|
Памяти академии россиянских наук посвящается
(Русский академик, ея высочество Милослава Чешская)
Поминая вторую жену Вел.князя Владимирского Всеволода - бездетного в
1-м браке (с половчанкой), урожденную княжну Милославу Шварновну
(Марью Севериновну Чешскую), генеалогическая справка «Сказание о
верных святых русских князьях» - начатая ведением в конце ХII в. и
сохранившаяся в литовских летописных сборниках (также в одной
московской копии 1580 г.) [см.:
Жданович «Древности руссов…», М., «Алгоритм», 2013, гл. 5-я],
почтительно ее именует «Ведой Оревой [возможно, «девой
Оревой», ибо списки расходятся]».
Орь (Арья) известен лишь из Влесовой Книги, это один из пращуров,
обожествленных первопредков Руси [там
же].
Титул Милославы - удостоверяет нас в том, что кроме (явно
производного) «ведьма», существовали и иные титулы русской
женской сакральной, точнее интеллектуальной - «академической»
иерархии. Наделялись им скорей прекрасные молодки - нежели зловещие
скорченные персонажи с кривыми зубами, известные из клеветнического
православно-большевицкого кинематографа ХХ – ХХI века, поскольку
Милослава не пережила 40 лет, обладая дееспособностью лишь на 2-м –
3-м десятке. Отметим, к слову, лукавство православных проповедников.
По рожденью Марья Севериновна была католичка, незаметная в
византийском аскетизме (при ней владимиро-суздальские соборы стали
украшать рельефами и скульптурой). Едва ль ее на Руси перекрестили,
хотя духовником ее был епископ Симон - создатель Печерского
патерика, православные же дисциплинарные правила того времени
неукоснительно требовали, как свидетельствует Послание Феодосия
Печерского (ХI век!), «ни дочерей имать» у нечестивых
латинян, ни причащать их. Своего капеллана, судя по духовничеству
Симона, Милослава на Русь не брала.
Милославе Шварновне (? – 19.03.1206 г.) титул веды был присвоен не
даром. Кроме десятка известных – доживших до зрелости(!) сыновей,
последний из коих – Иван Стародубский (1197-1239), предок князя
Д.М.Пожарского - рожался ею, уже разбиваемой параличом, и немалого
числа дочерей, ею - было новой родине, Руси, даровано возобновление
традиции общерусского летописания - утратившейся к 2-й\4 ХII в.,
когда Киевская летопись (известная в изложении Ипатьевской и еще
ярче - Раскольничьей летописи) стала провинциально-местной,
поднепровской, подобно провинциально-местным новгородской,
ростовской, галицкой, черниговской летописям.
Непосредственно, в прямых сообщениях источников, как и подобало
древнерусским летописцам - людям византийской религии (враждебным
«источнику греха», бесу полового влечения), летописцы-мнихи о Марье
Севериновне написали очень мало. Большую часть сказанного составляет
обширная, прочувственная но абстрактная похвала новопреставившейся
княгине (лето 6713\6714), записанная в летописи Львовской и в
Радзивилловском списке (венчав его протограф 1207 года). Константин
Всеволодович – старший сын, правивший Ростовом, попал под влияние
местного боярства, враждебного блюдущей политическую централизацию
Владимирской княгине. Потому в Лаврентьевском и в Академическом
списках, усвоивших ростовское летописание, и эта похвала сильно
сокращена.
Но остались признаки косвенные. В сохранившейся владимирской
статейной подборке («журнале») общерусского летописания –
Новгородской Карамзинской I летописи (известна в копии 1490-х
годов), примерно к 1185 году [Г.М.Прохоров
«Древняя Русь как…», СПб., 2010],
наблюдается резкое расширение кругозора, выборка фиксируемых событий
обретает общерусский характер.
В это же время, в великорусскую летопись вносится летописная повесть
о походе князя Игоря, ядовито полемизирующая со «Словом о полку
Игореве» - видимо, успевшим за год обрести общерусскую популярность,
славившим Игоря Новгород-Северского и Святослава III Киевского,
князей-Ольговичей. Повесть существовала к 1188 году, когда северские
хронисты получили летопись Переяслава Русского, ведшуюся
скончавшимся князем Владимиром Глебовичем, двоюродным братом
Ярославны Новгород-Северской, и ознакомились с фельетоном против
Северских князей, написав полемический ответ (летописная повесть об
Игоревом походе в редакции Ипатьевской летописи). Так мы можем
гипотетически оценить возраст Всеволодовой княгини, чьей подпирающей
мужа энергичной руки еще незаметно в 1170-х годах; видимо, родилась
она в 2-й\2 1160-х годов.
