясь на руках, вместо тренировки боевых навыков), в схватках профессиональные воины, учившиеся боевым искусствам с детства, неизменно валят наземь - и Добрыня, и внешние противники, одолевает их Илья лишь сугубым усилием (да ссылкой на «судьбу»). Алатырь-гора помещалась преданиями на Кубани. Известны варианты былины, где Илья сталкивается не с сыном, а с дочерью, - и непобедимая дева валит наземь, укладывая на лопатки, атамана русской богатырской заставы, собственного отца [«Илья Муромец», 1958, №26]… Реальность, удивительная для России ХIХ – ХХ века, когда записывались былины, не была измышлена, она была явлена в IХ – Х веках. И хотя памятью православного народа, обобщенно именовавшего отечество и род неприятеля: «Ты коей земли, да ты коей Литвы?» [там же, с.214], удержалось лишь название «литовской» (католической) - «<И>тальянской земли» [там же, с.215], как отечества непобедимой поляницы, археологи скорректировали устное предание. Изначально – земля была землею Итильской.

На рубеже VIII – IХ в. область Салтово-Маяцкой культуры покрывается сетью замков и военных лагерей. «На всех трех крупных пересекающих эту территорию с севера реках – Дону, Северском Донце и Осколе, а также на берегах более или менее полноводных их притоков постоянно встречаются остатки укрепленных и неукрепленных поселений – городищ и селищ… их известно уже около 300. Несомненно, особый интерес возбуждают при первом же знакомстве городища: величественные развалины белокаменных замков, расположенные на высоких прибрежных меловых мысах… крепости располагаются там на расстоянии 10-20 км одна от другой и создают по существу целостную линию мощных укреплений» [Плетнева, 1989, с.7]. Крепости возводятся на западных берегах рек – низких, неудобных для обороны, но обращенных против Руси, как плацдарм для переправы войск в наступлении. В 1970-х украинскими археологами было открыто продолжение этой культуры – разворачивавшейся на Нижнем Днепре. «Военизация населения касалась… не только мужчин, но и женщин, многие из которых похоронены с оружием, воинскими поясами, сбруей и конями. В известной мере это население, несомненно, оберегало какие-то наметившиеся рубежи, поскольку, естественно, защищало свои личные владения от всевозможных вторжений. Однако основной его функцией была не охрана пограничья, а проведение в жизнь наступательной политики каганата на западных и северо-западных соседей» [там же, с.282]. Потомками тех поляниц, возможно, являются женщины бывшего однодворческого – беспоместного дворянского населения Курской, Белгородской, Воронежской губерний, орнамент наряда которых, по предположению этнографов, имитирует латный доспех. На весенних праздниках, вплоть до ХХ века, они собирались отдельно от мужчин и предавались воинственным игрищам, где дрались палками, воспроизведя приемы обращения с боевым оружием.

Плетнева отмечает, что «воинскую повинность несли… женщины всех возрастов: нередко это были юные девушки (до 20 лет), однако основная тяжесть ложилась на плечи возмужалых женщин» [там же, с.278]. Названные археологом черты нехарактерны «гинекократическим савроматам» - кому обычно (их потомкам аланам) приписывалась Салтово-Маяцкая культура [см. Бужилова, 2005]. У тех - воинские подвиги в девичестве были условием замужества, получение права на которое требовало представления трёх отсеченных вражеских голов, вполне созвучно возрастному смыслу кшатрийской варны древнеиранских народов, - но не было обычая воинской обязанности взрослых женщин. Поэтому, напр., процент скифских женских погребений с оружием существенно выше, нежели сарматских [см. Черненко, 1981]… Зато вышеназванная картина, в РСФСР пропагандировавшаяся В.И.Лениным (Бланком) (cм. повесть Фурманова «Чапаев»), - ныне хорошо известна по репортажам с Ближ.Востока - по закону о военной обязанности Государства Израиль, по военным поселениям, возведенным евреями на оккупированных арабских территориях.

Современные историки полагают надэтичный - социально-административный (в терминологии Л.Н.Гумилева «химерный»), государственный характер урбанизированной Салтово-Маяцкой культуры [Петрухин, Раевский, 1998, с.153], где порабощенное аланское население, пригнанное с Кавказа - как гнали на советские стройки русских рабов (зеков и солдат, ссыльнопоселенцев и распределенных) руководители КПСС, - использовалось как субстрат, подобно славянскому населению СССР\РФ. «…В салтовских поселениях представлены гончарное, железоделательное и другие ремесла, у печенегов, торков и половцев следов ремесла почти нет» [Федоров-Давыдов, 1966, с. 197] – была проведена индустриализация, тогдашние Морганы и Рокфеллеры снабдили салтовцев современными технологиями! «Качество металла, …было высоким. Микроисследования зубил и режущих концов ножниц для резки металла показали, что они подвергались термообработке… О высоком уровне металлообработки свидетельствует производство оружия: сабель, боевых топоров, наконечников копий и дротиков, наконечников стрел, боевых ножей и кинжалов, кистеней… Металлографический анализ образцов сабель и их обломков из Верхнего Салтова, Правобережного Цимлянского городища и Маяков показал, что они были цельностальными с высоким содержанием углерода» [Михеев, 1985, с.с. 89-90] - были кованы из литого булата, в Европе тогда неизвестного. Это косвенный комментарий к «Сказанию о хазарской дани» - заместившему в ПВЛ исторический рассказ летописи ХI века Нестора (видимо еще имевшийся у В.Н.Татищева) и противопоставлявшему хазарскому изогнутому клинку русский меч (перед булатной саблей - не более чем дубинку из железа!), коим прикрыты обстоятельства порабощения Руси хазарами. «Добыча камня, его доставка к месту строительства и обработка являлись трудоемкими процессами. …Для возведения стен Верхнесалтовского городища понадобилось приблизительно 7 тыс. м3, Маяцкого — 10 тыс. м3, Правобережного — 12 тыс. м3 и Мохначевского — 14 тыс. м3 камня. Каменные блоки различных размеров обрабатывались с помощью долот и зубил» [там же, с.с. 76—77]!

«И наидоша я Козаре, седащая на горах сихъ, в лесехъ, и реша Козари: Платите нам дань! Съдумавше же Поляне, и даша отъ дыма мечь» [ПСРЛ, т. 1-й, с.18], - здесь кончается текст «Сказания…» в Радзивилловской летописи ХIII века (утрачен лист) [см. там же, примечания], чей редактор, возможно, понимал, что речь идет о сдаче оружия безоговорочно капитулировавшими пред победителем. Рассказы Нартовского эпоса, повествовавшие об убийстве главнейшего из осетинских богатырей, Сослана, некой одушевленной сущностью «колесо Балцага», дешифрованы были, как образно преломленное предание - о завоевании юдо-хазарами, чей полководец носил титул Булшаци [Коковцов, 1932, прим.40]. Происхождение же пришельцев удостоверил виноград, чьи сорта были принесены на Дон с юго-западного берега Каспия, родины хазар [Гумилев, 1977]…

Ядром итильской армии скоро стало профессиональное войско ларисиев - латная конница на крупных среднеазиатских конях, вооруженная длинными копьями, несокрушимая для пехоты и всадников на мелких европейских лошадях. Ларисии были идейными ренегатами – среднеазиатскими мусульманами-суннитами, ставленниками арабских завоевателей, отпавшими от маздаяснийской веры древних арийцев. Они отселились из Туркестана, когда халифатский эмират Тахиридов был сокрушен (840-е – 870-е г.г.) иранцами-Саманидами – хорасанцами, номинальными мусульманами и последовательными врагами арабского ислама (и связанных с халифами-Омейядами евреев). И Х век - это та эпоха, когда в регион Киева, как и в регион Саркела, пришли стремена, типа, названного археологами «хазарским» [Кирпичников, 1973, гл. 5-я]. Это стремена, происходящие из Туркестана, с плоской подножкой, архаичные по форме, но оптимизированные для использования тяжеловооруженной – копейной кавалерией на мощных конях. Она бытовала в Сред.Азии, именно там почти не находят округлых стремян, служивших воинам противоположных тактических навыков, легкоконным стрелкам в мягкой обуви [см. там же].

Наемники-мусульмане стали основой постоянного войска Хазарии. Новый господствующий класс составили 4 тыс. мужей иудейских, живших, как в Москве, в гостеприимном Итиле, при особе бека, с семьями и челядью [Заходер, 1962, ч. 1-я, с.156]. Письмо залезшего в долги киевского иудея, сохраненное египетским синагогальным архивом и датируемое IХ - Х веком, показывает - так же, под охраной кавказских и мусульманских сабель, благоденствовала в те годы Киевская община, маршруты экспедиций которой вели на Пражский рабский рынок (крупнейший в латинской Европе).

В последние 1,5 десятилетия, когда «…в центр Звезды Кремлевской вжахнут их обрезанный конец» (из песни Д.Киммельфельда), возникла, точней возродилась - тенденция принижения деяний Святослава Великого и, в связи с этим, восхваления власти Хазарского каганата, в том числе и над русскими племенами. Оснований к этому, решительно, мы не видим, подкрепляясь авторитетом ученых. Древнее кавказское население, распространившееся в незапамятные времена до низовий Волги и жившее садоводством и виноградарством, в VI веке сменило родной язык (один из вайнахо-дагестанских языков, в случае, если антропология коррелирует с лингвистикой) на язык завоевателей-тюркютов, придавших ему военную организацию и поместившихся среди него, в качестве командного состава войск. Это устройство сохранялось, когда в Хазарии поселились евреи-гностики, бежавшие из Персии и Хорезма после подавления революций Маздака и Хурзада. В конце VIII века их ряды пополнили обладавшие капиталами раввинисты, эмигрировавшие из Византии после свержения Исаврийской династии, скоро заняв господствующее положение. «Если Хазарию VIII века можно было назвать этнической химерой, то в IX–X веках она превратилась в химеру социально-политическую. Христиане не принимали участия в гражданской войне, избегли расправы и продолжали пользоваться покровительством заморских единоверцев. Но язычникам-аборигенам не на кого было надеяться. Они, правда, умели ходить в походы, под чужими знаменами…

Среди восторженных отзывов современников о хазарских порядках, есть и охлаждающие пыл восторга. Хазары в апреле выезжали на свои поля и бахчи, а осенью привозили урожай в Итиль для уплаты налогов на содержание кагана, а следовательно, и его приближенных. Для них же ловили в Волге красную рыбу «вкуснее мяса жирного ягненка и мяса курицы». Перед начальниками хазары были обязаны падать ниц, а самое печальное, что дети хазар-идолопоклонников продавались на невольничьих базарах в странах ислама, причем ни иудеи, ни христиане не продавали в рабство своих единоверцев. Видимо, местное население Хазарии, лишенное даже той организации, которую дает конфессиональная община, было полностью беззащитно перед грозными сборщиками налогов, чужими по крови и религии. Вот откуда добывались средства для оплаты хорезмийских и гурганских воинов, державших в подчинении тех, кто их кормил. А жили они в гостеприимном Итиле вместе с женами и детьми.

