|
Документальных
свидетельств о путешествии Есенина на Русский Север – увы! – не
найдено,
- говорит рязанский журналист Александр Потапов [«Главная тайна
Есенина», «Узорочье», 2015]. - …Всех участников этой романтической
поездки, а также осведомленных о ней знакомых, ждала трагическая
судьба…
Он, - чье
имя погребено, не глядя на реабилитанс (1966 г.), под спудом советской
цензуры, - был похож на Сергея внешне, тоже невысокий голубоглазый
блондин, коренастый, с широким носом и чувственными устами. Отметило
его волевое сжатие губ и внимательный, сосредоточенный взгляд под
низкими бровями, устремленный к неведомой нам цели…
В жизни его - обычно вульгарно сливаемого, то с группой (ранне-)советских
«деревенщиков», то с деревенствующим имажинистом, неизменно, последний
будет играть роковую роль.
Бороться с клеветой, транслируемой российским телевидением, трудно,
особенно, когда клеветники работают всерьез, жертвуя фигурами ради
победы на «великой шахматной доске», как в телесериале о
Есенине, - когда признают очевидное (убийство Сергея), ради диффамации
фигуры, куда более крупной, потому, облыгаемой много фундаментальней.
Здесь: Алексея Алексеевича Ганина [род. 28.07.1893 – ? (смертный
приговор подписан 30.03.1925)] - известного в основном специалистам,
но доныне, посмертно ненавистного заправилам Раша-Сюдей. Вот, только,
«беда в том, что мало общего у двух Сергеев, Есенина и Безрукова, к
сожалению, разные у них не только носы, чтобы сыграть личность, нужен
соответствующий масштаб личности актера…» [Вячеслав Кочнов\ «Новый
Петербургъ», 24.11.2005].
По слову
В.Шекспира, мавру, выполнившему свое дело, предстоит уходить. Потапов
повествует: «Недавно стали известны протоколы заседаний «пламенных
революционеров», на которых затрагивался и вопрос о поэтах есенинского
круга. На совещании 27 августа 1924 г. наркомвоенмор Троцкий заявил:
-Эти
крестьянщики совсем распоясались. Возомнили себя поэтами революции.
Нашу действительность выставляют в неприглядном свете. Я уж не говорю
о себе. Этот выскочка и хулиган написал обо мне в своей грязной и
лживой поэме…
Лев
Давидович имел в виду стихи из поэмы «Страна негодяев», где
сочувствующий коммунистам доброволец Замарашкин говорит комиссару
Чекистову, прообразом которого послужил Троцкий:
Я знаю, что
ты
Настоящий
жид,
Фамилия твоя
Лейбман,
И черт с
тобой,
Что ты жил
за границей…
Возмущение
Троцкого понятно: как правило, многие из «пламенных революционеров»
прятали свои настоящие имена-фамилии под псевдонимом. А тут вдруг всё
тайное стало явным. Кипящего злобой Льва Давидовича поддержал его
ближайший сподвижник Эфраим Склянский:
-Вы правы,
Лев Давидович. Пора кончать с ними раз и навсегда. Это надо поручить
нашим доблестным чекистам!
Присутствовавший на совещании «доблестный чекист», заместитель
председателя ОГПУ Генрих Ягода отреагировал мгновенно:
-Раз партия
приказывает, то мы выполним! Искореним эту заразу раз и навсегда!
Было решено
провести операцию по уничтожению ново-крестьянских поэтов, которая по
предложению Склянского получила название «Косцы»
[«Главная тайна Есенина», с.80].
На глаза
Троцкому попала «Страна негодяев» - вызывающе поминавшая его,
привлекшая этим внимание международной еврейской общественности (автор
читал отрывки в своем турне с Айседорой), хотя поэма, задев Вождя
случайной репликой, лишь повествовательно говорила о деяниях красных
евреев и китайцев, эпически отстраненно, что не было редкостью в
советской литературе начала 1920-х. Цитированный отрывок издается в
СССР – РФ с купюрами, призванными посеять иллюзию, будто страна
негодяев – это Америка, где читались стихи. Но нет, первоисточник
сообщает иное:
Слушай,
Чекистов!
С каких это
пор
Ты стал
иностранец?
Я знаю, что
ты настоящий жид,
Ругаешься
ты, как ярославский вор,
Фамилия твоя
Лейбман,
И черт с
тобой,
Что ты жил
за границей,
Всё равно
В Могилёве
твой дом.
Гораздо
сильней хулиганского есенинского опуса, режим Чекистманов задела тогда
- по-настоящему антисоветская - поэма «Былинное поле», простым
поэтическим языком открывавшая инфернальную природу построссийского
режима, с вызовом всей литературной традиции срывая «прогрессивные»
его «платья», изданная типографски в Москве в 1924 г. (прошлые поэт
мог лишь литографировать на родине):
…Нежить
лесная пошла наобум,
Забирается в
брови и бороды,
Забирается в
уши, за гашники,
Чтобы силу
по капельке высосать,
Чтобы веру
по крошечке выжевать!
Знает
поганая мелочь секрет:
Силу мирскую
не свалит гора,
Да тля
незаметная гору подточит.
Знает
поганая секрет другой:
В думах
мужичьих просторно, как в поле,
Гуляй, кому
надо, что хочешь, толчи, -
Только про
счастье мужичье шепчи,
Да жалобней
вякай про горькую долю.
Будут
покорны тогда силачи.
Красные речи
замажутся сажей.
Сами друг
другу могилы укажут
И сами себе
панихиду споют.
01.11 Генрих
Ягода подписывает ордера на арест: подарок ко дню рождения т-ща
Лейбмана (07.11). Вместе с Ал.Ал.Ганиным были тогда арестованы и все
крестьянские поэты, которых удалось захватить в Москве. Избегли
смертной чаши Клюев – как («красный») гомосексуалист оповещенный
собратьями, Орешин, Клычков, Есенин, - как полагал отставной
милицейский полковник Хлысталов [см. Э.Хлысталов «Тайна гостиницы «Англетер»\
«Москва», №7, 1989], - кем-то неизвестным предупрежденные тогда, в
1924 г., и исчезнувшие на время из столицы. Опасные улики,
находившиеся на руках у Есенина, были вовремя уничтожены в печке его
1-й женой Анной Изрядновой [сообщение Н.Н.Брауна].
Если
поверить рассказу Бориса Пастернака [О.Ивинская «Годы с
Б.Пастернаком», 1992], предупредившим был сам И.В.Сталин: в авг. 1924
включивший Есенина в группу известнейших (тиражных) московских поэтов,
откомандированных переводить грузинские стихи. Это не невероятно.
Вернувшись из Закавказья, 23.12.1925 - через день после для рождения
Сталина - в разговоре с Александром Тарасовым-Родионовым, Есенин за
рюмкой хвалится знакомством с человеком, хранящим подлинник
приветственной телеграммы, отправленной из Ачинска в феврале 1917 г.
ссыльным эсдеком Каменевым «гражданину» М.А.Романову («братьями»
планировавшемуся в «преемники», как выражаются теперь…). Эта
телеграмма оглашалась Сталиным в 1926 г. на 7-м пленуме Исполкома
Коминтерна.
Важно не то,
блефовал ли здесь Сергей, а то, что убийцы в те дни безоговорочно
поверили ему, встретив уже на подъезде к Ленинграду, схватив в поезде
и повезя на Гороховую, кинувшись выколачивать неведомые нам показания
[см. В.Кузнецов «Тайна гибели Есенина», 1998], из вполне советского в
те годы «скифа»-«византийца»-«деревенщика». А ЗакСФСР - была тогда
отдельным государством, в Баку, в глазах Орджоникидзе и Кирова, ордера
Мос-ГПУ не имели никакого авторитета…
Алексей
Алексеевич Ганин, издававший свои сборники литографическим способом -
собственноручно вырезая матрицы, указывая деревню Коншино местом
выхода, а издателем виртуальную организацию «Глина», по праву должен
считаться (обычно это приписывают «Самсебяиздату» И.Глазкова, 1946
год) родоначальником Русского Самиздата.
(поэма
«Сарай», последняя страница)
Романтик последнего века
Свидетельствует д.филол.н. Наталья Солнцева: «Ганин – явление,
поразительное настолько, насколько вообще может быть поразительна,
странна, неожиданна философская лирика самого интеллектуального уровня
и совершенного вкуса - в пору воцарения материализма, идеологической
ортодоксальности и физической расправы за инакомыслие. Да он и
обращался в своей поэзии к кругу избранному, кругу единоверцев,
единомышленников:
Да светят
крылья слов,
пусть речь
моя бессвязна,
Но тот, кто
знает связь метели и огня,
Я знаю, не
уйдёт от светлого соблазна,
И мудрости
венец оденет на меня…
Его
философские миниатюры изысканны по глубине и отточенности мысли,
рафинированы по форме»!
В отличье от
«крестьянских» поэтов – во многом, продуктов массовой культуры нач. ХХ
в. (типа Вики Цыгановой или Стаса Михайлова), шедших проторенным путем
«народных» купчиков Кольцова и Никитина (если не Надсона…), - Ганин
начинает сразу с усвоения символистской школы:
Мое жилище,
Землю грешную, печальный и убогий край,
любовью
светлой и нездешнею я полюбил, как прежний рай.