Остроту чувств Марьи Севериновны - 8 последних лет лежавшей в
параличе, но не принимавшей монашества (постригшись лишь
02.03.1206), к мужу-византийцу - чей холодный и невзрачный портрет,
запечатленный в иконе св.патрона, в Дмитровском соборе столицы, не
производит большого впечатления, - выдала забавная черта. Где в
летописи-протографе, ведшейся канцелярией Михалка Юрьевича (старшего
брата Всеволода), рассказывалось о его деяниях, к имени Михалка -
одиночному в Лаврентьевской и Симеоновской летописях - в летописи
Марьи, как и в «Сказании о верных святых русских князьях», повсюду -
где князя Михалка сопровождал успех - было механически дописано имя
Всеволода. Византийские политические ошибки Дмитрия-Всеволода («Это
хуже преступления, это ошибка!» - Талейран) - уморившего в
порубе плененного старца Вел.князя Глеба Рязанского, ослепившего
племянников-Ростиславичей, соперничавших за Владимирский стол, -
т.е. повторившего преступления и Святополка I, и Святополка II, -
были исправлены женой – замаскировавшей это в летописи, частью
скрыв, частью приписав преступления рукам горожан Владимира
Залесского.
И очень похоже, что первенствующим положением на Руси, завоеванным
оным к ХIII веку, Владимирское Великое княжество («именем которого»
будет созидаться общерусское государство в ХV - ХVI веках) - было
обязано не св.Андрею Боголюбскому, и не Всеволоду Бол.Гнездо, и не
св.Юрию Владимирскому (герою Китежской легенды), а Всеволодовой
княгине - Милославе Шварновне. После ее парализации, а затем смерти,
удача покидает Всеволода, его княжество неуклонно хиреет и
рассыпается, утрачивая завоеванное в кон. ХII в. положение.
Владимиро-Суздальская великокняжеская летопись, сведенная под
Марьиным руководством около 1193 года, к великому сожалению, не
сохранилась в своей 1-й редакции. Ее извлечения присутствуют в
Львовской и Тверской летописях. 2-я редакция существует в двух
видах: Юрия и Ярослава Всеволодовичей, ее сыновей. 1-й известен как
Радзивилловская летопись, сведенная ок. 1212-1214 г. (старший извод:
иллюстрированный Радзивилловский и Академический списки 1490-х
г.г.). 2-й - как «Летописец Русских царей» (Переславльская летопись
1215 г.), сохранившийся в 2 списках своего старшего извода (списки
1460-х годов; 2-й сохранился до статьи 906 г.).
«Летописец Русских царей» удержал драгоценные речения летописцев ХII
века: под 1169\1171, 1174, 1176, 1193 годами им называются языческие
молитвы за князя его покойных предков, не прославленных как
христианские святые, – молитвы к богу-Роду (Свентовиду) [см.
Жданович, 2013, гл. 6-я].
Позже - их беспощадно истирали из оцерковляемых рукописей,
сохраняются они лишь случайно. В Львовской и Тверской сохранилась
лишь молитва под 1193 г., в Радзивилловской - лишь под 1171
(незамеченная ибо статья дублирует выправленную статью 1169 г.).
Такие молитвы продолжаются и далее в Симеоновской (по 1223 г.) и
Лаврентьевской (по 1294 г.) летописях [там
же, гл. 5-я].
Но между 1193 и 1218 г.г. их нет, и мы не можем определить, к
великому сожалению, до какого года доводилась старая редакция
местной Суздальской летописи, положенная в основу княгиней Марьей.
Судя по Радзивилловской летописи и Владимирскому Летописцу (летописи
Кривоборских-Стародубских), Владимиро-Суздальская летопись Милославы
– восстанавливала в исходный вид все те филосемитские «сокращения»
(лакуны и правки, хранимые Лаврентьевской и Ипатьевской летописями),
устранявшие известия о деяниях хазар на Руси [см.
«Повесть Временных лет», СПб., 1996, с.41, 43, 82-84, 87-88, 95-96,
112 и др.],
что были сделаны редактором-византийцем в летописи Переяслава
Русского. Пражанка - на чьей родине располагалось крупнейшее
европейское гетто и крупнейший рабский рынок Европы, где продавали
невольников-христиан, Милослава лучше византийских жуликов и воров
сознавала недопустимость отмывания в церкви еврейских денег! К
сожалению в Львовской и Тверской сохранились лишь обрывки 1-й
редакции, мы не знаем, как она выглядела, а краткий «Летописец
Русских царей» не может нам показать этого: он изымает из текста
именно те лета хроники и участки повестей (напр., в «Речи
философа»), где есть расхождение меж Лаврентьевской и
Радзивилловской редакциями.
Редактор «Летописца…», видимо новгородец и, как можно понять из
дополнительных статей, человек раннехристианской традиции [см.
«Переяславское сказание…»\ ТОДРЛ, т.47] - к тому времени забытой в самой
Византии, то ли сам, то ли по протографу - расширил критическую
сентенцию киевского летописца, вносившего в недатированную часть
Повести временных лет ее знаменитую географическую справку.