…Б.Н.Заходер считает, что «эксплуатируемое хазарское население находилось в значительно более тяжелом положении, чем крестьянство на мусульманском Востоке». К тому же мусульманские крестьяне частыми возмущениями умеряли произвол чиновников, а в Хазарии не было ни одного мятежа! И отнюдь не потому, что хазары были так счастливы. Хазар нельзя винить, так как их положение было не только тяжелым, но и безнадежным. …Репрессии итильского правительства против мятежников были в первой половине IX в. столь радикальны [сравним с расправой над Приморскими партизанами… - Р.Жд.], что соотношение сил пришлого правительства и побежденного народа стало очевидным для тех и других. Эта ситуация укрылась от поверхностных взоров арабских путешественников тем более легко, что дети от смешанных еврейско-хазарских браков и даже сами евреи в X в. стали называть себя хазарами. Потому-то арабские географы различали «черных» и «белых» хазар как два разных этноса, живущих совместно в одном государстве. Поэтому-то и нужно ввести два термина: «иудео-хазары» и «тюрко-хазары». Забегая вперед, скажем, что в XI в. потомки тюрко-хазар отказались от своего этнического имени. Тогда этноним «хазар» сохранился за потомками евреев
» [Гумилев, 2001, гл. 5-я]. Судьба тюрко-хазар, вероятно, ждет в ближайшем будущем и русский этнос.

Мера эксплуатации - с победой евреев-раввинистов и инкорпорированных в их общину каганов Ашина над старой тюркютской знатью - порабощенных язычников-туземцев Л.Н.Гумилевым была оценена косвенно. Наемное войско, бывшее в распоряжении пеха (бека), насчитывало 7 тыс. всадников, периодически увеличиваясь до 12 тысяч. Известен бюджет Багдадского халифата за 869 год, когда на содержание 70 тыс. наемных воинов ушло 2 млн. золотых динариев, сумма, равная хараджу, собранному в богатом и многолюдном левантийском Халифате за два года [там же, с.128]. В годы Гражданской войны, шедшей в Хазарии в эпоху Гаруна ар-Рашида (780-е – 800-е г.г.), «пассивность хазар спасла их от жестоких экзекуций, но больно отозвалась на судьбе их детей и внуков. В VIII в. ханы Ашина руководствовались в политике, внешней и внутренней, интересами своих подданных. Еврейские цари таких целей себе не ставили. Они подавляли внутренних врагов иудаизма, а не Хазарии» [там же].

Суровость, с которою еврейскими сборщиками налогов - защищенными копьями мусульманских гвардейцев-ренегатов из Мавераннахра (не куражащихися над безоружным рабом вооруженных бандитов из Ичкерии и Дагестана, днесь наращивающих ВВП, а настоящих воинов - потомков эпических обров, ставших мусульманами дабы сбросить иго маздакитов над Хорезмом) [см. Толстов, 1949], - взыскивались подати, свидетельствуется тем что детьми хазар-язычников торговали на левантийских невольничьих базарах [Заходер, 1962, ч. 1-я, с.148]. От эго были защищены итильские вассалы-христиане и мусульмане – аланы и булгары. А детей руссов – язычников, с сер. IХ века - в годы, когда в Киеве стоял хазарский гарнизон [см. Топоров, 1995, т. 1-й, с.283 и дал.], отнимали у матерей и продавали в рабство - точно так же! На Волге и Днестре, где жили вятичи и тиверцы – хазарские невольники по Х век, это продолжалось еще дольше. Жестокость расправ с недовольными хазарами и аланами, ни разу не восстававшими против ига евреев и мусульман, можно представить, по той расправе, что постигла крестьян края 12 веков спустя. Из 3 миллионов населения Тамбовской губернии в 1920-1923 годах убито было около половины.

Бесполезно приписывать каганату какую-либо культуртрегерскую роль! Археолог задается вопросом: «А где же искусство? В самом деле, почему ничего не осталось от хазар, тогда как хуннские курганы полны шедевров, тюркские и половецкие «каменные бабы» обнаружены в огромном числе, уйгурские фрески украшают галереи Эрмитажа и Берлинского музея и даже от древних угров сохранились барельефы с изображениями воинов и пленников? Хазарские сосуды лишены орнамента, обнаруженные крепости хазарского времени построены небрежно, а изображений людей вообще нет. Закономерно это или просто археологические поиски были неудачны?

Нет, археологи работали добросовестно. Но предметов изобразительного искусства из стойких материалов в Хазарии IX–X вв. не было, да и быть не могло, хотя хазары по способностям отнюдь не уступали своим степным и горным соседям. Ведь производить памятники культуры можно лишь тогда, когда есть заказчик, способный оплатить работу художника. В Хазарии могло платить правительство, а оно состояло из людей, принципиально отрицавших изобразительное искусство. Древние евреи, современники Моисея, ценили изобразительное искусство не менее своих соседей. Они отливали золотого тельца (Аписа) или медного змея как образ божества, которому они хотели молиться. Моисей их жестоко карал за это, ибо на горе Синай ему было сказано: «Не делай богов литых» (Исх. 34.17). Его последователи поступали так же и наконец, отучили иудеев изображать что-либо. Искусство у них сохранилось, ибо скинию, а потом храм надо было украшать, но оно стало беспредметным, перейдя к символам и геометрическим орнаментам.

Короче говоря, древнее еврейское искусство стало прообразом абстракционизма. Абстрактное искусство даже у самих евреев прививалось туго. Они нет-нет, да и изображали Ваалов и Астарт, и норовили поклоняться понятным и красивым образам божества. Но к началу новой эры вкус их установился. Любые картины и статуи их шокировали. Поэтому они своих художников не имели, а если те появлялись, то занимались только каллиграфией. Хазары по простоте душевной абстрактного искусства не понимали, и интересоваться сложными проблемами абстракционизма в описанном выше положении у них не было ни возможности, ни желания
» [Гумилев, 2001, гл-ка 35].

Знакомая картина? Ныне это же можно наблюдать и на примерах академического музыкального искусства – не только композиторского, но и исполнительского. Гайдн и Моцарт писали, в современных понятиях, поп-музыку, так же работали их русские современники – Березовский, Фомин, Варламов, Гурилев. В акустическое иллюстрирование положений национал-социалистических идеологов о дегенеративном искусстве, профессиональная музыка обратилась в ХХ веке. Именно тогда она стала монополией союза советских композиторов (в широком смысле), но утратила внимание масс, не понимавших художественных тонкостей дикарской какафонии азиатских «народных празднований». Исполнительское искусство - стало таким еще раньше, когда из народного славянского инструмента скрипка была превращена в профессиональный атрибут героев «демократической» литературы, повествовавшей о страданиях уроженцев черты оседлости (предтечь нашей партии жуликов и воров).

«Собственное же искусство не могло найти покупателя, потому что хазары были бедны, а для украшательства требуется некоторое изобилие. Могильных памятников они не ставили; они просто клали покойников на вершины бэровских бугров, где тех присыпала степная пыль; культ они совершали в священных рощах, а не в храмах. А те хазары, которые приняли христианство или ислам, были вынуждены молиться в таких же халупах, в каких они жили. Правда, в Итиле была каменная мечеть, но она предназначалась для иностранцев. Когда же византийский инженер Петрона Каматир, строя в 834 г. крепость Саркел, хотел возвести там каменную церковь для донских хазар, это не было ему дозволено. Привезенные им каменные колонны и капители были брошены в степи, где их нашел М.И.Артамонов в 1935 г.» [там же].

***

Рассказывал В.В.Кожинов: «…это поистине гениальное произведение, записанное еще в 1840-х в Архангельской губернии, подверглось после 1917 своего рода изгнанию. Несмотря на то, что различные сборники былин издавались в 1930-х - 1950-х г.г. десятки раз, впервые в послереволюционное время это творение появилось в печати только в 1958 г., в составленной А.М.Астаховой научной антологии «Илья Муромец» (здесь было бы просто неприлично «опустить» эту былину), изданной малым, десятитысячным тиражом. Прямо-таки замечательно, что видный исследователь народного творчества Н.П.Андреев (1892—1942), издавая в 1938 антологию «Русский фольклор», не мог вообще отказаться от публикации этой прекраснейшей былины, но, не имея возможности напечатать ее целиком, представил читателю такие ее фрагменты, где нет речи о Жидовине [«Русский фольклор», 1938, с.с. 190-191]. И только в совсем недавнее время В.И.Калугин сумел опубликовать это драгоценное звено русского эпоса пристойным тиражом 300 тыс. экземпляров в составленной им антологии [«Былины», 1986, с.с. 122—129]. В том же году вышла антология «Былины», составленная Б.Н.Путиловым, где этой былины опять-таки нет» [Кожинов, 1992, №11]. Добавим, в ленинградских библиотеках, где сборник В.И.Калугина числился в каталогах, прежде не удавалось и получить его, заявка возвращалась с указанием, будто «нет на месте».

«В былине речь идет о том, как:
Под славным городом под Киевом,
На тех на степях на Цицарских [кесарских - византийских]
Стояла застава богатырская…
Один из «братцев» этой заставы,
Добрыня Никитич езди ко синю морю…
В чистом поле увидел ископоть [след копыта] великую,
Ископоть велика – полпечи…
…Из этой земли из Жидовския
Проехал Жидовин могуч богатырь…

И Добрыне поручают настичь и победить Жидовина, который, понятно, воплощает в себе всю мощь Хазарского каганата. Но когда этот «могуч богатырь» начал битву с Добрыней,

Сыра мать-земля всколебалася,
Из озер вода выливалыся,
Под Добрыней конь на коленцы пал.
Добрыня Никитич млад
Господу Богу возмолится
И Мати Пресвятой Богородице:
 — Унеси, Господи, от нахвальщика,—
Под Добрыней конь посправился,
Уехал на заставу богатырскую…
И теперь уже
Говорит Илья Муромец:
— Больше некем заменитися,
Видно ехать атаману самому.