Одел поля
пшеничным золотом, пчелиным медом напоил,
и все
преграды лунным молотом <т.е. размолом, мукой> рассыпал в звончатую
пыль
<…>
(«Утро»,
1915 г.)
- избежав её
нелепостей (не чуждых и Блоку с Брюсовым), благодаря врожденному
вкусу, придя в конце к акмеистической строгости образов, соединенной с
пушкинской строгостью формы. В последней изданной книге, отвергая
идеологические обвинения в мистицизме, автор определяет себя: «Я –
романтик начала ХХ века».
Мнимая
«национальность» ново-крестьянских писателей, механически
воспроизводивших образы простонародного – полуманихейского русского
христианства (наследия хазарского ига), к кон. ХХ века выродившегося в
клоунаду ХХС, А.Ганиным была высоко надстроена изысканнейшей - даже не
книжной, погребенной в византийской церковности, но академической -
извлеченной из глубин словесной родовой памяти научными хитростями,
национальной русской - «языческой» образностью.
В поэзии -
он открывал путь, в живописи проторенный Николаем Рерихом и
обустроенный Константином Васильевым.
Стандартные
формулы биографических справок: «В Первую мировую войну был
мобилизован и отправлен в Николаевский военный госпиталь в Петроград.
Написал антивоенные стихотворения «Война» («Ты подумай, как страшно
теперь…») и «Далекий век, от колыбели…», которые были опубликованы
после революции» [http://zinin-miresenina.narod.ru/profile5.html]
– лишены достоверности. Эти стихи, хотя не самые совершенные у Ганина:
Ты подумай,
как страшно теперь…
Мы молиться
и плакать устали.
Всюду
грозные призраки встали
На путях
Твоих в горнюю дверь.
<…>
- тем не
менее, слеплены из общих мест тогдашней литературы, для военфельдшера
бывших осязательно-наглядными, и могли оказаться поняты, как
политические, антивоенные, лишь в пораженческом угаре послефевральских
лет. А мобилизовывали в Императорскую армию до 1915 г. в 22, на 21-м
году жизни, окончивший гражданское учебное заведение, Ганин мог надеть
форму только добровольцем. Разумеется, после 1917 такие страницы
автобиографии гражданами Советской России (в т.ч., напр., и
Л.П.Берией) не афишировались.
Вопреки
коллегам, бездумно приветствовавшим революционеров - с продразверсткой
тех, осквернением святынь и раздачей Руси инородцам, лишь в 1920-х
переменив отношение, - Ганин, подобно Несмелову, Краснову, Гумилеву -
поэтам «дворянским» (де-юре Гумилев из поповского рода), был в стихах
антисоветчик, с самого 1917 года, и не пытался заигрывать с компартией
(как Клюев или Васильев). Вопреки всему тому, что сервильно пишется о
нем литературоедами и пейсателями сейчас, в 2000-х!
В «Вечерней
звезде» 11.03.1918 года, через 8 дней после Брестского мира,
публикуется стихотворение Ганина «Гонимый совестью незримой…». Оно
датируемо широко: «1917 – 1918 гг.». Но стихи, начинаясь -
очень лично, подтверждаемые откомандированием Ганина (с неведомыми нам
целями) в Вологду в конце 1916 года, не сопоставимы с событиями начала
1917 – начала 1918 годов, когда поэт был в Петрограде, требуя
отодвинуть создание к зиме 1916\1917 (или к лету 1917) г.
Дворянский
интеллигент Ивнев вспоминал: «Прошло всего несколько дней после
февральского переворота. Кое-где еще летят грузовые автомобили,
наполненные веселыми, розовыми, распевающими новые революционные песни
солдатами с винтовками <в тыловых гарнизонах винтовки тогда были
редкостью: одна на сотню «штыков». – Р.Жд.>. Вдруг вижу – прямо по
улице идут четверо, взявшись за руки, точно цепью. Смотрю: Клюев,
Клычков, Орешин и с ними Есенин. Все какие-то новые – широкогрудые,
взлохмаченные, все в расстегнутых пальто. Накидываются на меня. Колют
злыми словами. «Наше время пришло!» - шипит елейный Клюев»
[цитирую по книге: Ст. и С. Куняевы «Есенин», 1999].
…Первый в
стране дезертир.
- по
свидетельству Рюрика Ивнева, - «Есенин тоже старался от него не
отстать, говорил какие-то бессмысленные колкости». А в глазах «прыгают
веселые бесенята»… Ганина, знакомца Есенина, в 1916 уехавшего в
Вологду, но в феврале 1917 оказывающегося в Пг., в писательской
стрелковой цепи земляка-Клюева нет! Хотя он-то, кончавший николаевские
средние учебные заведения (где будущих офицеров запаса обучали этому),
в отличье от «легальных дезертиров» Есенина и Клюева, с винтовкой
обращаться умел!
Поприветствовав, как принято считать, революцию (поскольку печатался в
1917 эсеровским «Делом народа»), очень скоро - этим же летом - поэт
разоблачает революционное действо.
Им,
родившимся на рождество святителя Николы (29 июля: день его Зарайского
образа), поэме «Сарай» было предпослано:
Посвящаю
живым,
сущим в часе
со мной,
за воротами
«Завтра»
в ладонях
времени.
Здесь скрыто
цитируется Повесть о Николе Зарайском (в свою очередь, оцерковленно
процитировавшая Слово о полку Игореве), гениально уловив стиховую
организацию древнерусского текста (задолго до исследований 1990-х гг.
И.Лобаковой):
Лучше нам
смертью живота купить,
Нежели во
поганой воли быть.
Употребление
слова «час» в архаическом значении конкретного отрезка времени
(вообще), противопоставляя обобщенному значению – современному
(присутствующему уже в заглавии Повести Временных лет), позволяет
полагать заимствования оттуда же:
…И услыша
великий князь Юрьи Ингорович убиение
возлюбленнаго сына своего
Блаженнаго
князя Федора,
И нача
плакатися,
и с великою
княгинею,
И со прочими
княгинеми,
И со братьею
своею,
И плакашася
весь град на мног час.
…Поиде же
князь Ингвар Ингорович на реку на Воронеж,
Где убьен
бысть князь Федор Юрьевич,
И взя
честное тело его,
И плакася
над ним на долг час.
Тогда
посылка эпиграфа очевидна: это призыв к мести, апелляция к помощи
благоверных Бориса и Глеба (память 24 июля).
Такое же,
архаичное словоупотребление «часа», уже как нумена не эпохи, а
последних секунд жизни, прозвучит в 1920-х в песне тамбовских
повстанцев – песне, певшейся в красной Москве 1923-1925 гг. их
единомышленниками – крестьянскими писателями:
…На заре
вскаркнёт ворона:
Комиссар,
взводи курок.
В час
последний похоронят,
Укокошат под
шумок.
Лев, сын
Ахматовой и Гумилева [см. «Этногенез и биосфера Земли», гл.6], - автор
работы «Этнос и категория времени» - в детстве, прошедшем по соседству
в Бежецке, видимо, узнал поэму казненного вологодского
поэта-подпольщика, причем не с голоса, а с эпиграфом: в чтении с
публикации-источника, - она распространялась! А вот А.А.Проханов - не
знал русской поэзии, даже в массовых советских переизданиях 1991 г.
С.С.Куняева, когда выбирал инфернальное имя своему «российскому»
органу.
«Поэма
«Сарай» - это поэтический ответ Максиму Горькому, с его «Песнью о
Буревестнике». Горький же подсказал Ганину мифологическую основу
образа: Буревестник — «Черный демон бури» [Э.Б.Мекш «Пророческий
«Сон» Алексея»\ «Наука и бизнес на Мурмане», №1, 2007]. Также, это
национальный ответ - революционерам, нарекающий дворец Антихриста,
одновременно, эстетическим и этническим – золотоордынским, вражеским
инородческим именем-определением, пишущимся с заглавной буквы.
В
революционные дни начала ХХ века, равно как и теперь, ниспровергая
европейскую – русскую (новгородско-петроградскую) государственность,
для образованной части общества использовался политический троллинг,
такого типа (по «Известиям» от 14.03.1918 г., после переезда
Совнаркома): «Какова же задача Московской Руси? Это задача
повторения того исторического дела, которое уже выполнила однажды
Москва и которое ей придется повторить вновь: дело пробуждения
национального чувства и собирания <точней было бы сказать – оккупации!
– Р.Жд.> России»… И, отвечая красным троллям, «…историческая
аналогия содержится и в названии поэмы <Алексея Ганина -> вызывающая в
памяти читателя времена Золотой Орды, чьей столицею первоначально был
Сарай-Берке (Новый Сарай), а затем — Сарай-Бату (Старый Сарай).
Русские же столицу Золотой Орды просто называли Сараем и не без
сарказма стали называть так хозяйственную постройку, потому что в
переводе с татарского слово «сарай» означает «дворец» [там же].
«…В
революционной круговерти Антихрист обольстил людей, подменив
указатели, и «дорога в рай» оказывается дорогой в ад:
И мы спешим,
и только шаг
За сотни
дней в пути измерили.