Описав, более детально, «развратные» обычаи наших «безбожных»
предков, летописец также добавил к ним рассказ о таковых же обычаях
латинян, открыв нам, что мироприемлющий обычай нечестивых папежников
– использовать б-жьи храмы как места для любовных свиданий,
известный из романов А.Дюма (для ХVI – ХVII в.в.), бытовал уже в ХII
– ХIII в.в..
Радзивилловская летопись была снабжена иллюстрациями (вероятно, их
имел и протограф ЛПС), и они передают странную деталь русской жизни
нач. ХIII века: короткие, в обтяжку, одеяния их героев никак не
вяжутся с представлениями о русской одежде; платья княгинь
декольтированы, геральдические позы дружинников повторяют
европейские. Поэтому, видимо, иллюстрации не воспроизвели в
Академическом списке, изготовленном в Радонеже, хотя отвели под них
те же места, что и в литовском Радзивилловском. Но достоверность
суздальских иллюстраций - чья версия некоторых событий, напр.
убийства Андрея Боголюбского, отличалась от летописных - издавна
потому вызывала вопросы. Текст Переяславльской летописи
удостоверяет: это был писк тогдашней моды, как водится, пришедшей с
Запада. Русская же всегдашняя мода на обильную женскую косметику
(днесь беспощадно изгоняемую из б-жьих храмов) – также отнюдь не
была насажена в Московии татарами, как принято думать, но бытовала и
до татар, о чем здесь говорится.
Из этой справки мы видим также, что книжное слово витязь - широко
использовавшееся русскими писателями-романтиками нач. ХIХ века,
отнюдь не было чуждым разговорному древнерусскому языку, каким
писались памятники канцелярского жанра – летописи, причем уже тогда
оно, как термин, прилагалось охотнее к латинским рыцарям, нежели к
русским дружинникам.
Вот этот расширяющий ПВЛ текст по рукописям ХV века, со времен
предварительного и малоисправного издания 1820-х(!) годов не
издававшийся, изданный лишь в 1995 году – предпоследним(!) томом
ПСРЛ послевоенной(!) серии, мизерным тиражом: "И живяху мирно
кияне, и древляне, и севера, и радимичи, и вятичи, и хорвати, и
дулеби, живяху по Бугу, где велынци, и уличи, тиверци седяху по Бугу
и по Днепру, и по Дунаи, и бе множество их до моря, и есть град их,
и ныне спъш. Грекове бо зваху их и Скифь Великаа.
И
имаху обычаи свои добръ и кротокъ, и богъ възлюби их, и стыдяху бо
ся отець и матереи и снохъ своих и сестръ, и снохи свекровеи чтяху,
аки бога, и снохи деверию, и велико стыдение имя.
По семь же латына бестудие въземше от худыхъ римлянъ, - а не от
витязеи, - начаша к женамъ къ чюждимъ на блуд мысль дръжати, и
предстоати пред девами и женами, службы съдевающи, и знамя носити
их, а своих не любити. И начаша пристроати собе кошюли, а не срачицы,
и межиножие показывати, и короткополие носити, и аки гворъ в
ногавици створше, образ килы имуще, и нестыдящеся отинудь, аки
скомраси. Словене же отвращахуся их, овии ж къ ним присташа мало.
Бяху бо закон и обычаи брачныи в них: не хожаше жених на невесту, но
привожаху вечеръ, а утрие приношаху по неи, что узаконено.
А древляне потомъ начаша жити зверьским образом, скотьски, убиваху
друг друга, ядуще всё нечисто, и брак у них не бысть, но умыкаху
девици.
А радимичи, и вятичи, и севера единъ обычаи имяху: начаша же по мале
и тии ясти нечисто, живуще в лесех, и срамсловие и нестыдение,
диаволу угожающи, возлюбишя, и пред отци, и снохами, и матерми. И
браци не возлюбиша, но игрища межи селъ. И ту слегахуся, рищюще на
плясаниа, - и от плясаниа познаваху - котораа жена или девица от
младых похотение иматъ, и от очного взозрения, и от обнажениа мышца,
и от пръстъ ручных показаниа, и от прьстнеи даралаганиа на пръсты
чюжая. Таж потомъ целованиа с лобзаниемъ, и плоти съ сердцемъ
раждегшися, слагахуся, иных поимающе, а другых, поругавше, метааху
на на смеание до смерти.
Имахут же и 2 и по 3 жены: зане слабъ сущи женскыи обычаи, м начаша
друга пред другою червити лице и белимъ тръти, абы уношя въжелелъ ея
на похоть.
И егда кто умираше в них, творяху тризну велию, и потомъ склад
громаду дровъ велию, полагаху мрътвеца и съжигаху, и по семъ
събравше кости, въкладаху въ суд, и поставляху на распутии на стлъпе,
и в курганы ссыпаху, иже творять вятичи и ныне, и кривичи, и прочии
погании, не ведуще закона божиа, сами суть законъ"
[ПСРЛ, т. 41-й, с.6; там
же, с.95].
Р.Жданович
|