Начинается тяжкое сражение; русский эпос нисколько  не преуменьшает силу и опасность врага:

Бились, дрались день до вечера,
С вечера бьются до полуночи,
Со полуночи бьются до бела света.
Махнет Илейко ручкой правою,—
Поскользит у Илейка ножка левая,
Пал Илья на сыру землю:
Сел нахвальщина на белы груди,
Вынимал чинжалище булатное,
Хочет вспороть груди белыя,
Хочет закрыть очи ясныя,
По плеч отсечь буйну голову.
…Лежит Илья под богатырём,
Говорит Илья таково слово:
— Да не ладно у святых отцев написано,
Не ладно у апостолов удумано,
Написано было у святых отцев,
Удумано было у апостолов:
«Не бывать Илье в чистом поле убитому», -
А теперь Илья под богатырём!
Лежучи у Ильи втрое силы прибыло:
Махнет нахвальщину в белы груди,
Вышибал выше дерева жарового [рослого],
Пал нахвальщина на сыру землю,
В сыру землю ушел до-пояс.
Вскочил Илья на резвы ноги
Сел нахвальщине на белы груди…
По плеч отсек буйну голову…

…Еще в 1852 году Алексей Хомяков писал, что эта былина (он, согласно тогдашнему словоупотреблению, называл ее «сказкой») «носит на себе признаки глубокой древности в создании, в языке и в характере. …Ни разу нет упоминания об татарах, но зато ясная память о козарах, и богатырь из земли Козарской, названной справедливо землею Жидовскою, является соперником русских богатырей; это признак древности неоспоримой… Спокойное величие древнего эпоса дышит во всем рассказе, и лицо Ильи Муромца выражается, может быть, полнее, чем во всех других, уже известных сказках. Сила непобедимая, всегда покорная разуму и долгу, сила благодетельная, полная Веры в помощь Божию, чуждая страстей и — неразрывными узами связанная с тою землею, из которой возникла» [Хомяков, 1988, с.с. 245, 247]. В середине XIX в., когда Хомяков написал свое цитируемое сочинение, русский богатырский эпос в сущности только начинали действительно изучать. И, как мы видим, Алексей Степанович был склонен связывать с противостоянием хазарам только одну — несущую в себе, по его словам, «признаки глубокой древности» — былину, менее «древние» казались порожденными «монгольской эпохой». В наше же время, например, известный исследователь богатырского эпоса В.П.Аникин связывает с борьбой против Хазарии этот эпос в целом
» [там же].

Война мало оставила свидетельств в источниках письменных. Происхождение Аскольда – мадьярского завоевателя Киевского каганата [Эверс, 1814; ср.: Ляшевский, 2002, с.237], представленного в переписанных византийским цензором русских манускриптах - законным государем варяжского происхождения, сокрыто было летописцами ХII века – греками и грекофилами. Критикуя связи князей с латинянами, они маскировали союз Византии с Хазарией, одиозный для русичей и в ХII веке, действовавший в 1-й\2 IХ века. В трудах же историков ХХ века, не скрывавших порабощения Руси хазарами, концептуальная англо-евразийская ложь – о борьбе православных греков с иудеями - осложняется ложью германских и украинских националистов (воспринятой советскими учеными), баснословивших про «скандинавских варягов», захвативших Великороссию (противопоставляемую «Руси - Украине»).

Но хазарскую крепость Сары-Кала(Саркел) – Белая Вежа в 830-х строили византийские фортификаторы. Киевская летопись по Голицынскому и Раскольничьему спискам («Повесть временных дей [деяний] Нестора, черноризца Феодосиева Печерского монастыря») [Татищев, т. 1-й, с.124], доступная в Петровскую эпоху В.Н.Татищеву, в недатированной части сохраняла подробность, о приходе на Киев «жидов козарских из Белавежи» [там же, 2-й, прим.137], – и с датирующим указанием, и с этнонимическим уточнением - совсем иначе, нежели в ПВЛ. Списки, дожившие до ХХ века, после объединения с Великороссией Западного края, этого известия лишились.

Церковь св.Николая, поставленную в честь Аскольда – видимо, паствой греков, перед 888 г. враждебных Хазарии и потому легально действовавших в Киеве в 882 г., в кон. 960-х разрушит Святослав Великий - только по возвращении из Итильского похода [там же, т. 1-й, с.111], подготовлявшегося скрытно…

Завоевание Киевской Руси, к сожалению, без определенной даты, известно и непосредственно из еврейских источников. В 838 г. Константинополь - союзный Юдо-Хазарии [см. Лесной, 1995, с.98], еще посетит дипломатическая миссия «кагана народа Рус» (возможно, со ставкой на о.Руяне), - двинувшись на родину обходным путем, через Германию, минуя разлившихся в 830-х г.г. по Черноморским степям венгров - федератов Хазарского кагана. Но положение руссов становилось отчаянным. Когда Константин Философ направлен был перед 863 годом с миссией в Скифию, местом его проповеди уже становится не Киев, а Ставка хазарских каганов. Дипломата, должного произвести обмен пленными (о походе хазар в Крым в дни миссии, об освобождении после переговоров пленников-греков, сообщает житие) [«Сказания о начале славянской письменности», 1981, с.85], как это водилось, послали к победителю, не пытаясь, минуя сюзерена, завязывать сношений с его побежденными противниками [Кестлер, 2001, прим.51].

Теперь – словно и не было сокрушительного набега руссов-язычников на Царьград в 860 г. [Лесной, 2012, кн. 1-я, т. 1-й] - какая-то Русь, вероятно Дунайская поскольку дата связывается с окрещиванием разбитой византийцами в 865 Болгарии [ПСРЛ, т. 9-й, с.9], в 866 году выражает готовность принять христианство [см. Лесной, 1995, с.с. 102-103]. Вместе с христианством в Болгарию приходит иудаизм… И вожди Западно-Болгарского царства, обособившегося в 2-й\2 Х в., подчеркнуто будут носить пророческие еврейские имена, а когда в 968 г. – предъявляя права на свой законный Дунайский домен [см.: Кузьмин, 1988, с.154], обеспечив фланг союзом с Венгрией (после гибели мадьярских богатырей в 955 г., в битве с латинянами на Лехе, отпавшей от Хазарии) и династическим браком с венгерской княжной, в Болгарию выступит походом Святослав Великий, вместе с болгарскими ратниками, на границах его встретят и укрывшиеся здесь воины из разгромленного Хазарского каганата [Татищев, т. 2-й, с.49].

В ту же середину 860-х в Ладоге против Рюрика был поднят мятеж (археологически подтвержденный пожарищем), а Аскольд совершил новый поход на болгар, где потерял сына [ПСРЛ, т. 9-й, с.9 (Болгарская эра)]. В 866 году появляется первое упоминание об иудаизме в Хазарии в латинских источниках. «Это значит, что цари [еврейские малики] перестали прятаться за широкую спину каганов. Последние сохраняли свой престол только потому, что их матери и бабушки были еврейки, а сами каганы, приняв обрезание, находились в составе еврейской общины» [Гумилев, 2001, с.140]. Никоновская летопись упоминает: «В лето 6373. …приа власть Рюрикъ обою брату, и нача владети единъ, и раздаде грады племенемъ своимъ и мужемъ: оному Полтескъ, иному Ростовъ, иному же Белоозеро. Того же лета родися Рюрику сынъ, и нарече имя ему Игорь. Того же лета воеваша Асколдъ и Диръ Полочанъ и много зла сътвориша» [ПСРЛ, т. 9-й, с.9].

Смоленская летопись, подобно Киевской, оказалась утраченной. Но в составе Устюжской летописи, три века непрерывно ведшейся в глухой провинции Ростовского княжества, где не было столь внимательной и широко образованной цензуры, как в цивилизованном Поволжье, сохранился текст новгородской летописи, редакции, старейшей относительно НПЛ: «В лето 6371-го. Придоша князи варяжския на Русь княжить три браты: первы Рюрик седее в Новеграде, други Синеус, сед на Белеозере, трети Трувор, седе во Изборску, а то приго[ро]дие Псковское тогда был в кривичах, больши город. От тех варях, находник, прозвася Русь, и от тех словет Руская земля. И суть новгорости людие и до нынешняго дне от роду варяжска. По двою летех Синеус и брат его Трувор умре, и Рюрик един прият всю власть русскую, и нача владети един, раздая грады людем своим: иному Полотеск, иному Ростов, иному Белоозеро» [там же, т. 37-й, с.18]. Дальше, в летопись был вставлен кусочек Смоленской летописи, чего нет в НПЛ (вообще в других летописях!). 2-я редакция летописи (Архангелогородский Летописец) дает разночтение «князи немъския» [там же, с.56] - как стали представлять себе варягов в провинциальной Московии кон. ХV – нач. ХVI века, но обе редакции содержат смоленскую вставку, внесенную еще в протограф летописи Устюга, далее продолженную в рассказе о радостной встрече смолянами освободителей - Олега и Игоря [там же, с.с. 18, 57]. Рассказ краткой Печерской летописи 1074 года, внесенной в Слуцкую летопись [там же, т. 35-й, с.с. 80-81] и сообщавшей о княжениях Владимира, Ярослава и Изяслава, поглощается текстом летописи Устюжской. Быть может, это указание на возраст смоленских новелл, сохранившихся в последней.

Смолянин возвышал свой город, - чьи князья-Рюриковичи, потомки Мстислава Великого и Кристины Шведской, в ХII веке враждовали с византийскими иерархами [см. Рыбаков, 1972, ч. 2-я], - перед боярским (и жидовским) и митрополичьим Киевом. Субординативно подчиняясь Греческим первоиерархам, летописец вынужден скрывать, что греко-христианин, крещенный патриархом Игнатием с именем Николая, убитый язычником – варягом Олегом, Аскольд служил хазарскому кагану, вынужден выставлять Аскольда послужильцем Рюрика. Но между строк он говорит иное - глава рода(!), удивившийся, идя, якобы, из богатейшего Новгорода мимо  Смоленска (однако примерившись к его захвату), не принадлежал к княжеским, ни к боярским варяжским родам, был инородцем (не должным иметь власти под рукою Рюрика и Олега): «и беста пришли с ним из Варях два человека, имя единому Оскольд, а другому Дер, но ни племян княжеска, ни болярска. И не дасть им Рюрик ни града, ни села. Аскольд и Дер испросиста у Рюрика ко Царюграду ити, с родом своим. И поидоша из Новаграда на Днепр-реку, и по Днепру внис мимо Смоленеск<их мест>, и не явиста в Смоленеск, зане град велик и многа людьми. И приплыста под град Киев, и узреста на горе град мал, и воспрста ту сущих людеи: Чии есть градок сеи? Они же реша им: Были у нас аще три браты: Кии, Щок, Хорив да сестра их Лыбедь, и зделаша град сеи, и изомроша, мы же седим зде и даем дань козаром! Оскольд и Дер рекоста им: Мы есми князи варяжскии! И седоста в горотке том княжить. И многи вариги совокуписта. И начаша владети Полянъскою землею. И беша ратьми со древляны и с югричи» [ПСРЛ, т. 37-й, с.с. 17-18]. Новгородская I летопись Младшего извода – НПЛ(М), первая новгородская летопись, сохранившая начало, в обоих своих видах, вообще не говорит о какой-либо связи Аскольда с Рюриком и новгородцами, называя их просто «варягами» [там же, т. 3-й, с.с. 107, 435]. Видимо, варягами в социальном смысле - наемниками.