Нам черный
хаос свил в ушах
Гнездо свое,
чтоб в рай поверили.
И вот,
поверила Душа…
Образы
данного пятистишия, а затем и номинация героя как «мастера-строителя»,
имеют в своей основе отсылку к популярной песне того времени
Интернационал <А также и к обществу братьев-каменщиков, правителей
лета 1917!> …Слова Ганина о «черном хаосе» соотносятся с призывом
«…разрушим до основанья», а слова о «мастере-строителе» с
революционной утопией: «Мы наш, мы новый мир построим…» Благими
намерениями, как известно, вымощена дорога в ад»
[там же].
Это не после
октября 1917, это после февраля 1917 года! Сарай – это «российская
цивилизация», пляска мертвецов, продолжающаяся днесь!..
Датировку
«Сарая» революционным 1917-м годом мы будем помнить, пытаясь
проникнуть в тайну странствий поэтов.
«…Пляска
мертвецов в «сарае» показана Ганиным в традициях русских духовных
стихов эсхатологического содержания. В разгар «дикой пляски» герой
поэмы слышит, как говорит «золотой кумир»: «К победному столу, кто
званые…». И оказывается, что
Все званые,
Сарай — весь мир,
Идут тела,
гниеньем рваные,
Отпраздновать последний пир.
В данной
строфе содержатся две цитаты, которые прочитываются Ганиным
антитетично. Первая связана со словами Христа: «Так будут последние
первыми, и первые последними; ибо много званых, а мало избранных» (Мф.
20;16). Вторая, о «последнем пире», аллюзивно связана со строкой
Интернационала: «Это есть наш последний и решительный бой». И первая,
и вторая цитаты имеют общую основу, Евангельский текст. Так, например,
слова Христа «так будут последние первыми» находят свое продолжение в
Интернационале: «…Кто был никем, тот станет всем». Итак, «кумир» зовет
«званых»; их, действительно, много. Но «избранных» за пиршественным
столом нет, а «в кумире дьявол обнаружился». Н.Солнцева считает, что
вся поэма Ганина написана ради этой строки. Возможно, так оно и было.
<…> Пир
«званых» у Ганина — пир вурдалаков и мертвецов, совершающих «кровавое
причастие» («Слышу: дети в рваных лапотках хрустят у Дьявола в зубах»)»
[там же]. А Небо, противопоставленное Сараю, вздувается грозовой тучею
- на иллюстрации автора расистски источая на землю символику СС, по
леонтьевианскому слову поэта - «…беременное красотой»: должной
излиться на отпадший в безродно-классовую ересь Мир сокрушительным
палящим разрядом.
Пожалуй, в
нашу эпоху лабазнического «патриотизма», спросят, чего мог позабыть
(кроме карих глаз Зиночки) поэт-родолюб, автор контрреволюционных
проповедей, в петроградских изданиях социалистов-революционеров?
Ответим на это контр-вопросом. Чем занимался летом 1918 г. в Москве
демобилизованный царский унтер Георгий Константинович Жуков? Не
знаете? В анкетах и мемуарах он тщательно обтекает сей отрезок своей
жизни… Но задававшимся таким вопросом ответил царскосельский
реставратор и краевед Федор Морозов-второй. В нач. 1930-х, при
капитальном ремонте старого ленинградского дома, был обнаружен тайник
революционных лет. И из потаенных документов открылось, что некогда
кавалерийский унтер и радикальный революционный оборонец Егор Жуков (а
не виртуальный матрос Андреев) – был эсеровским боевиком, участником
июльского мятежа и убийства графа фон Мирбаха. (Карьера Г.К. как
генерал-адъютанта, доверье к нему И.В.Сталина, тем и обусловилось, что
не мог маршал сдаваться немцам, виновный пред ними в терроризме). Для
него – в полковой школе хорошо усвоившего армейскую словесность,
сменились главковерхи, но война с немцем отнюдь тогда, с подписанием
похабного Брестского договора, не кончилась.
…Пронзительные стихи «В застенке», посвященные А.Г., были сложены
Пименом Карповым – единственным ново-крестьянским поэтом, уцелевшим в
советских репрессиях, знавшем об убитом в московском застенке гораздо
больше, нежели это известно нам, не случайно вспомнив здесь о полярных
глыбах, в 1926 году - когда, казалось бы, впору было оплакивать Сергея
Есенина:
Ты был
прикован к приполярной глыбе,
Как
Прометей, растоптанный в снегах.
Рванулся ты за грань и встретил гибель,
И рвал твоё
живое сердце враг.
За то, что в
сердце поднял ты, как знамя,
Божественный
огонь - родной язык,
За то, что и
в застенке это пламя
Пылало под
придушенный твой крик,
От света
замурованный дневного,
В когтях
железных погибая сам,
Ты сознавал,
что племени родного
Нельзя
отдать на растерзанье псам.
И ты к себе
на помощь звал Светила,
Чтоб
звездами душителей убить,
Чтобы в
России дьявольская сила
Мужицкую не
доконала выть.
Нет, не
напрасно ты огонь свой плавил,
Поэт-великомученик, твою
В застенке
замурованную славу
Потомки
воскресят в родном краю.
И пусть
светильник твой погас под спудом,
Пусть
вытравлена память о тебе,
Исчезнет
Тьма, и в восхищенье будут
Века твоей
завидовать судьбе.
Карпов не
сомневается: Ганин не жертва но борец, бесстрашный, неутомимый,
видевший цель, - хотя, из биографий, публикуемых в РФ, это как-то
незаметно. Вероятно, осведомлен он, сокрывшийся из публичной
(литературной) жизни в 1920-х и пребывавший в советских катакомбах
вплоть до начала 1960-х гг., был об учителе существенно лучше, нежели
мы.
Секретное свадебное путешествие
«О
Северной поездке Есенина известно чрезвычайно мало. Полагают, что
маршрут молодых путешественников пролегал через Вологду, Архангельск,
Умбу, Кандалакшу, Кереть, Кемь и Соловецкие острова…» -
рассказывает Александр Потапов [с.32]. Более всего сообщили об этом
стихи:
Небо ли
такое белое
Или солью
выцвела вода?
Ты поешь, и
песня оголтелая
Бреговые
вяжет повода.
Синим
жерновом развеяны и смолоты
Водяные
зерна на муку.
Голубой
простор и золото
Опоясали
твою тоску.
Не
встревожен ласкою угрюмою
Загорелый
взмах твоей руки.
Все равно —
Архангельском иль Умбою
Проплывать
тебе на Соловки.
Все равно
под стоптанною палубой
Видишь ты
погорбившийся скит.
Подпевает
тебе жалоба
Об изгибах
тамошних ракит.
Так и
хочется под песню свеситься
Над водою,
спихивая день…
Но спокойно
светит вместо месяца
Отразившийся
на облаке тюлень.
Изданные в
1924, они датированы 1917 годом. Умба - село в Кандалакшской губе
(тогда небольшое, разросшееся, когда в него согнали
«коллективизированных» поморов), и добираться туда проще всего водой,
ОТ Соловков. Решать, как плыть на Соловки, выбирая между Умбой и
Архангельском, можно было лишь из Петрограда: туда ведут разные пути
(ветки, связующей Мурманское и Архангельское направления, тогда не
было). Как видно, Мурман, Кольский п-в был определен целью путешествия
исходно, равно Соловкам. Турпоездка намечалась рискованная: в
Баренцевом и Белом морях работали немецкие подводные лодки, атакуя
суда, ставя мины, обстреливая побережье. В 1916 г. ими был
торпедирован крейсер, которым в Россию шел британский морской министр
лорд Г.-Г.Китченер, погибший в катастрофе. Мысль принадлежала Ганину
(в Вологде встречавшему пассажиров, проезжавших с Архангельска).
Отплывали в
белый полярный день, когда полуночное солнце остается у окоема («голубой
простор и золото…»), выглядывая ночь лишь в черных северных
глубинах, свесившись над бортами, из Архангельска: низкий пологий
берег, где можно проходить мимо скитов, взирая с палубы на них сверху,
это там.
В
прозаических автобиографиях С.А.Есенин тщательно скрывал эту поездку:
«1917 г. произошла моя первая женитьба на З.Н.Райх. В 1918 году я с
ней расстался, а после этого началась моя скитальческая жизнь, как и
всех россиян за период 1918-1921 гг. За эти годы я был… на Мурманском
побережье, в Архангельске и Соловках» (автобиография 20.06.1924).
О пребывании в окрестностях Вологды ни слова! Хотя, отплывая в Соловки
Архангельском, там приходилось быть, волей-неволей! Есенин скрывает
это, подобно тому, как скрывал он после 1917 г. тесную свою юношескую
дружбу с Леонидом Канигиссером, негде не обмолвившись о нем, хотя
выдал себя, в «Анне Снегиной» спародировав Лёнины патриотические стихи
(«На солнце сверкая штыками…»):
Свобода
взметнулась неистово
И в
розово-смрадном огне
Тогда над
страною калифствовал
Керенский на
белом коне…
А ведь на
Вологодчине венчался, единственный раз в жизни, и действительно,
памятовал об этом! Путешествие к Северному Ледовитому океану - в
анкете оказалось не опущено, а передвинуто, на время, после разрыва с
Зинаидой (не должной быть воспринятой, как возможная зацепка).