Направления походов Аскольда, названные здесь – на запад на древлян, на северо-восток на югру (вариантами - на уличей, на юго-запад) - удостоверяют независимость его от Ободритской державы на Балтике, его связь с Хазарией.

Другая уникальная летопись - Иакимовская, не имевшая дат, как не имели их протографы НПЛ [Милютенко, 2007, с.595] и Ипатьевской, - чей древний редактор механически соединял великоросский источник [см. Янин, 1984, с.с. 48-56] с обрезками греческого редактора ПВЛ и с утраченной болгарской хроникой, - упоминает: «Имел Рюрик неколико жен, но паче всех любляше Ефанду, дочерь князя Урманского, и егда та роди сына Ингоря, даде ей обещанный град с Ижорою в вено.

Славяне, живущие по Днепру, зовомии Поляне и Горяне, утесняемы бывши от Козар, иже град их Киев и прочия обладаша, емлюще дани тяжки и поделиями [мобилизациями на «дело» - войну] изнуряющее, тии прислаша к Рюрику переднии мужи просити, да послать к ним сына или ина князя княжити. Он же вдаде им Осколда, и вои с ними отпусти. Осколд же шед облада Киевом, и собрав вои повоева первое Козар, потом иде в ладиях ко Царю-граду, но буря разби на море корабли его, и возвратися, посла в Царьград ко царю…

(Здесь на стране [поле] подписание: «утрачены в Летописце два листа», а зачато:

…Михаил же возблагодари Бога иде в Болгары… По сему дознаюсь, что о крещении Осколда утрачено, и Михаил сей Кир-Михаил митрополит, показавший чудо незгоревшим Евангелием)
» [Татищев, т. 1-й, с.110]. Следующий отрывок говорит: «Рюрик по отпуске Осколда, бе велми боля, и начат изнемогати; видев же сына Ингоря вельми мала, предаде княжение и сына своего шурину своему Олгу, варягу сущу, князю Урманскому. Олег бе муж мудрый и воин храбрый, слыша от киевлян жалобы на Осколда, и позавидовав области его, взем Ингоря, идее с войски ко Киеву. Блаженный же Осколд предан киевляны, и убиен бысть, и погребен на горе, иде же стояла церковь святаго Николая, но Святослав разруши ю, яко речется. По сем Олег облада всю страну ту, многи народы себе покоряя, воева же на Греки морем, и принуди мир купити, возвратися с честию и богатствы многими, повоева же Козары, Болгары и Волоты до Дуная» [там же]. Киевляне запомнили Аскольду гибель флота в морском походе на Царьград, куда хазарами, своего флота не имевшими, были мобилизованы русские рабы (другие хазарские подданные флота также не имели). Правописание Осколд (видимо, с ударением на 1-й слог) полагает скорее мадьярское, нежели скандинавское происхождение имени.

В кон. IХ века евреи и венгры выступают как союзники кесаря Льва Мудрого, нажимающие с севера на Болгарию. Этому предшествовала ситуация, когда наемниками хазарского бека, против его предыдущего послужильца, хазарами нанимались, последовательно, князья алан, мадьяр, печенегов, гузов [см. Кестлер, 2001]. В то время хазары «использовали печенегов против мадьяр, но во второй половине IX в. поссорились с ними и заключили союз с гузами. Около 889 г. гузы потеснили печенегов, и те передвинулись на берега Днепра, где продолжили войну с мадьярами, не забывая хазар» [Гумилев, 2001, с.125]. Тогда и подвергся Киевский наместник Аскольд нападению печенегов. В Никоновской летописи под летом 6375-м записано: «…Того же лета избиша множество Печенегъ Осколдъ и Диръ» [ПСРЛ, т. 9-й, с.9]. Возникшею изоляциею хазарского гарнизона в Киеве воспользовался Олег.

В Мелхиседековой (Иакимовской) летописи дальше стоит известие, как Олег женил Ингоря на изборянке – плесковитинке Прекрасе, нареченной в замужестве Ольгой [Татищев, т. 1-й, с.111], отраженное и в Степенной книге.

Цитирование общего источника в Степенной книге окончили пред указанием, что Ольга из рода Гостомысла, думаю, полемизировавшим со слухом, будто она была дочерью Олега (он помянут в Типографской летописи и Пискаревском Летописце), приписав ей дальше крестьянское происхождение. Слух маловероятен, поскольку Олег, по зарубежным источникам, имел сына – тоже Олега, Игорева двоюродного брата, для которого попытался узурпировать отвоеванный у хазар Киев, оставив Игорю Ладожский домен [Кузьмин, 1988, с.с. 152-153]. Однако в сборнике ХV века из Уваровского собрания - старше Степенной книги и Типографской летописи, описанном архм.Леонидом (Кавелиным), находились иные известия, изъясненные очень похожим слогом (до редактирования оппонентом?), о том, как «Игоря же Олегъ жени въ Болгарехъ [со столицей в Плиске – Плескове!?], поятъ за него княжну, именемъ Олгу, и бе мудра велми» [Леонид, 1888, с. 217]. Конспективное изложение статьи можно увидеть в Карамзинской летописи: «при Олзе бы, отнюдуже приведе ему Олегъ жену от Пльскова, именемь Олгу, лет 10, и жит Игорь с Олгою лет 43». Возраст невесты показывает, что брак был династическим, эпохи царя Симеона (чьей племянницей была Ольга по болгарским данным) [Никитин, 2001, с.210, прим.39]. Учитывая же, что Игорь при жизни Олега, показавшего себя в Киеве узурпатором, княжил лишь в Новгороде, происхождение невесты из Пскова Чудского можно было б и не уточнять, в отличье от Пскова Болгарского. Если Игорь погиб в 949 г., как получается по Болгарской эре (подтверждаемой польскими источниками) [Кузьмин, 1988], женился он в 906. Летопись под этим (следующим) годом говорит о походе Олега на Царьград, сокрытом, правда, в летописях греков (они молчат о многом, неудобном византийцам), но логично истекавшим из союзнических обязательств перед Болгарским царем.

Кроме русских и еврейских, деяния Олега сохранились также в казанских летописях, практически не используемых советскими (постсоветскими) историками, ввиду, как говаривали агитпропщики, «неприкрытого антисемитизма». Русские, булгарские и татарские сообщения академик Болгарской АН Ю.К.Бегунов суммирует такой последовательностью:

1.Поход варяжско-русского войска князя Олега Вещего и его союзников из Новгорода в Киев был предпринят, вероятнее всего, весной 882 г.

2.Около Киева это войско соединилось с войском булгарского балтавра Алмыша Джафара.

3.Город был легко взят союзными войсками без штурма либо хитростью, либо с предъявлением ультиматума совету старейшин (бояр).

4.Малолетний сын князя Рюрика Ингварь (он же Игорь) был объявлен совету бояр как будущий князь Киевского княжества.

5.Прежний владетель князь Аскольд и его старший сын Булат были приведены к Олегу Вещему и убиты (Дир погиб раньше, в 876).

6.На Киевский стол сел князь Олег Вещий как опекун Игоря, или везир.

7.Олег Вещий провозгласил Киев «Матерью городов русских», а подданные прозвались Русь: это были поляне, «яже ныне зовомая Русь».

8.В своем правлении Олег Вещий опирался на совет бояр (старейшин), а также на свою варяжско-русскую дружину и ополчение антов, которым командовал сын покойного Дира Джун («голова анчийский»).

9.Олег Вещий стал строить города и установил дани Киевскому государству и варягам от Новгорода.

10.Олег Вещий отнял у еврейских купцов имущество и отдал его булгарам в качестве первой дани.

11.Булгарские союзники – балтавр Алмыш и бий Алабуга – вернулись в Хорысдан (Путивль) и потом в Булгар, столицу Волжской Булгарии
» [Бегунов, 2007, т. 1-й, с.с. 433-434].

Константин Багрянородный упоминает о «скифском» архонте Алмуше, осаждавшем в кон. IХ в. Киев по повелению правителя Хазарии. Историки толкуют его, как мадьяра [Новосельцев, 1965, с.209], - хотя имя тюркское, а булгары в т.в. были злейшими врагами мадьяр. Булгарский и греческий политики противоречат друг другу, говоря об эпохе, не оставившей аутентичных источников.

Историки вольны принимать либо ту сторону, либо эту. Склоняются они, обыкновенно, полностью на греческую сторону, ввиду политической установки украинского национализма, созданной еще М.Грушевским: представить Аскольда исконно-украинским князем, а варягов – германцами, «москальскими захватчиками». Однако именование сына Дира, противопоставленного Аскольду, «головой анчийским» (антским), внушает доверие скорей к тюркскому источнику! Масуди в 940-х г.г. Дир (ДерА) упоминался, но не как мифический брат Аскольда - братство коего, похоже, изобретено лишь греко-русскими церковниками, сочинявшими ПВЛ, - а как славянский (т.е. антский) царь Волыни. Константин же в Х веке мог исчислять Русь, как Хазарию, по политическому значению последней, претендовавшей на всю Вост.Европу и реально владевшей большей ее частью, на фоне которого - имя языческого племени, враждебного византийцам, было исчезающе небрежимым…

В летописи Псевдоиакима русское крещение соотносится с персоной царя Симеона Болгарского, невзирая на явный анахронизм компиляции, привносимый сюда же сообщениями о походе на булгар (различно даже правописание!) Владимира Святославича (лето 6493-е), о посольстве в Царьград: «По сем же иде Владимир на Булгары и победи их, мир учини, а прият крещение сам и сынове его, а всю землю Русскую крести. Царь же болгарский Симеон присла иереи учены и книги довольны, и посла Владимир во Царьград к царю и патриарху, просити митрополита, они же вельми возрадовашася, и прислаша митрополита Михаила, мужа весьма ученаго и богобоязненного, болгарина суща, с ним четыре епископы и многи иереи, диаконы, и демественики (певчие) от Славян. Митрополит же по совету Владимира, посажа епископы по градам в Ростове, Новеграде, Владимире и Белеграде.