Кроме стихов
1917 г., анкетные показания разрушаются многими свидетельствами. Столь
же неосмотрительно, поэт датировал разрыв 1918 годом. 29.05.1918 в
Орле, в доме жены, у Есениных появилась дочка, нарекаемая - в честь
матери Сергея. Позже, 03.02.1920, уже в Москве, явится на свет второй
ребенок – темноволосый Константин (имя тоже не случайное, в честь
родины Сергея), копия Зины, о котором у Есенина возникли сомнения в
своем отцовстве (ясно, что расставшись, он бы повода для «сомнений» не
имел, а имя стало б бессмысленным).
Он оставил
об этом строки (ныне известные по «трансвестированной» версии певицы
Анастасии Минцковской):
Вы помните,
вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
приблизившись к стене, -
взволнованно
ходили вы по комнате
И что-то
резкое в лицо бросали мне…
Младенец уже
запомнил(!), видимо, одну из последних ссор Сергея с Зинаидой, спросив
ее об этом, когда услышал стихотворение: «Мать улыбнулась.
Вероятнее всего, характер разговора, его тональность были уже как-то
традиционны при столкновении двух таких резких натур, какими были мои
отец и мать»… Но согласимся, что сложно так запамятовать события,
связанные с первой женитьбой. А память у Есенина была прекрасной! Но
таился не только он.
Татьяна
Сергеевна Есенина тоже воспроизвела материнский рассказ: «Уже на
обратном пути <т.е., прямым путем ранее ехав на Мурман. – Р.Жд.>, в
поезде, Сергей Александрович сделал матери предложение, сказав громким
шепотом:
- Я хочу на
вас жениться.
Ответ «Дайте
мне подумать!» - его немного рассердил. Решено было венчаться
немедленно. Все четверо сошли в Вологде»
[«Есенин и современность», М., 1975].
Мина Львовна
Свирская рассказала иное: «Помню, что Сергей с Алешей д.б. выехать
раньше, а Зинаида где-то к ним присоединиться… Больше ничего об их
отъезде вспомнить не могу. Некоторое время спустя в Общество пришел
Гаврила Андреевич Билима-Пастернак и рассказал, что ездил в
Архангельскую область по выборам в Учредительное собрание и на
пароходе в Белое море <тогда
обратным с Мурмана!> встретил их троих. Сколько времени продолжалась
их поездка, не помню. Но помню, что кто-то пришел и сказал, что был на
Галерной, и что Зинаида Николаевна вернулась. Я тут же пошла туда. Она
писала какую-то служебную бумагу, показала: «Сейчас допишу». Она
дописала и повернула в мою сторону, указывая на свою подпись:
Райх-Есенина, - «Знаешь, нас с Сергеем на Соловках попик обвенчал», -
сказала она… Для нее было до некоторой степени неожиданностью, когда
на пароходе Сергей сказал, что любит ее и жить без нее не может, что
они должны обвенчаться. На Соловках они набрели на часовенку, в
которой шла служба, и их там обвенчали. Ни Сергей, ни Алексей мне об
этом ничего не рассказывали» [«Русское Зарубежье о Есенине», М.,
1993, т. 1-й].
Идейная
социалистка, активистка эсеровской партии, Мина провела более 20 лет в
коммунистических лагерях, окончив дни в Израиле, куда эмигрировала в
1963 г. Ее мемуары о Есенине, изданные в 1978 г. в Париже, независимы
от нашей историографической традиции - сформированной органами
госбезопасности - и тем необыкновенно ценны!
Современники
пишут, отношения Зины и Сергея, даже в 3-й месяц знакомства,
оставались вежливо-официальными; они были на «вы», симпатизировал он
свежей и шустрой 17-летней Мине, более пригодной на роль «еврейской
жены» для «деревенского самородка».
А за Зиной в
«Деле народа» ухаживал Ганин, считавшийся ее женихом, да и бывший
более естественной парой роковой немецкой брюнетке с Высших женских
курсов: скаут, военфельдшер со средним гимназическим и средним
специальным образованием, с классически-ясным тютчевским слогом,
потомок петровского матроса и выданной за него, распоряжением Царя,
пленной шведской девицы Ханны.
Т.С.Есенина
свидетельствует: «Случайные эпизоды, о которых упоминала мать,
ничего не говорили о сближении с отцом».
Кроме факта,
что от М.Л.Свирской скрыли важное и Есенин (считавшийся ее женихом), и
Ганин (считавшийся женихом Райх), её мемуары сохранили 2-й рассказ
самой Зины, выдав лукавство той, называвшей разные места сочетания. Не
называть, находясь на нелегальном положении, правильных адресов - было
одним из правил народовольческой и эсеровской конспирации.
Уже 3-ю
версию З.Н.Райх назовет непосредственному начальнику, секретарю газеты
С.П.Постникову, в небольшом спектакле сместив и место, и время
венчания - на позднейшее: «Однажды моя секретарша не пришла на
службу. Пропадала она три дня, а потом явилась и на наши расспросы
радостно сообщила, что ездила с Сережей в Шлиссельбург венчаться».
Согласно Мине, о турпоездке на Север он был предупрежден!
Можно
усомниться и в акцентах рассказа. Сергей был в гражданском браке
(«блудном сожительстве») с Анной Изрядновой, у него родился первенец
Юрий, получивший фамилию и отчество отца, до конца преданный ему,
отдавший жизнь в 1937 году, свидетельствуя, что отец был убит
большевиками, смерть не была суицидной [http://esenin.niv.ru/esenin/people/georgij-esenin.htm].
Не было у Есенина тех лет религиозности (которую пытается вменить ему
С.С.Куняев), как не было у хорошенькой Зиночки (выгнанной из киевской
гимназии за простоту нравов) ханжеской тяги к ветхозаветной
«законности» отношений!
Новоявленный
муж тоже, кстати, скрывал место и обстоятельства женитьбы: «Мы
ехали в поезде в Петербург, по дороге где-то вышли и повенчались на
каком-то полустанке»,
- так представит он их ок. 1919 г. Катерине Эйгенс (25 страничек ее
рукописи воспоминаний о Есенине опубликованы лишь недавно) [http://eseniada.narod.ru/iges-o-esenine.html].
Станислав
Куняев записал воспоминания сестры Алексея, Елены, о поездке
петроградцев в деревню Коншино: «Помню, как Есенин и Райх, и с
братом, приехали к нам. Она в Вологде работала у Клыпина, был такой
краевед с частным издательством. Райх секретарем у него была…
Приехали, когда рожь клонилась, стучатся в наш дом: «Хозяйка, нельзя
ли переночевать?» А мать в ответ: «Сейчас скажу отцу, он пустит!» Брат
рассмеялся – она его и признала. Вошли… Утром, я помню, жду не
дождусь, когда проснутся. Как раз они на праздник попали после Петрова
дня – на престольный праздник нашей деревни… Помню Райх: в белой
блестящей кофте, в черной широкой шуршащей юбке. Веселая… А Есенин
хорошо играл на хромке – подарил ее Федору, хромка с зелеными мехами.
Долго лежала, потом пропала. Федор на ней играл и частушки сочинял:
(Е.А.Ганина:
3-я к центру)
Эх, вы,
сени, мои сени,
Не сплясать
ли трепака?
Может быть,
Сергей Есенин
Даст нам
кружку молока…
<аллюзия на
строку: «И на песни мои прольется молоко твоих рыжих коров»>
Ну, сразу
смех: озорные девчата окружили Есенина, потребовали по кружке молока,
и поэт, движением руки, отправил насмешниц к хозяйке дома, к нашей
матери. А еще Федор исполнил и такую частушку:
Ах, вы,
сени, мои сени,
Были сени –
теперь нет.
Был Сергей
Есенин стельным –
Отелился или
нет?
…После
Соловков брат опять заехал к нам в домотканой рубахе (сшил в Вологде)»
[А.Ганин «Стихотворения…», 1991].
В куплете мы
слышим злой ответ - древнему, как Русь, шабесгойскому
хазарско-манихейскому похабству [см.: Р.Жданович «Древности руссов»,
гл.2, гл-ка 2-я], повторявшемуся тогда Есениным, жидовскому выпаду в «Инонии»
против догмата о Троице («Господи, отелись…»). Знали его стихи
в доме Ганиных хорошо, уже тогда! И, как видно, в отличие от столичной
интеллигенции, не испытывали пиетета к деревенскому альфонсу,
политическому и сексуальному.
Рассказ
разошелся с рассказами Зинаиды, кроме того, что открыл совершенно
неизвестную страницу ее анкеты: она, оказывается (если, конечно,
верить Елене), до трудоустройства в Петрограде, где-то в 1915-1916
гг., служила в Вологде, что успешно скрывала впоследствии. Ганин тоже
конспирировал это, кустарно выпуская свои сборники, избегая
пользоваться местным издательством…
Что важно,
передавая подробности, рассказ точно датирован: гости ехали «как
рожь клонилась», после Петрова поста, ко дню Кирика и Улиты
15(28).07, престольному празднику венчальной церкви (семье Ганина
чем-то известной и прежде). Северными крестьянами такие праздники
очень чтились, даже в сер. ХХ в.!
И вряд ли
Елена Алексеевна здесь путала, потому что, годом ранее, Есенин с
Ганиным также ездили в Вологду в эти дни, лишь чуть позже (опоздание
засекается в памяти, атрибутируя эпизод, не спутывая уже его с
соседним): «Благодаря покровительству полковника Ломана, военная
служба не была для новобранца <Есенина> тяжким бременем. …17 июля
уехал на несколько дней в Вологду с Алексеем Ганиным, с которым
познакомился в Царском Селе» [«Есенин», с.95]. 15.07.1916 г. было
пятницей. По-настоящему трудившийся за операционным столом, в отличие
от «ботаника» Есенина, Ганин в дни, когда в лесах под Ковелем тонул в
крови «Брусиловский прорыв», смог получить краткосрочный отпуск лишь в
выходные. По версии Библиографического справочника «С.А.Есенин и его
окружение», в Вологду Ганин ездил в июле 1916 г., дабы помочь другу с
изданием антивоенной поэмы «Галки» (чья рукопись пропала), не
пропущенной в Петрограде [http://zinin-miresenina.narod.ru/profile5.html].
Позволим усомниться, в том, что цензурные дела могли быть преодолимы в
1916 г. за несколько дней, тем более, у Есенина, именно в Царском Селе
пребывавшего в сильно привилегированном, «блатном» положении. Но связь
с провинциальным издательством в этой версии вновь выплывает!
Зато, чуднЫм
становится есенинский стих «все равно, Архангельском иль Умбою проплывать
тебе на Соловки».
Как это, «все равно», если в Архангельск попадаешь через
Вологду?? А, тайно вожделея к Зине, и самому Сергею (если обращение к
себе) не было б равно, он бы предпочитал Умбу, подальше от родины
Ганина.
Через 15 лет
после гибели Алексея, и ровно в 22-ю годовщину того приезда в Коншино,
в ночь на 15.07, его спутница будет зверски убита неизвестными,
проникшими в элитную квартиру Мейерхольда (арестован 20.06.39) через
балкон, оглушив домработницу Чарнецкую и нанеся скрученной хозяйке 17
ран финками, не обращая внимания на ее крики. Константин Сергеевич, по
его рассказу в письме к Матвею Давидовичу Ройзману, покинул квартиру
13.07.1939 г., выехав в Константиново - на родину отца [«Есенин»,
с.638], прибывая туда тоже на 15.07…
Sic!
Расхождения
стилей, на самом деле, не было. Тихонианский собор 1918 г. (стихи
А.Ахматовой «Когда в тоске самоубийства народ гостей немецких ждал\
и дух суровый византийства от Русской церкви отлетал…» - это как
раз о нём!) перевел календарь РПЦ на нов.стиль, перескочив 13 дней,
подобно календарю ленинской государственности РСФСР (современное
старостильничество МП это мимикрия 1940-х гг.: плагиат с ИПЦ - ИПХ). И
день Кирика и Улиты в 1930-х гг. падал в сергиянской (и евлогиянской,
облюбованной в Зарубежье декадентскими философами и поэтами) церкви на
15.07 гражданского календаря.
Оставив в
живых Чарнецкую и так и не убив Райх - умершую на руках медиков,
только через два часа, - так, что всё это больше напоминает
пристрастный пыточный допрос без протокола, сорвавшийся, ибо жертва
стала звать на помощь, - покинув дом по парадной лестнице и уехав на
черном автомобиле, налетчики исчезнут в неизвестности. В июле 1941
года - когда тюрьмы чистили от ставших опасными во время войны «врагов
народа» (к слову) - с обвинением в этом налете, будут казнены сразу
три группы московских уголовников (лучше кого-либо знавших, что после
ареста хозяина по 58-й статье, ценностей в доме не оставляют).
Итак, дочь
германского выкреста, в России поменявшего протестантизм на
православие, и беспоместной русской дворянки, скрывала Зинаида
Августовна Райх свои поездки на родину Ал.Ал.Ганина недаром, отнюдь
недаром! И, хотя Алексей никого не выдал на допросах в 1924 г., от
всевидящего ока к 1939 они не укрылись, оказавшись вменены и ей, даже
спустя 22 года…
Не с этими
ли поездками связано было в далеком 1925 г. убийство Сергея Есенина,
уже автора тогда «Стансов» (не говоря о прочей «советской»
похабщине)?..
Сейчас стали
известны метрические записи (Госархив Вологодской обл., Ф.496, оп.38,
д.186, л.164), отысканные ленинградским краеведом Н.М.Парфеновым: «30
июля 1917 года в Кирико-Иулитовской Толстиковской церкви Вологодского
уезда сочетались первым браком крестьянский сын Сергей Александрович
Есенин и девица Зинаида Николаевна Райх. Ему – 22 года. Она на год
старше. Таинство совершили священник Виктор Пентов с псаломщиком
Алексеем Кратировым. Одним из поручителей был русский поэт Алексей
Алексеевич Ганин». Ганин вместе с купеческим сыном Дм.Дм.Девятковым
был поручителем со стороны невесты, а поручителями со стороны жениха
стали местные крестьяне Павел Павлович Хитров и Сергей Михайлович
Бараев…». Не сохранись этих записей, историки доныне перебирали бы
архивы Соловков, гадая о причинах отсутствия записи о женитьбе
Есенина!
Путешественники не забыли отметить дни рождения Алексея и даже Самого
Николы-Угодника; венчание шло торжественное, вряд ли спонтанное: в
воскресение, с совместным причастием брачащихся. Творилось таинство в
день св.Иоанна-Воина (он же день св.Валентина по восточным святцам),
перед заговеньем на Успенский пост.
Времени на
круиз по Беломорью - МЕЖДУ приездом в Коншино и «внезапным» венчанием
бывшей и приятеля - у путешественников не оставалось.
Заглянув в
Вологду, молодые хорошо попраздновали, и уже оттуда, как планировали,
поехали вчетвером с неведомой нам целью по обителям Русского Севера.
Это немаловажно, ибо «некоторые исследователи полагают, что Есенин
и Райх поженились в шутку, просто надо было найти какой-либо предлог
для того, чтобы запросить денег у родителей Зиночки на обратный путь
до Москвы, свои-то денежки незадачливые путешественники уже потратили…»
[«Главная тайна Есенина», с.42].
Повесть о без вести пропавшем
Пессимистические настроения того июля, далекие от свадебных радостей,
продолжая размышления «Сарая», как будто, передает ганинское
стихотворение «Гонимый...» (публикация 11.03.1918):
Гонимый
совестью незримой, за чью-то скорбь и тайный грех,
К тебе
пришел я, край родимый, чтоб полюбить, прощая всех.
В твоих
полях, в твоем покое, в шелковых мхах твоих ланит
От Зла и
каменного воя я думал сердце схоронить.
Я думал бред
души неверной стряхнуть в безвременной поре
И за лесной
твоей вечерней молиться радостной Заре.
Украдкой
выгоревать стоны под сенью звездного шатра
И
расплеснуться красным звоном в твои певучие ветра.
Но кто-то
дико заглумился над сном и сказкой вековой
И новым
перстнем обручился я с той же скорбью полевой.
Опять над
Русью тяготеет усобиц княжичий недуг,
Опять
татарской былью веет от расписных, узорных дуг.
И мнится:
где-то за горами, в глуби степей, как и тогда,
Под
золочеными шатрами пирует ханская орда.
Опять по
Волге, буйно-красен, обнявшись с пленною княжной,
В узорных
челнах Стенька Разин гуляет с вольной голытьбой.
И широко по
скатам пашен, разнесшись в кличе боевом,
И днем и
ночью грозно пляшут Огонь и Смерть в краю родном.
А по лесам,
где пряхи Ночи сплетали звездной пряжей сны,
Сверкают
пламенные очи и бич глухого Сатаны.
Умолкли
песни голубые, и с травяной твоей спины
Сорвали ризы парчевые Твои неверные сыны
И Ты
исстеганные руки возносишь к правде неземной,
И злей
смеется крестной муке и добрый друг, и недруг злой.
Неотвратимо
роковое в Тебе гнетет твоих сынов,-
Но чует
сердце огневое — Ты станешь сказкой для веков.
Но кто был
четвертый путник? Это остается неизвестным дотеперь.
Татьяна
Сергеевна Есенина - даже имя Ганина открывшая лишь в 1970-х годах -
свидетельствовала: «Слишком уж отчетливо я помню такие слова
матери: «Все трое были ко мне немного неравнодушны», или такие: «Мы
все четверо вышли в Вологде». Кто был четвертым – об этом пока ничего
неизвестно».
И почему
вообще, интеллигентная девица (пусть и служащая) едет по русским
монастырям, в обществе мужиков, как физиологически, так и сословно? Не
был ли этот четвертый «старше званием» всех остальных? Быть может,
именно ему, неизвестному-четвертому, «не тревоженному» угрюмою
(после 1-й ночи с Сергеем?) ласкою Зинаиды и не показывавшему
знакомства с троицей Гавриле Пастернаку, адресовались анонимные строки
«Неба…»?