Сии же шедшее по земли с вельможи и вои Владимировыми, учаху люд и крещаху всюду стами и тысящами; колико где прилучися, аще людие невернии вельми о том скорбяху и роптаху, но отрицатися воев ради не смеяху.

В Новеграде люди уведавше, еже идет Добрыня идет креститися, учиниша вече, и закляшася все, не пустити во град, и не дати идолы опровергнути. И егда приидохом, они разметавшее мост великий, изыдоша с оружием, и аще Добрыни прельщением и лагодными словы увещевая их, обаче они ни слышати хотяху, и вывесше два порока великие, со множеством камени поставиша на мосту…
» [Татищев, т. 1-й, с.112]. Свидетель событий с другой стороны баррикады (реки) выразил отношение к Добрыне, сложив былину, записывавшуюся в ХVIII - ХIХ веках [см. Жданович, 2012].

Книжниками древности славянская гласная у- виделась полусогласной - v, противополагаемой букам (почему в новогреческом языке нет согласной веди); гласную обозначали, как диграф о-у. Средневековое упрощение орфографии вело к тому, что в одних случаях из диграфа выбиралось о-, в других у-; тогда же стали графически разделять Болгарию на Дунае и Булгарию на Волге. Объединены были статьи, видимо, еще тогда, когда разделения не было, и то, что Владимир-язычник воевал с христианином Симеоном Болгарским, при отсутствии в хронике дат, поскольку византийцы охотно использовали язычников против христиан-болгар, не показалось малообразованному - незнакомому с хронологией летописцу невероятным. Здесь угадывается «беллетристический» композиционный повтор: незнатный человек Аскольд ходил на царя (к Царю-граду), и буря разбила его корабли; каган Владимир Святославич идет на царя, побеждает его и обретает истинную веру.

Подтверждение показаний о Болгарском царе, как о подлинном крестителе Руси, имеется. В знаменитом, благодаря цитате «Слова о полку Игореве» в писцовой приписке, Псковском Апостоле 1307 года освящение древней Софии Киевской (предшествовавшей зданию Ярослава Мудрого) датируется летом 6460-м – годами правления св.Ольги [Рапов, 1988, с.174]. Но в статье о миссионерстве Симеона Болгарского, по-видимому исходившей из известий о деяниях св.Ольги, племянницы его, не было нужного цитатного материала, да и не Болгарию собирался хронист славить, и он прилепил цитату из иного летописного источника - филэллинского, не убоявшись противоречия. Хроника, которой он воспользовался, была удивительной, отличной и от Несторовой (Лаврентьевская, Ипатьевская и Радзивилловская летописи), и от используемой в летописи Русской митрополии (Софийская I и производные от нее).

***

Свод известный в извлечениях «Истории Российской» и рассказавший о «крещении мечем и огнем» [Татищев, т. 1-й, с.113] новгородцев, не публикуют отдельно, хотя выборка по старому – избежавшему модернизаций изданию и анализ всех названных историком цитат были выполнены Сергеем Лесным [Лесной, 2012, кн. 1-я, с.с. 412-427 и дал.]. Принято его относить к вымыслам Татищева [Лурье, Добрушин, 1970], - среди -масонских (Н.Карамзин) и -большевицких (С.Пештич), как и <…>-православных (Е.Голубинский) историков это считается хорошим тоном. Так учат студентов. Ныне один из еврейских фондов, возглавляемый д.и.н. Е.Анисимовым, оплатил сочинение целой пашквили, порочащей В.Н.Татищева, сварганенной в Киеве и разосланной по библиотекам СНГ [Толочко, 2005]!

Даже серьезными советскими историками имена героев новеллы объявлялись [Тихомиров, 1994, с.с. 49-51] присущими, якобы, лишь авантюрной литературе ХVII века: Богомил, Соловей, Угоняй, Воробей Стоянович. Но это не так! Богомил – имя, известное, начиная с попа Феофила-Богомила, жившего в Болгарии в 1-й\2 Х века [Веселовский, 2001, гл. 4-я, 2-я часть]. Соловьем назван воевода князя Мстислава Киевского, в былине, записанной новгородским летописцем в списке 1550-х г.г. Летописчика 1518 г. [Клосс, 1968, с.156]. Имя Угоняй необычно, но вероятно, огласовано оно так лишь одним из поздних редакторов. Известна польская фамилия, а в Белоруссии существует даже н\п с этим корнем: Гонцевичи. Имя новгородского посадника в первоисточнике огласовано м.б. по-новгородски, напр.: Гонята.

Вражда нашей Грантоносной Историографии к Василию Никитичу Татищеву, как и «исчезновение» летописей, цитировавшихся им, удивлять не должна. Помимо Иакимовской, им цитируется также Киевская (Раскольничья) летопись, чью новеллу-некролог лета 6621-го мы и напоминаем: «Сей князь великий [СвятополкII] был ростом высок, сух, волосы чермноваты и прями, борода долгая, зрение острое. Читатель был книг и вельми памятен, за многая бо лета бывшее мог сказать, яко написанное. Болезней же ради мало ел и весьма редко и то по нужде других упился. К войне не был охотник и хотя на кого скоро осердился, но скоро и запамятовал. При том был вельми сребролюбив и скуп, для котораго жидам многие пред христианы вольности дал, чрез что многие христиане торгу и ремесл лишились. Наложницу свою поял в жену и так ее любил, что без слез на малое время разлучиться не мог, и, много ея слушая, от князей терпел поношение, а часто и вред с сожалением. И ежели бы Владимир [Мономах] его не охранял, то б давно Киева Святославичами [Олегом и Давидом Черниговскими и Ярославом Муромским] лишен был.

По смерти его киевляне, сошедшись в церкви святой Софии, учинили совет о избрании на великое княжение, на котором без всякого спора все согласно избрали Владимира Всеволодича. Киевляне по всеобщем избрании на великое княжение Владимира немедля послали к нему знатнейших людей просить, чтоб, пришед, приял престол отца и деда своего. Владимир же, уведав о смерти Святополка, вельми опечалился и горько о нем плакал, зане имели междо собою любовь, как родные братья, но в Киев идти не хотел, разсуждая, что Святославичи Давид и Олег, яко старейшего брата дети, могут войну противо его начать, и для того к ним послал, желая о том договор безсорный учинить. Киевляне же, не хотя иметь Святославичев, возмутилися и разграбили домы тех, которые о Святославичах старались, первее дом Путяты тысецкого. Потом жидов многих побили и домы их разграбили за то, что сии многие обиды и в торгах христианом вред чинили. Множество же их, собрався к их синагоге, огородясь, оборонялись, елико могли, прося времяни до прихода Владимирова. Вельможи же киевские, видя такое великое смятение и большего опасаясь, едва уговоря народ, послали второе ко Владимиру, прося, чтоб немедля пришел и народ мятусчейся успокоил, объявляя, если не ускорит пришествием, то «опасно, чтоб невестку твою великую княгиню, бояр, церкви и монастыри не разграбили, и ежели то учинится, то никто, кроме тебя, ответа пред Богом дать не должен». Владимир, слышав сиеа вельми ужасся и вскоре послал о всем возвестить Святославичем, сам пошел в Киев, и когда приближился в неделю, апреля 20, встретили его за градом народ многочисленный, потом бояре тоже у врат града; митрополит Никифор со епископы и причтом церковным прияли его с честию и радостию великою и проводили до дому княжеского. Тамо прият Владимир престол со удовольствием всего народа, мятеж же преста. Однако ж просили его всенародно о управе на жидов, что отняли все промыслы христианом и при Святополке имели великую свободу и власть, чрез что многие купцы и ремесленники разорились; они же многих прельстили в их закон и поселились домами междо христианы, чего прежде не бывало, за что хотели всех побить и домы их разграбить. Владимир же им отвечал: Понеже их всюду в разных княжениях вошло и населилось много, и мне не пристойно без совета князей, паче же и противо правости, что они допусчены прежними князи [двойственное число: Всеволодом Ярославичем и Святополком Изяславичем Киевскими], ныне на убивство и грабление их позволить, где могут многие невинные погибнуть; для того немедленно созову князей на совет! И вскоре послал всех звать ко Киеву. Когда же князи съехались на совет у Выдобыча, по долгом разсуждении установили закон таков: Ныне из всея Руския земли всех жидов со всем их имением выслать и впредь не впусчать; а если тайно войдут, вольнО их грабить и убивать! И послали по всем градам о том грамоты, по которым везде их немедленно выслали, но многих по городам и на путях своевольные побили и разграбили. С сего времени жидов в Руси нет, и когда которой приедет, народ грабит и убивает
» [Татищев, т. 2-й, с.с. 128-129]. То, что жиды свободно обитали в Великороссии в ХI веке, после же – об этом ничего неизвестно, это факт. Но Повесть Временных лет в великорусских редакциях об этом промолчала [ПСРЛ, т. 1-й, с.290; т. 20-й, с.108; т. 23-й, с.29; т. 30-й, с.57], а по южнорусской передала в очень сильном сокращении [там же, т. 2-й, с.278]. В Никоновской летописи ХVI века сокращение новеллы Московской летописи века ХV, содержавшей «неполиткорректные» сведения, изъятие нетолерантных именований и терминов [там же, т. 25-й, с.27], заметно невооруженным глазом [там же, т. 9-й, с.с. 143-144].

Иакимова летопись по Мелхиседекову списку ХVIII века, каковой псевдоэпиграф по имени владельца правильнее числить Мелхиседековой летописью, оставила свидетельства своего бытования, помимо свода Татищева. «Сказание о Словене и Русе» стоит в Хронографе 1676 г., его древность историки отрицают. Наша летопись говорит о Словене и Скифе. Новгородцы в древности именовали себя словенами, противопоставляя Новгородскую землю - Руси, это присутствует, напр., в повести о битве новгородцев с суздальцами 1170 года. Великой Скифью звалась Южная Русь в ПВЛ [там же, т. 1-й, с.14], ничего не сказавшей о братьях Скифе и Словене, вернее, сократившей прочие имена, назвав в географической справке ряд эпонимов: Кий, Радим, Вятко. Однако на предание о Словене и Русе (как и на русский обычай парной бани, известный из новеллы ПВЛ об ап.Андрее) ссылается анонимная персидская географическая компиляция 1126 года "Моджмал ат-таварих", переведенная А.П.Новосельцевым [Новосельцев, 1965, с.297]. В 870 г. (Болгарская эра) Аскольд совершал морской поход на греков. «Греческие источники о нем не говорят, т.к. он, в сущности, Византии не коснулся: буря разметала ладьи руссов еще по дороге. В Никоновской же летописи мы находим: В лето 6375. Возвратишася Асколд и Дир от Царьграда в мале дружине, и бысть в Киеве плач велий. Того же лета бысть в Киеве глад велий…» [Лесной, 1995, с.108]. Хазарское отношение к мобилизуемым на войну «субботним гоям» не оставляло поводов приязни туземцев к завоевателям!