Хронологию
учел рязанский краевед, офицер-североморец Юрий Потапов, полагая, что
поездка состоялась после венчания, став свадебным путешествием: «Легенда
<об атамане Кудеяре Тишенкове, похороненном у в Спасо-Преображенского
собора> не могла оставить С.А.Есенина равнодушным. А что могло
интересовать поэта на Мурманском побережье? Вряд ли уездный городок
Александровск (ныне Полярный) или строящийся порт Мурманск. Ведь
Мурманск 1917 г. – это не нынешний город-герой, крупнейший рыбный и
торговый порт, промышленный и культурный центр Заполярья. В августе
1917 г. это был сплошь деревянный, грязный и хаотично застроенный
портовый поселок. Смело можно предположить, что С.А.Есенин, как
ценитель русской старины, хотел побывать в Трифоно-Печенгском
монастыре, расположенном недалеко от границы с Норвегией. Этот
монастырь был основан в ХVI веке новгородским монахом Трифоном,
пользовавшимся личным благоволением Ивана Грозного, и долгое время
являлся торгово-промысловым центром и пограничным форпостом
Российского государства в Заполярье. В летние месяцы в монастырь
стекалось немало верующего народа, любителей и знатоков старины, сюда,
например, приезжал композитор Н.А.Римский-Корсаков» [Ю.Н.Потапов
«Небо ли такое белое…»\ «Рязанский Комсомолец», 14.06.1986]. Также,
там побывал и контр-адмирал Ник.Ал-дрович Римский-Корсаков,
Архангельский вице-губернатор… Волость, где родился Ганин, звалась
Вохтюгою. Эти места были в 1500 г. пожалованы в вотчину Василию
Михайловичу Корсакову – родоначальнику новгородских Корсаковых, что
сообщали корсаковские родословцы [«История родов русского дворянства»,
1886, кн. 2-я, с.291] и «Генеалогия» (1670-е гг.) Игнатия Тобольского
[Игнатий Римский-Корсаков «Генеалогиа…», 1994, с.130].
Главный монастырский храм 18-20 в.в. (существовал
с 1707 по 1944 гг.). Фото с сайта монастыря.
Современное
церковное житие св.прп.Трифона - споспешника моряков, подобного
Николе, вопиюще недостоверно; воины Трифон (Митрофан Торжецкий) и
Филипп (Колычев), участники политической борьбы 1530-х – 1540-х гг.,
пролили немало крови, как рассказывал сам Трифон зазимовавшим у него
нидерландским мореходам, прежде чем нашли умиротворение под монашеской
рясой. Рассказ этот был опубликован по-русски в «Литературном
Вестнике» [т. 1-й, кн. 3-я, 1901], он м.б. известен широко
образованному Ганину, понимавшему, что едут в обитель «раскаявшегося
разбойника». И здесь, быть может, в будущем отыщутся корни «Ордена
Русских фашистов»: первым вставшего на борьбу со сходящим на Россию «Черным
демоном бури»?
В 1918 г.
волость Печенга будет передана Финляндской республике, Троицкий
Печенгский монастырь новыми властями упразднен, его имущество передано
Совнаркому РСФСР. Зачем, и что могли искать власти безбожного
государства, теперь уже соседнего, в имуществе монахов? Здесь нам
приходит на ум - лишь в качестве возможного(!) примера – та
телеграмма, что в 1917 послало вел.кн.Михаилу сибирское купечество и
примкнувший к нему ссыльный социал-демократ Радомысльский (Каменев),
ставшая роковой в зиновьевско-каменевской коминтерновской карьере
1920-х гг., каким-то неведомым путем, возможно(!), оказавшаяся в руках
приближенного к венценосным покровителям поэта-санитара Сергея Есенина
[«Есенин», с.611].
Впоследствии, в буржуазной Финляндии, обитель восстановится уже
монахами Финляндской православной церкви (паствой Стамбульского
патриарха), сумев получить около 10 % недвижимости русского учреждения
св.Трифона. В 1939, когда на Печенгу придет Красная армия, игумен,
келарь и 14 монахов станут новомучениками, схваченные особистами,
отправившись в ГУЛаг…
Железные
нервы, однако, были у Алексея, сказавшего (сосны это тайга именно
Архангельской губ., тогда обильной лесозаготовками, восточней пойдут
пихты, кедр, лиственницы…):
Честь,
богатство, и слава, и власть -
всё случайно
на горестном свете.
Жить легко,
еще легче
пропасть…
Только есть
золотая примета,
что из
сердца любовь
Даже смерть
не умеет украсть.
В том краю,
где тайгу
извалял дровосечный топор,
где немало
цветов попримяла холодная осень,
от седых,
незапамятных пор,
кличут
путника древние куполы сосен…
А у сосен -
могильный бугор.
И на том, на
могильном бугре
всем, кто
счастье в пути потеряет,
будь он
молод и свеж,
иль с
кудрями белее пурги,
три
волшебных цветка расцветают
и поют о
минувшей поре.
…И вовек те
цветы не умрут,
Их ни бури,
ни гром не колышут.
И никто не
минует тот путь.
Но довольные
песен не слышат,
а счастливые
спешно пройдут.
- раз
пустился он в эту поездку!
Но поездка
удостоверена им самим, в стихах, посвященных З.Р., писанных прямо в
пути (до полярной ночи), откликаясь на есенинское «Небо ли…»:
Русалка —
зелёные косы,
Не бойся
испуганных глаз,
На сером
оглохшем утёсе
Продли
нецелованный час.
Я понял, мне
сердце пророчит,
Что сгинут
за сказками сны,
Пройдут
синеглазые Ночи,
Уснут
златокудрые Дни.
И снова
уйдёшь ты далече,
В лазурное
море уйдёшь,
И память о
северной встрече
По белой
волне расплеснёшь.
Одежды из
солнечной пряжи
Истлеют на
крыльях зари,
И солнце
лица не покажет
За горбом
щербатой горы.
***
Косматым
лесным чудотворцем
С печальной
луной в бороде
Пойду я и
звёздные кольца
Рассыплю по
чёрной воде.
Из сердца
свирель золотую
Я выкую в
синей тоске
И песнь про
тебя забытую
Сплету на
холодном песке.
<…>
Песнь стала
пророческой:
…Ей
снятся в заоблачном дыме
Поля, и
расцвеченный круг.
И рыбы
смыкают над ними
Серебряный, песенный круг…
- а строки в
финальной строфе:
Шумя,
протечёт по порогам
Последним
потоком слеза…
-
подтверждают, что были путники в Трифоновой обители: пороги это
особенность речки Колы.
Ст.Куняев
рассказывает так: «В июне 1916 г. болезнь избавила поэта от
казармы. Он вернулся в Вологду. На следующий год в гости нагрянули
Сергей Есенин с Зинаидой Райх. Поездка на Соловецкие о-ва завершилась
для них 4 августа венчанием в Кирико-Улитовской церкви. Алексей был
поручителем невесты. Затем они отправились в свадебное путешествие в
Коншино – родную деревню Ганина». Неточность даты мы уже показали.
Рассказ о болезни, избавившей поэта от казармы, неприменим к Алексею.
Обладая двойным средним образованием, окончив медицинское училище, он
служил не в «казарме», а в военном госпитале, и путь оттуда ему
был лишь в школу прапорщиков, куда толкали в т.г. и с 2-классным
начальным образованием, но удерживали в тылу медработников - еще более
дефицитных. Сослуживцы всегда отзывались о Ганине, как об очень
хорошем, грамотном, предприимчивом медике. …И поясним здесь, что
анекдоты, сочинявшиеся про дореволюционных фельдшеров дореволюционной
люмпен-интеллигенцией с дипломами медфаков (типа таганрогского купчика
Чехова или киевского кутейника Булгакова), не имели ничего общего с
реальными русскими фельдшерами, мастерами очень высокого класса,
отличными от своих привилегированных коллег лишь отсутствием
университетских значков (дававших дворянские права).
Ганин – в
отличье от соратников по литературному цеху - был бесспорным
специалистом, очень хорошо образованным! Марья Кондакова (урожд.Ганина)
вспоминала о нем: «Дом у нас был с мезонином. В мезонине было много
полок с книгами. Брат спал на полу. И Есенин, когда к нему приезжал,
спал на полу. В июле 1917 г. я уехала в Вологду готовиться к экзаменам».
Там, в Вологде, к ней заглядывал брат, вместе с Есениным, - «оба
были в одинаковых костюмах», - пригласив ее отобедать в столовой
гостиницы «Пассаж».
Странная
штатская жизнь в начале 1917 г., как и «болезнь», позволившая, якобы
(формально), уволиться в военное время, не помешают Ганину служить по
специальности на родине, нелегким трудом земского медика, а в 1918 г.
вступить военфельдшером на службу в РККА (Северный фронт, Пинежский
участок). И род его занятий (подлинных) в 1916-1917 годах, оказывается
для нас, едва ли не важнейшей загадкой, как и то, почему Есенин и Райх
скрывали свои поездки в Вологду, еще в те дни, когда Ганин служил в
РККА?
И никто не минует тот путь…
В 1923 г., в
столовой на Мясницкой, Ганиным, Есениным, Клычковым и Орешиным
отмечалось пятилетие Всероссийского союза поэтов. Встречный чекист в
кожаной тужурке обозвал их антисемитами, дебоширами, пьяницами и
русскими хамами. Никакой пьянки не было: родовой генетической чертой
Ганиных является непереносимость алкоголя.
Сергеем
Есениным - не знавшим навыка подпольной работы, не понимавшим того, в
ЧЬЕЙ СТРАНЕ он живет теперь, после 1917, поддавшись на провокацию, -
хам был, взаимообразно, причем биологически точно, назван «жидовской
мордой».
Будь морда
иной, последствий это бы, возможно, не имело. Но «пострадал» Марк
Роткин, и Сергея с друзьями немедленно задерживают, увозя в милицию. «Русские
мужики – хамы!» - бросил Роткин вслед. О происшествии
незамедлительно оповестили редакции московских газет. Тотчас,
дождавшись отмашки, началась травля «русских фашистов». Первым
откликнулся некто Сосновский (по определению Есенина: «картофельный
журналистик», - ныне Сергей сказал бы, что колорадский!): «Лично
меня саморазоблачение наших поэтических «попутчиков» очень мало
поразило. Я думаю, что если поскрести ещё кое-кого из «попутчиков», то
под советской шкурой обнаружится далеко не советское естество…»
Вскоре
состоялся «суд»; пока «товарищеский». Братья-писатели вынесли
«антисемитам» порицание. До следующего суда, выписывавшего приговор
Ганину, оставался год.
Как это и
полагалось, биндюжники, сменившие пулемет на пишущую машинку, торили
дорогу биндюжникам в кожанках, из здания на Лубянке. Пропагандистская
кампания - была преддверием ареста и политической расправы. И, получив
предупреждение, Есенин, Клюев, Клычков, Орешин исчезают из столичной
жизни. Ганин – бывший главным объектом охоты революционных карателей,
прикрывая друзей, остается в Москве. Накануне ареста он заходит к
О.Н.Вышеславцевой, прощаясь: «Ну, охота за мной хорошая идет, други!
Пожалуй, что мы не увидимся больше!»…
«При
аресте у поэта были обнаружены тезисы «Мир и свободный труд -
народам», которые, по сути дела, являлись манифестом народного
сопротивления большевистской диктатуре, хотя сам арестованный заявил,
что тезисы представляют собой наброски к роману. Делом Ганина занялся
обер-палач ЧК Яков Агранов, который «вскрыл» целую антисоветскую
группу, получившую в ОГПУ название «Орден русских фашистов». В эту
группу, кроме Ганина, входили поэты Петр Чекрыгин, Владимир Галанов,
Григорий Никитин, поэт и художник Виктор Дворяшин, литератор
Александрович-Потеряхин и другие – в общей сложности 14 человек.
Алексей Ганин был объявлен руководителем группы и 30 марта 1925 года
расстрелян вместе с шестерыми товарищами. Семеро избежавших смерти
были сосланы в Соловки, туда, где – вот зловещее совпадение! –
несколько лет назад Ганин побывал вместе с Есениным и Райх», -
говорит А.Н.Потапов [с.50]. Здесь надо помнить, что «фашизм» - это
термин коминтерновской пропаганды, лишенный объективного содержания,
начавший обкатываться именно в те годы. Если б испанские фалангисты
одержали победу раньше Муссолини, празднуя 09.05, мы доныне бы
говорили, не о «немецком фашизме», а о «немецком фалангизме».
А секретная жизнь Алексея шла уже в 1916, задолго до «фашизмов». И
потому, условно говорить должно - об Русском Ордене меченосцев -
членом которого, предположительно, он являлся.
В путинской
пропаганде культивируются мифы, о «цивилизованности», якобы,
следственных органов 1920-х годов, о реальности тех
«контрреволюционных» дел, что были созданы оными. Ложь! Лживость
свидетельствуют пятна крови, которыми залиты листы «тезисов», выдавая
пытки, коим подвергали простонародных интеллектуалов захватившие в
России власть интернационалисты. Из 14 человек, схваченных чекистами,
шестеро погибли под пытками [сообщение Н.Н.Брауна], двое сошли с ума,
оставшиеся были в таком состоянии, что предъявить их гласному «суду»
не имелось возможности.
Сохранился
протокол допроса, снабженный датой 17.11.1924. «Валяя ваньку»,
терзаемый теломеханиками ОГПУ, Ганин не назвал никого, кроме заведомо
недоступных революционным катам: иностранки Дункан и находящегося в
соседнем государстве (ЗакСФСР), под покровительством Кирова и
Орджоникидзе, Есенина, и неинтересных следствию – расшифрованных
чекистские агентов Сергея Коненкова и Галины Бениславской: «Я
приехал сюда, в Москву, как в центр научной и литературной работы. Но
приезд мой оказался роковым. Я оказался в крайне отчаянном положении:
без работы, без комнаты, без денег. И так продолжалось до ареста.
Питался я большей частью в кафе Союза поэтов «Домино». Позднее - «Альказар»
и «Стойло Пегаса», ночевал, где застанет ночь. Таким образом, моя
«конспиративность» есть не более как хроническое безденежье и
отсутствие комнаты. <…> Вечера до глубокой ночи проводил в кафе,
пивных, а ночевать уходил к моему бывшему другу поэту Есенину, в дом
«Правды» по Брюсовскому переулку, где познакомился с его тогдашней
женой Галей. <…> В доме «Правды» после процесса («Дело четырех
поэтов») ночевать было нельзя. <…> В это же время, а может быть
несколько раньше, меня познакомил Есенин с Айседорой Дункан, как со
своей бывшей женой… из всех знакомств у Айседоры, у меня осталось
одно, скульптор Конёнков, у которого я был однажды с Есениным и
Рабиновичем. Осматривали мастерскую Конёнкова, эту необычную
сокровищницу, разговоры исключительно были о скульптуре. <…> В день
ареста я …уходил покупать пальто на Смоленский рынок, т.к. накануне
получил семьдесят рублей в «Хлебопродукте» (жалованье).
<…> Тут вы
спрашиваете и о фашизме, и о Национальном комитете, и о заговоре к
вооруженному восстанию, захвату власти, и о терроре, и просто об
агитации. Объединяя случайный материал, повторяя собранный мной, из
официальных изданий, из случайных фраз и белогвардейских листовок для
моей работы, «Тезисы», я полагал, что не делаю особых преступлений. В
этих «Тезисах» я не выразил никакой государственной тайны, потому, что
никакой тайны я не знаю. Это то, что изо дня в день обсуждается и
официальной прессой, и то, что повторяет и образованная, и
необразованная чернь России и Европы. <…> О существовании
национального комитета, о существовании типографского шрифта или
оружия или взрывчатых веществ я не знаю. И никто мне об этом не
говорил. Что касается лично меня, то в этом направлении я не
предпринял ни одного делово-конкретного и вообще никакого шага. <…>
Примите мое раскаяние и, если можно, оставьте мне жизнь»
[«Наш Современник», №4, 1992].
Крещеный во
им.св.Алексия-мученика (09 августа), Алексей Алексеевич Ганин будет 30
марта 1925 года секретно осужден по "делу «Ордена русских фашистов",
тройкой, в составе В.Менжинского, Г.Бокия и Я.Петерса, сформированной
по предложению председателя ВЦИК СССР Абеля Енукидзе.
«Приговорён»
к исключительной мере наказания. Алексей Ганин дострелян в здании
Бутырской тюрьмы [свидетельство Питера Свирь, 4-юродного племянника
поэта], после пыток, которыми руководил начальник 7-го отдела ОГПУ
Абрам Славотинский. Дата гибели и место захоронения остаются
неизвестны.
…И снова
горящие звуки
Я брошу на
бездны морей.
И в камень
от боли и муки
Моя
превратится свирель.
Луна упадет,
разобьётся.
Смешаются
дни и года,
И тихо на
море качнётся
Туманом
седым борода.
Под небо мой
радужный пояс
Взовьется с
полярных снегов,
И снова, от
холода кроясь,
Я лягу у
диких холмов.
Шумя,
протечёт по порогам
Последним
потоком слеза,
Корнями
врастут мои ноги,
Покроются
мхами глаза.
Не вспенится
звёздное эхо
Над мёртвою
зыбью пустынь,
И вечно без
песен и смеха,
Я буду один
и один.
(Алексей
Ганин «Русалка», Печенга, август 1917 года)
Роман
Жданович
Приложение.
Преамбула, сопровождавшая Тезисы «союза русских фашистов»
(ввиду неактуальности моменту, сами Тезисы опускаются):
Россия - это
могущественное государство, обладающее неизбывными естественными
богатствами и творческими силами народа, - вот уже несколько лет
находится в состоянии смертельной агонии.
Ясный дух
Русского народа предательски умерщвлен. Святыни его растоптаны,
богатства его разграблены. Всякий, кто не потерял еще голову и
сохранил человеческую совесть, с ужасом ведет счет великим бедствиям и
страданиям народа в целом.
Каждый, кто
бы ни был, ясно начинает осознавать, что так больше нельзя. Каждый
мельчайший факт повседневной жизни - красноречивее всяких воззваний.
Всех и каждого он убеждает в том, что если не принять какие-то меры,
то России как государству грозит окончательная смерть, а Русскому
народу - неслыханная нищета, экономическое рабство и вырождение.