Татищеву келейник умершего владельца сообщил об утраченной рукописи: «он сказывал, что списал ея в Сибири, иногда сказывал, что чужая, и никому не показывал». Как видно, архимандрит был любителем православного «самиздата», подобно знаменитому белозерскому (ростовской земли) книжнику ХV века, мниху Ефросину. А источник самиздата был надежный!

Упомянув Михаила, как митрополита IХ века, Мелхиседекова летопись, - подобно митрополичьей летописи начала ХVI века - Никоновской (связанной, однако, не с первоисточником Татищева, а с его средневековой обработкой) [Янин, 1983, с.25], - называет его повторно, в Х веке, сообщая хрестоматийную лубочную историю Владимирова крещения Южной Руси, известную по летописям ХV века, - но говоря о поставлении им 4 епископов (без Новгородского епископа!). Такое же известие - вставлено в новеллу Холмогорской летописи середины ХVI века, разрывая рассказ митрополичьего летописания о поставлении Киеву первоиерарха Леонтия, а Новгороду Иакима Корсунянина…

Холмогорская летопись интересна тем, что время, место и вероятный ее создатель были выявлены по припискам к тексту и владельческим записям очень точно. Она сведена между 1559 - 1561 г. на Двине, командированным туда писцом (ревизором) Василием Михайловичем Гагиным [Лаврентьев, 1985, с.с. 329-330]. Столичный чиновник использовал источники московского происхождения - до 1140-х Типографскую летопись, но в более полной и точной редакции, нежели сохранившиеся [см. там же, с.с. 327-328], до 1390-х Львовскую, а по начало 1500-х – местную Вологодско-Пермскую летопись, пополнив ее материалами воеводского архива 1410-х – 1550-х.

Здесь, в 1-й части летописи, должна бы находиться статья из Типографской. Однако здесь цитируется Львовская летопись (с ее датой л. 6496-го), вернее, ее протограф, видимо, не содержавший статьи, в ПВЛ выставляемой под л. 5498-м (Радзивилловская) - 5500-м (Ипатьевская и НПЛ; в Лаврентьевской 6499), с сообщением об основании Белгорода. Потому, она была разбита вставкой, видимо, тоже ростовской - сообщившей имя еп.Ростовского, назвавшей 4 епископии: «в лето 6496. …Крести же ся князь Владимир от патриарха Фотея в Корсуне граде и приведе с собою из Грек в Киев Леонтия митрополита, а с ним 4 епископы, и крести всю Русскую землю. Сей бысть митрополит первый Леонтий, и нача, рече, князь великий митрополью в Киеве, и тех епископов посади по городам. Белъгород нарече епископью и посади в нем перваго епископа, а другаго епископа Федора посла в Ростов-град с мучеником Борисом, той бысть первый епископ в Ростове и крести всю землю Ростовскую и Суздалскую. Третьяго епископа посла в Черников, четвертаго епископа посла в Володимер Волынский.

А Новуграду Якима Корсунянина. Яким же епископ, пришед в Новъград, идолы сокруши, а Перуна ссекл, верже в Волхов, его же влечаху биюще, а в нем бес вопияше: О, горе, ох, мне, достах же ся немилостивым рукам! И вринуша его в Волхов, он же пловя сквозь великий мост, и вергоша на него древо, он же рече им: Сим древом, новгородстие люди, тешащееся, поминайте мене! На нем же ныне убивахуся, утеху творят бесом. Приближися Перун ко брегу, и вышед рано, видев, балнин [пидоблянин], рече: Уже ты, небоже Перушича, досыти хлеб ел у нас! И отринуша его шестом, глаголи: Плови, света во окошную!
» [ПСРЛ, т. 33-й, с.29]. Четверка епископов (с пронумерованными кафедрами) выписана перед именем владыки Новгородского архиепископства (видимо, пропущенным в источнике – повествовавшем, как бы, от его лица, хотя В.Л.Янин считает, что здесь просто шла граница вставки). Любопытно, что Татищев был знаком с источником Холмогорской летописи. Похожее сообщение, только с именем митр.Михаила, с включением имени Иакима и без перечисления кафедр епископов, он называет под летом 6499-м [Татищев, т. 2-й, с.64]. Протограф известия Мелхиседековой летописи о славянских певцах (демественниках) угадывается в особом чтении второго (неопубликованного) – Чертковского списка Холмогорской летописи: «…По сем начя вера христианская простирается во Руской земли. Того же лета прииде Антонеи из Царя-града в Печеру и с ним три певцы» [Лаврентьев, 1985, с.327].

Холмогорский летописец работал творчески, одно из двух имен первоиерарха Руси Х века он удалил, сделав это правильно, оставив имя Леонтия. Другой вывод  редактора, сообщение под датой л. 6496, было ошибкой хотя согласной с фактом крещения Владимира в 986 г. (названным в «Памяти и Похвале» Якова и «Чтении о Борисе и Глебе» Нестора, младших современников эпохи), но противоречившей летописным новеллам л. 6500-го и далее - повести о Белгороде и белгородском киселе [ПСРЛ, т. 33-й, с.с. 29-30]. Быть может, в его источнике Повести временных лет эти новеллы еще не оснащались годичной сеткой??

Рассказ митрополичьего летописания о крещении новгородцев Добрыней, под летом 6499-м, кроме Софийской, стоит в следующих ей Ермолинской, Типографской, Костромской, Вологодско-Пермской, в Сокращенном своде, Владимирском Летописце, Тверском сборнике. Типографскую (до 1140 г.) и Вологодско-Пермскую (от 1397 г.) летописи составитель цитирует [там же, Предисловие, с.4]. Их дата подтверждена и раскопками, точным дендрохронологическим исследованием, явив картину сопровождавшегося пожаром жаркого боя христиан с язычниками в Новгороде ок. 990 г., под мостовой 991 г. н.э., возле Преображенской церкви [см.: Янин, 1983]: владычные историографы не ошиблись. Но мы заключаем, что протограф Мелхиседековой летописи был авторитетным - настолько, чтоб выправлять по нему митрополичье летописание, хотя и подцензурным, допуская лишь фрагментарное цитирование, и к нему получал допуск лишь высокопоставленный московский чиновник.

Для текстов Львовской летописи 1560 г. и 1-й части (по 1248 г.) Тверского сборника 1534 г. реконструируется некий общий источник – 2-я редакция Свода 1518 года. 1-я редакция, как считается, передаваемая в «Летописце 72 язык», основана на Своде 1472 г. (в Ермолинской летописи) [Насонов, 1969, с.с. 268-274], предположительно составленном при дворе вдовствующей Вел.княгини Марьи Ярославны, в 1460-х поселившейся в Ростове [Клосс, 2005]. 2-я редакция была сложней. Ее 1-я часть – по лето 6505-е выписывалась по Троицкой летописи (списка, совпадавшего с утраченным в 1812 г. Мусин-Пушкинским), пополняясь по Ермолинской летописи (с лета 6472-го) и Владимирскому Летописцу (с 6420-го) [там же]. Новеллу о крещении Новгорода Леонтием и пидблянине, оттолкнувшем дубовый идол Перуна, заимствовали только из Ермолинской: в ней не было имени Федора Ростовского [ср.: ПСРЛ, т. 23-й, с.19; т. 30-й, с.37], не называемого и Львовскою. Но Ермолинская датировалась по митрополичьей летописи летом 6499-м. Львовская летопись, датировав т.наз. «Речь Философа» по Троицкой [см. там же, т. 18-й, с.16] стандартным летом 6994-м [там же, т. 20-й, с.с. 67-76], далее очень сильно уплотняет хронологию, как и текст: "…Въ лета 6496. Крестися Володимеръ и вся земля Руская. И поставиша въ Киеве митрополита, а къ Новугороду архиепискупа, а по инымъ градомъ епискупы и попы и дьяконы, и бысть радость всюду. И прииде архиепискупъ Акимъ Корсунянинъ, и требища разори, а Перуна посече, и повеле влещи во Волхвовъ; и поверзши ужи влечаху его по калу, биюже жзлиемъ, и заповеда архиепископъ прикомуже не переняти его. И выде Видблянинъ рано на реку, хотя городцы вести въ городъ, сице Перунъ приплылъ ко берви, и отрину его шестом…" [там же, с.81]. Она, как видим, выпустила известие о 4 епископиях (дальше внесена повесть о Белгороде) [там же, с.82]. Однако дата крещения Новгорода осталась смещенной. Понять источник ошибки мы можем, отметив, что в «Летописце 72 язык», основанном на 1-й редакции Свода 1518 г., местами сохраняется летоисчисление по Болгарской эре, когда дата события расходится на 4 года с датой его же в параллельном тексте: «В лето 6415. Олегъ жени Игоря-князя и поать за него Олгу-княгиню отъ Пльскава <6411. …поя за него от Пскова Олгу>» [там же, т. 23-й, с.3]. Ермолинская пересчитала дату по Константинопольской эре, но она, видимо, склоняла не великорусское, а болгарское название города - ПлискА, сохранив указание на царское происхождение невесты (выбрасываемое в источниках, отцензурированных болгаробойцами - греками).

Новелла о крещении не древняя, как потому, что идол был каменный, так и из-за того, что в Х веке горшечное производство в Новгороде не было рыночным [Янин, 1984, с.44], - это фантазии клерикальных сочинителей, подлинная же история крещения была иной [там же, с.с. 48-54]. Для уяснения того, какими материалами располагали редакторы Свода 1518 г. в интересующей нас части, приводим статью по иным источникам, использовавшим Свод 1472 г.. Тверской сборник компилирует повесть о крещении новгородцев иначе, проясняя свою композицию, частью ссылаясь на источники: "О разрушении идола Велеса въ Ростове. Ищи сего въ житии Аврамиа Богоявленъскаго, Ростовскаго чюдотворца.