Но как это
случилось, что Россия - с тем, чтобы ей беспрепятственно на общее
благо создать духовные и материальные ценности, обливавшаяся потом и
кровью Россия, на протяжении столетий великими трудами и подвигами
дедов и пращуров завоевавшая себе славу и независимость среди народов
земного шара, ныне по милости пройдох и авантюристов повержена в прах
и бесславие, превратилась в колонию всех паразитов и жуликов, тайно и
явно распродающих наше великое достояние?
Причина
этого в том, что в лице господствующей в России РКП мы имеем не
столько политическую партию, сколько воинствующую секту
изуверов-человеконенавистников, напоминающую если не по форме своих
ритуалов, то по сути своей этики и губительной деятельности,
средневековые секты сатанистов и дьяволопоклонников. За всеми словами
о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов - таятся
смерть и разрушения, разрушения и смерть.
Достаточно
вспомнить те события, от которых все еще не высохла кровь
многострадального Русского народа, когда по приказу этих
сектантов-комиссаров оголтелые, вооруженные с ног до головы,
воодушевляемые еврейскими выродками, банды латышей беспощадно
терроризировали беззащитное население:
всех, кто
здоров, угоняли на братоубийственную бойню, когда при малейшем намеке
на отказ всякий убивался на месте, а у осиротевшей семьи отбиралось
положительно все, что попадалось на глаза, начиная с последней коровы,
кончая последним пудом ржи и десятком яиц, когда за отказ от
погромничества поместий и городов выжигали целые села, вырезались
целые семьи.
Вот тогда
произошла эта так называемая «классовая борьба», эта так называемая
прославленная «спасительная гражданская война». Но после тщательного
анализа всех происходящих событий в области народного хозяйства,
психологии народа, после тщательного анализа проповедей этой ныне
господствующей секты изуверов, человеконенавистников-коммунистов, о
строительстве нового мира мы пришли к тому же категорическому
убеждению:
все эти
слова были только приманкой для неискушенных в подлости рабочих масс и
беднейшего крестьянства, именем которых все время прикрывает свои
гнусные дела эта секта.
Достаточно
опять-таки вспомнить тот ужасный разгром городов, промышленных
предприятий, образцовых хозяйств и усадеб, бесконечно и ежедневно
происходившие реквизиции, бесчисленные налоги, когда облагалось, да и
облагается и до сих пор все, кроме солнечного света и воздуха, чтобы
понять:
это только
безответственный грабеж и подстрекательство народа на самоубийство.
Наконец,
реквизиции церковных православных ценностей, производившиеся под
предлогом спасения голодающих. Но где это спасение? Разве не вымерли
голодной смертью целые села, разве не опустели целые волости и уезды
цветущего Поволжья? Кто не помнит того ужаса и отчаяния, когда люди
голодающих районов, всякими чекистскими бандами и заградилками (только
подумать!) доведенные до крайности, в нашем двадцатом веке, в
христианской стране, дошли до людоедства, до пожирания собственных
детей, до пожирания трупов своих соседей и ближних! Только будущая
история и наука оценят во всей полноте всю изуверскую деятельность
этой «спасительницы народов» - РКП.
Для нас
теперь нет никакого сомнения, что та злая воля, которая положена в
основу современного советского строя, заинтересована в гибели не
только России, как одной из нынешних христианских держав, но всего
христианского мира.
Создав
экономические и государственно-политические правовые теории на ложном
принципе классовых противоречий, они тем самым вызвали в каждом
государстве, провоцируя богатых и бедных, внутреннюю нетерпимость,
разжигая их до острой ненависти, до братоубийственной бойни.
Эта хитрая и
воинствующая секта, исходя из того же принципа классового расслоения,
путем псевдонаучных исследований, ныне искажает истинный смысл вещей,
искажает истинный взгляд на естественно-исторический и духовный путь
человечества. Эта секта всеми мерами пытается заглушить в бесконечных
противоречиях ход всех современных событий, стремясь таким образом
расчленить и ослепить каждую национальность в отдельности, тем самым
провести непроходимую бездну между подрастающим поколением и их
отцами, между отдельными группами людей:
создавая
всюду нетерпимость, раздор и отвлекая таким образом силы народов от
дружественной работы по борьбе с естественными препятствиями,
парализуя творческий дух христианских народов.
Народы мира
должны быть на страже, должны напрячь все свои силы, чтобы не
поддаться влиянию этой изуверской секты. Всякий, кто любит свой народ,
кому дороги культура и дальнейший прогресс завоеваний природы на благо
народов, тот, безусловно, к какой бы нации ни принадлежал, всеми
мерами должен бороться и воздействовать внутри своей страны на
малосознательные массы, чтоб не допустить эту изуверскую секту к
власти над данным народом.
Всякий, кто
более или менее добросовестно следил за ходом событий в России, кто
знает хоть в тысячной части положение Русского народа в целом,
безусловно, увидит, что только путем лжи и обмана, путем клеветы и
нравственного растления народа эти секты силятся завладеть миром.
Путем неслыханной в истории человечества кровожадной жестокости,
воспользовавшись временной усталостью народа, эта секта, пробравшись в
самое сердце России, овладев одной шестой частью суши земного шара и
захватив в свои руки колоссальные богатства России, еще с большей
энергией и с большим нахальством проповедует свои гибельные теории,
прикрываясь маской защитников угнетенных классов и наций.
Эти
изуверские секты под видом дипломатических и торговых представителей
Русского народа всюду рассылают агентов-проповедников, чтобы успешней
делать свое противное всякому здравому смыслу дело, чтобы всюду
организовать отделения своей секты, чтобы всюду сеять раздор,
человеконенавистничество, чтобы всюду разжечь братоубийственные
внутринациональные бойни, потому что знают: только этим путем они
могут погубить христианско-европейский Запад и Америку, таким образом
овладев миром.
Выдвигая как
конечную цель своих стремлений лучшие принципы христианско-европейских
народов:
свободу,
равенство всех граждан перед законом, охрану труда и заботу о народном
благосостоянии и просвещении, они тем самым стараются проникнуть в
доверие масс Европы и Америки. Но мы еще раз повторяем:
всякий, кто
умеет честно, по-человечески мыслить, тот из всего существующего
положения в России ясно увидит, к чему на самом деле стремится эта
изуверская секта.
Завладев
Россией, она вместо свободы несет неслыханный деспотизм и рабство под
так называемым «государственным капитализмом».
Вместо
законности - дикий произвол Чека и Ревтрибуналов; вместо
хозяйственно-культурного строительства - разгром культуры и всей
хозяйственной жизни страны; вместо справедливости - неслыханное
взяточничество, подкупы, клевета, канцелярские издевательства и
казнокрадство.
Вместо
охраны труда - труд государственных бесправных рабов, напоминающий
времена дохристианских деспотических государств библейского Египта и
Вавилона. Все многомиллионное население коренной России и Малороссии,
равно и инородческое, за исключением евреев, - брошено на произвол
судьбы. Оно существует только для вышибания налогов.
Три пятых
школ, существовавших в деревенской России, закрыты. Врачебной помощи
почти нет, потому что все народные больницы и врачебные пункты за
отсутствием средств и медикаментов влачат жалкое существование. Высшие
учебные заведения терроризированы и задавлены как наиболее враждебные
существующей глупости. Всякая общественная и индивидуальная инициатива
раздавлена. Малейшее проявление ее рассматривается как
антигосударственная крамола и жесточайшим образом карается. Все
сельское население, служащие, равно и рабочие массы, задавлены
поборами. Все они лишены своей религиозной совести и
общественно-семейных устоев, все вынуждены влачить полуживотное
существование. Свобода мысли и совести окончательно задавлены и
придушены. Всюду дикий, ничем не оправданный произвол и дикое
издевательство над жизнью и трудом народа, над его
духовно-историческими святынями. Вот он - коммунистический рай.
Недаром вся
Россия во всех слоях, как бы просыпаясь от тяжкого сна, вспоминает
минувшее время как золотой, безвозвратно ушедший век. Потому что всюду
голод, разруха и дикий разгул, издевательство над жизнью народа, над
его духовно-историческими святынями. Поистине, над Россией творится
какая-то черная месса для идолопоклонников.
Вся так
называемая коммунистическая пропаганда и агитация, письменная и устная
- вся псевдонаучная так называемая марксистская литература, и,
наконец, неслыханный по своей зловредности в истории законодательства
поток запретов и распоряжений самозванного правительства - эти
исключительные образцы злобы, коварства, предательства и изуверской
тупости являются ярким доказательством справедливости наших мнений.
Помимо
террора, одним из главных и могущественных орудий в руках
коммунистической секты являются пропаганда и агитация так называемого
марксистского учения, которое, как известно, не только для
непосвященных рабочих масс, не только для умов не вполне развитых и
знакомых с прочими философскими и научными взглядами на мир вещей и
исторических событий, но и для отдельных умов, более или менее
способных к мышлению, в настоящее время почти во всем мире
представляют немалый соблазн во взглядах, а многие вещи и явления
исторического порядка, особенно в области хозяйственно-промышленного
строительства, многих искренних людей приводят к значительным
заблуждениям.
|