О разрушении идола, иже въ Новегороде. Въ лето 6499. ПослА Володимеръ въ Царьгородъ къ Фотею патриарху, и възя у него первого митрополи Киеву Леона, а Новогороду архиепископа Иакыма Корсунянина, а Ростову архиепископа Феодора, и по инымъ градомъ епископы, и попы и диаконы, иже крестиша всю землю Рускую; и бысть радость всюду.

И прииде архиепископъ Иакымъ къ Новогороду, и требища разори, и Перуна посече, и повелев <в>лещи его въ Влъховъ. И привязавшее ужи, влечаху его по калу, биюще жезлиомъ и пихающее; и въ то время вшедъ бяше въ Перуна бесъ, въпя въ немъ: О, горе мне! Достахся немилостнымъ симъ рукамъ!

И вринуша его въ Влъховъ, онъ же, пловяше сквозе великий мостъ, верже некто на нь палицу древяну. Онъ же врьже палицу на мостъ, глаголя: Симъ тешащееся людие Новогородстии, поминайте мене! На немъ же и ныне безумнии убивающееся, утеху творятъ бесомъ.

И заповедаша никомуже нигдеже не приати его. И приближеся Перунъ къ брегу, и вышедъ Выдблянинъ на реку рано, хотя грънцы вести въ градъ
…" [ПСРЛ, т. 15-й, с.114]. Сопоставляем с Типографской летописью, которая основывалась на Ростовском своде 1484 г.: "В лето 6499 посла Володимеръ и взя у Фотия патреарха Царегородского 1-го митрополита Киеву Леона, а Новугороду архиепископа Акима Корсунянина, а по инымъ градомъ епископы и попы и диаконы, иже крестиша всю землю Рускую. И бысть радость всюду. И прииде Новугороду архиепископъ Акимъ. И требища разори, и Перуна посече, и повеле влещи и въ Волховъ. И повръзавши ужи, влечахуть и по калу, бьюще жезлиемъ, пихающе. И в то время вшелъ бяше в Перуна бесъ, вопя в немъ: О горе, охъ мне, дастахся немилостивымъ симъ рукамъ!

И вринуша его въ Волховъ. Онъ же пловя сквозе Великий мостъ, и връже на нь палицю, глаголя: Людие Новогородстии, и симъ тешащеся, поминайте мене бьющееся!

На немже и ныне безумнии, убивающеся, утьху творять бесомъ. Заповедаша же нигде же никому же приати его. И иде Пидьблянинъ рано на реку, хотя грънцы вести въ градъ, онь же Перунъ приплу к берегу, и отринуша и шестомъ: Ты, рече, Перушице, досыти еси елъ и пилъ в Новегороде, а нынеча поплови прочь, плый в бездну окаанное!
" [там же, т. 24-й, с.39]. Так говорит и Ермолинская летопись [там же, т. 23-й, с.19], использовавшая не Свод 1484 г., а его протограф 1472 г.. Текст Тверского сборника скомпилирован, хотя он более сохранен, из него видно, откуда и какая палица оказалась в руке Перуна. Передается редакция ХIII – ХIV века, когда Ростов претендовал на архиепископский статус, запомнившая эпоху Андрея Боголюбского, когда 1-м Ростовским епископом объявили греческого посланца Федора, хотя статьей раньше им назван св.Авраамий Богоявленский.

Источник, но еще без выправления по митрополичьей летописи даты лета 6497-го, мы видим в «Летописце Новгородских владык», составлявшемся около 1485 г. [Новикова, 2007, с.628 (см. там же, с.634)]. Дата оказывается универсальной особенностью источников Новгородского архиепископства – оппозиционного Русской митрополии, находясь также в НПЛ. Густынская, Львовская, Холмогорская летописи (протограф последних), получается, перенимают дату независимо, в результате использования новгородского источника. Свод 1472, Ростовский свод 1484, Тверской сборник 1534 г.г. (составленный уроженцем Ростова), т.обр., выправлялись по митрополичьему русскому летописанию нормативно (в части даты), чему не подвергались Свод 1518 г. 2-й редакции (сводившийся независимо 1-й, по источнику, вместо «Летописца 72 язык» содержавшему ПВЛ, близкую Лаврентьевской) и источник Густынской и Холмогорской летописей. Они сохранили более древнюю дату, датировавшуюся не по Константинопольской эре. Важно, что НПЛ не была ее источником, в НПЛ(М) ее внесли механически, не посмотрев, что она противоречит внесенной же Киевской летописи, содержащей «Повесть о Белгородском киселе». Утраченное начало НПЛ(С) говорило нечто иное!

Владимирский Летописец – суздальский источник с ранней редакцией ПВЛ [см. Муравьева, 1974], чья дата выправлена, сократил каталог епископов сильней, чем «Летописец Новгородских владык», но сделал это иначе: «…митрополита Киеву Леонта, а Новугороду владыку Акима Корсунянина, а Ростову владыку Феодора Гречина» [ПСРЛ, т. 30-й, с.37], - оставив имя еп.Ростовского (с указанием его национальности).

Так вырисовывается совсем иная история «Летописца 72 язык» (старшей редакцией коего является Ермолинский список) – оказывающегося альтернативной версией Повести Временных лет, - нежели это рисуется историками, объявившими «Летописец…» «особой переработкой митрополичьего свода» [Насонов, 1969, с.с. 268-274; Лурье, 1976]! Обработка свелась к порче древнейшей летописи! Не создатели использовали труд митрополичьих хронистов, но наоборот! Летопись сохранила свидетельства исключительной древности своих источников. Кирилло-Белозерский список, сообщая об организационной деятельности Олега в захваченном Киеве, под летом 6390-м пишет: "И нача Олегъ грады ставити и дань устави по всеи земли, с Новаграда по 300 гривенъ, иже и доныне даютъ" [ПСРЛ, т. 23-й, с.3, прим.]. Последнее изречение отсутствует в иных списках Киевской летописи. А какую дань в ХVI, да даже и в ХIV веке, мог платить Новгород Киеву??! Мы, вслед за Д.С.Лихачевым, задаемся вопросом: это поздняя приписка редактора или скрупулезное следование писца своему источнику, редактировавшемуся не позднее середины ХII века? Последнее вероятней!

Однако протограф Холмогорской летописи был едва ли не старше: он использовался до написания Львовской летописи 1560 г. и использовал не Свод 1518 года, чей источник отражается в Тверском сборнике, и не Свод 1472 г. («Летописец 72 язык»), а более древнюю редакцию.

В протографе первой названа Белгородская кафедра, хотя летописец не знает имени ее владыки. Рассказ протографа оканчивался до новеллы о Белгородском киселе (об основании Белгорода), ошибочно вставленной во включившие Киевскую летопись (ПВЛ) летописи, снабженные годичной сеткой, под 6499-6500-м – 6505-м летом, извлеченной какого-то отдельного источника.

По содержанию фрагмента, он записан после гибели св.Бориса (после его прославления, инициаторами чего были Черниговские князья, состоявшегося в нач. 1070-х г.г.) [Алешковский, 1972]. Достоверность известия о 4 кафедрах м.б. подтверждена. В ХХ веке Львовская библиотека АН Украины получила комплект разрозненных пергаментных листов большого формата и дорогой выделки, в ХVII в. использовавшихся для папок, листы включали древний список славянской Кормчей, датированный ХIV веком [Уханова, 2007, с.111]. Ныне рукопись - близкая рукописям Реймсского евангелия и «Изборника 1073 г.» [там же, с.124], передатирована, полагается ее создание в Киевском скриптории в 2-й\2 ХI века, предположительно, в связи с учреждением в 4-й\4 ХI в. Волынской кафедры [там же, с.с. 125-126]. Однако, коль оказалось возможным удревнение даты пергаментного манускрипта на 3 века (ограничиваемое снизу лишь исторически), вероятно, возможны и 4 века бОльшей древности. Палеограф обосновывает датирование списка 2-й\2 ХI – нач. ХII века [там же, с.124], но этот период может считаться лишь верхней границей: более древних пергаментных рукописей, снабженных датой, просто неизвестно. «Изборник 1073 г.» являлся копией, снятой с болгарской рукописи нач. Х века; возраст Реймсского евангелия, рожденного в Киевском скриптории, называемый в советских (постсоветских) публикациях, на самом деле, занижен по идеологическим причинам, оно должно датироваться Х веком [Лесной, 1995, с.187]. Рукопись Кормчей близка древнейшим болгарским рукописям [там же, с.117].

По неизвестному источнику В.Н.Татищевым под летом 6500-м (992) сообщается о назначении епископов, подробно, с раскрытием имен и названий кафедр: «…Того ж году преставися митрополит Михаил, которое князю Владимиру и всем людем приключило печаль великую. И послал Владимир в Царьград к патриарху просить митрополита. Он же прислал Леонтия, мужа вельми учена и благочестием сияюсча. Сей пришед, определил епископов по градам: в Новград Великий и Плесков – Иоакима корсунянина, Чернигову – Неофита, Ростову – Феодора, в Володимер [Волынский] – Стефана, иже прежде, в Белгород – Никиту, болгарина, сущих словян» [Татищев, т. 2-й, с.65]. Источник этой статьи был поздний – современный Степенной книге и Никоновской летописи; Стефан Владимирский, ФедорII Ростовский и Никита Белгородский известны как владыки ХII века (видимо, для заполнения лакун перенесенные в Х век из недатированных синодиков), однако он показывает, что традиция исчисления четырех епископских кафедр Владимирова крещения, до времени поддерживалась, даже по забвении имен епископов.

Источник, в поздней редакции, был также доступен создателю Густынской летописи 1597 года, под летом 6497-м (для такого перехода достаточно сменить мартовский стиль на ультрамартовский) назвавшей, не перечисляя кафедр, среди епископов два имени: Феодора (первым) и Фому. Думаю, в источнике, где на первое место уже переместилась Ростовская кафедра, наряду с ростовским, был назван и белгородский владыка. Рассказ малороссийской летописи озаглавлен "О погибели боговъ и умножении благочестия в России". Связь источника «Истории Российской» с Густынской летописью (ее протографом) не подлежит сомнению. Псевдоиаким глаголет: «О князех Русских староботных Нестор монах не добре сведом бе, что се деяло у нас Славян во Новеграде, а святитель Иоаким, добре сведомый написа, еже сынове Афетовы и внуки отделишася, и един от князь Славен с братом Скифом…» [там же, т. 1-й, с.108]. Мы сказали бы старобытных - правописание «староботных» необычно. Оно объяснимо из правописания Ипатьевской и Густынской летописей, где русская гласная еры выписана (как мы пишем доныне) через диграф ъ-i. Книжный славянский язык требовал писать наше и-, так доныне пишут украинцы. «Наполненный» ер образовывал полногласное о- (Влесова Книга ы так и пишет: о-i). Густынская летопись принадлежит к тем немногим спискам, обычно поздним редакциям Ипатьевской, где Нестор-мних называется автором ПВЛ [Тихомиров, 1994, с.48]. Татищев ссылается на заголовки списков Киевской летописи 1197-1198 года – харатейного Раскольничьего и Голицинского: «Повесть временных деи Нестора, черноризца Феодосьева Печерского монастыря» [Татищев, т. 1-й, с.с. 123-124]…

В издании ПСРЛ 1845 года, где не было националистической украинизации текста (как в современном издании), Густынская летопись рассказывает так: "Володымеръ же, окрестивши землю Рускую, погуби идоловъ со великимъ безчестиемъ. Перуна бо, яко болшаго, повеле привязати коневи за опашъ и влещи зъ горы ко Днепру, и пристави мужей десять, да влекущаго идола биють, и се творяше, не яко древо чуяше биение, но да болшее безчестие бесу нанесетъ; иныхъ же идоловъ повеле вметати, единыхъ во огнь, иныхъ же въ воду, и капища ихъ раздруши и не почи, дондеже до конца идолскую память погуби. И то видевше безумныи плакахуся, яко тако бози ихъ погибоша; смысленныи же реша: Смысленный есть нашъ князь, и аще бы онъ ведал, яко добри суть бози, не бы ихъ оставилъ и тако губилъ, и иную веру приималъ; такожде и бояре наши смысленейшыи понеже познаху яко бози сии суть прелесть, сего ради со княземъ крестишася!". Сетования на «несмысленных» язычников звучат и в репликах Добрыни, сопровождавших сожжение и утопление идолов, по «Истории Российской». В Лаврентьевской и Ипатьевской летописях эта статья сильно сокращена и упрощена!

Холмогорский протограф, говоривший о Леонтии и четырех епископах, вероятно, был поставлен еще в ту Муромскую летопись ХII века, что цитируется в средней части Львовской [см. Кузьмин, 1965, с.с. 98-99; 127]. Мелхиседеков и Густынский источник отталкивался уже от него, переместив на 1-е место положение ростовской епископии, присоединив к летописи рассказ о «подвигах» воевод-крестоносцев.

Иакимова летопись усвоила славянское написание Новград, вместо русского Новгород (как пишут наши летописи). Так, «Новград», писали летописцы Устюга и Двины – северных ростовских выселков (список Мациевича, Устюжский Летописец, Вологдинский Летописец) [см. ПСРЛ, т. 37-й]. Это указание не бесспорно, но в Холмогорской летописи, при одном писцовом почерке на пространстве по лето 6665-е [там же, т. 33-й, Предисловие, с.4], пишется Новград в статьях лет 6488-го – 6522-го – эпохи царствование Владимира Святославича, выдавая особый источник.

Такое написание свойственно Русским Хронографам (в хронографах западнорусской редакции - нет!), его, действительно, восприняли Сибирские летописи [см. там же, т. 36-й]. Татищев параллельно использует в 1-м томе русское написание, цитируя Мелхиседекову летопись со славянским написанием; в 2-м томе название Новгород употреблено (параллельно Новграду) именно в начале, на протяжении описаний княжения Рюрика – Ярослава Мудрого [Татищев, т. 2-й, с.с. 34-79]. Важно, что в примечаниях он также пишет по-разному [см. там же, с.с. 203-234], следуя вероятно, терминологии источников. Так что, полагаем, особенность Мелхиседекова манускрипта, именование Новгорода - Новградом, он передал верно. Другой манускрипт, писавший по-славянски, «Новград», был Раскольничий – основной при изложении Татищевым событий ХI – ХII века.

Это наименование усвоено также, при одинаковом почерке рукописи вплоть до лета 6746-го, - на протяжении лет 6478-го – 6655-го, от вокняжения Владимира Святославича в Новгороде Великом до свержения Игоря Ольговича Новгород-Северского в Киеве, – в Ермолинском манускрипте (такое правописание местами выскакивает также в Кирилло-Белозерском списке этого «Летописца 72 язык») [ПСРЛ, т. 23-й]. В «Истории Российской» рассказывается об убийстве этого, уже постриженного в иноки князя, завершается комментарием летописца-свидетеля: «Сей Игорь Ольгович был муж храбрый и великий охотник к ловле зверей и птиц, читатель книг и в пении церковном учен. Часто мне с ним случалось в церкви петь, когда был он во Владимире [Волынском]. Чин священнический мало почитал и постов не хранил, того ради у народа мало любим был [пишет священник!]. Ростом был средний и сух, смугл лицеем, власы, над обычай, как поп носил долги, брада же уска и мала…» [Татищев, т. 2-й, с.176]. Игорь Ольгович, вслед за Борисом и Глебом, был причислен к лику страстотерпцев, в ХII в. он почитался в Чернигове вместе с ними [Бережков, 1893]. Он действительно, участвовал около 1143 – 1145 г.г. в походах в Галицко-Волынскую землю [ПСРЛ, т. 2-й, с.с. 315-320 (см.: Бережков, 1963, с.145)] и мог петь в церкви во Владимире-Волынском. Его поминовение 05 июня, но интересно, что Минея, на которую в пояснении ссылается В.Н.Татищев (пользовавшийся сборником Муромской топографии), назвала не 05, а 25 июня [Татищев, т. 2-й, прим.423] – день прп.-мч-цы Февронии, день Муромских князей Петра и Февронии, видимо, связывавшихся с князьями Северско-Черниговскими уже в древности.

Так выделяется некий протограф, традиция которого поддерживалась на Севере, восходящий к летописанию Черниговских князей ХII века. В Холмогорской летописи здесь, под летом 6654-м, начинается непрерывное следование Львовской летописи [ПСРЛ, т. 33-й, Предисловие, с.4]. А Татищевым делается ссылка на Киевскую летопись по Раскольничьему и Голицинскому спискам: «…По Сильвестре [Выдубицкий игумен] дополнителя [летописи] имя неизвестно, но видимо, что был на Волыни или в Киеве, понеже часто восточную страну Днепра к Чернигову за Киевом именует. Он о себе в 1146-м году сказует, что в 1143-м году с ИгоремII в Володимере в церкви часто певал, когда Сильвестр уже умер, а Симон [еп.Владимиро-Суздальский, создатель Печерского патерика] или не родился, или весьма мал был. Он же видимо что искусен был в живописи, что едва не всех в его время бывших князей лица и возраст описал, что во многих списках пропускано и сокрасчено, но видим многие древние манускрипты с лицами находятся, и в его время, мнится, инаго писателя не было ибо во всех, кроме сокрасчений, порядок сказаний един. Сей же, как жил на Волыни, все тамошние обстоятельства у него пространнее писаны, а дела Белой Руси [у Татищева - Великороссии] некоторые умолчаны. И мню, что Нифонт, бывший на Волыни игуменом, а потом в Новегороде епископом, после жития преподобных печерских, и сию историю дополнил, о чем в Патерике кратко упомянуто. В Четьей Минее, хотя житие его пространно описано, но об истории ничего не упомянуто, а в ПрОлоге марта 8 токмо имя положено, и как он жил во время ГеоргияII [Юрия Долгорукого], то и продолжение его кончиною онаго кончилось. А Нифонт умре 1156-го» [Татищев, т. 1-й, с.122]. Здесь удостоверяется о Владимире Волынском, исчисляемом в нашем перечне. А Нифонту, вероятно, мы обязаны тем, что предание о Михаиле, как о первом русском митрополите, закрепилось в источниках.

Под летом 6655-м Киевская летопись сообщала о попытке князя Изяслава Мстиславича утвердить на Русской кафедре Клима Смолятича. Татищев цитирует речь несогласных с княжеской волей епископов: «Ибо како мы, его посвятя, будем от него благословения принимать, с ним служить и ему поклоняться, не взяв благословения от патриарха? Мы имеем рукописание от Михаила, перваго митрополита рускаго, которым запретил епископом без митрополита в церкви святыя Софии служить. Посему, если он примет благословение от патриарха, тогда будем его за митрополита почитать и от него благословение принимать» [там же, т. 2-й, с.171]. Не стоит придавать большого значения псевдоэпиграфу Михаила, вполне подобному знаменитому «Дару Константина», вероятно, тогда же сочиненному и сфабрикованному епископами-греками, использовавшими имя первоиерарха древности – кафедры, вносившейся под №61 в списки епархий уже при Льве Мудром [ПСРЛ, т. 6-й, с.16]. Но это приоткрывает тайну такой странной особенности Мелхиседековой летописи, как прямая речь «очевидца» в рассказе о крещении новгородцев. Это была индивидуальная особенность литератора ХII века.

В.Н.Татищев указал и персону того вероятного летописца, чья повесть, подтверждаемая – вновь подчеркиваем это, - раскопками слоя 990 г. в Новгороде [Янин, 1983], - легла в основу рассказа Иакимовской летописи. Это знаменитый епископ Нифонт, учредитель особого статуса Новгородского княжества и епархии, а также Новгородской летописи, той редакции, которая именуется НПЛ (утраченные новгородские летописи Мстислава Владимировича и Всеволода Мстиславича были сведены ранее) [Милютенко, 2007]! Именно он возглавил оппозицию не согласных с волей князя-шведа Изяслава – поставившего митрополита Руси, минуя Константинопольского первоиерарха, получив в награду от патриарха автокефалию Новгорода. Вспомним, что в единственном списке старшей редакции – НПЛ(С), где изъята, судя по нумерации тетрадей, 1-я\4 50-тетрадного кодекса, повествование начинается с полуслова в лето 6524-е, предшествовавшие вести кем-то были изъяты, противореча летописанию НПЛ(М). Татищев цитирует полученные им тетради №№ 4-6 Мелхиседекова списка [Татищев, т. 1-й, с.107], доводившие повесть до каталога языческих жен Владимира, в ПВЛ и НПЛ(М) помещаемого под летом 6488-м, и рассказа об их дальнейшей судьбе [там же, с.113]. Объем известий о княжении Владимира-христианина, мученичестве Бориса и Глеба и начале войны Святополка с Ярославом, укладываемых до начала сохранной части НПЛ(С), позволяет считать именно ее известия – продолжением Мелхиседековой летописи (отредактированным и снабженным датами).

Р.Жданович
 

 

Перепечатка материалов разрешена. Ссылка на газету и сайт обязательна.
Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.