|
В 1949 г.
было возобновлено - прерванное в 1920-х гг., издание Полного Собрания
Русских летописей. Академик М.Н.Тихомиров (научный консультант
к\фильма «Александр Невский», - благодаря ему агитка, сценарно
писанная в стиле Демьяна Бедного, превратилась в патриотический фильм)
воспользовался этим, чтоб издать частные летописи русских магнатов ХVI
– ХVII веков.
Ранее ими
(за исключением Ермолинской летописи 1490-х гг.) наука пренебрегала. А
Летописцы воевод и государственных деятелей открыли много новых
подробностей, затрудняя ученые спекуляции, характерные для историков I\4
ХIХ – III\4 ХХ века.
Столичные события 1570-х годов, обойденные вниманием официальных
хронистов, отражены в Московском (летопись князей и дворян
Яновых-Ростовских) и Пискаревском (летопись князей Шуйских)
Летописцах, изданных Тихомировым в 34-м томе ПСРЛ. Из них мы и узнаем
эти – абсолютно неизвестные историографии, поскольку проигнорированные
официальными источниками (включая сюда записки «табельных» иноземных
борзописцев), подробности разгрома крымско-турецкой армии в 1572 г.
под Москвой.
Царь летом т.г. пребывал Новгороде Великом. Это известие московских
хронистов подтверждают летописцы Соловецкого и Белозерского монастырей
[М.Н.Тихомиров «Русское летописание», 1979, с.с. 198, 229]. После
срыва важнейшей кампании – ливонской 1570 г. (из-за эпидемии холеры, а
еще более бездарности вассала – Лифляндского герцога, датского принца
Магнуса, возглавлявшего неудачную осаду Ревеля), с подавлением мятежа
слуг Магнуса и бегством его самого в 1571 году, Иван Васильевич
готовился к решительному наступлению на шведов. Планировалось лишить
их портов по южному берегу Балтики: Выборга, Колывани (Ревель) и Риги.
Балтийский театр военных действий - виделся главным уже тогда, задолго
до Петра.
Наместником Москвы оставался тогда известный русский артиллерист и
военный инженер: князь Юрий Токмаков (тот самый, герой «Псковитянки»).
Именно ему подчинялись земские и опричные воеводы.
В отличье от Разрядных анналов - обыкновенно цитируемых историками
(вменяя главную роль в победе над турками и татарами
главнокомандующему земскому воеводе Мих.Воротынскому, военачальнику
более чем заурядному), летописцы других воевод, современников событий,
изложили эти события совсем иначе, определяя подлинным героем одоления
агарян – его, Юрия Ивановича Токмакова-Оболенского.
И здесь мы
отвлечемся, напомнив содержание драм Л.А.Мея, как сотрудник
Археографической комиссии - готовивший к изданию рукописи – очень
хорошо знавшего Русскую историю в первоисточниках. Когда на театре,
драматическом либо музыкальном, ставится «Царская невеста», гг.
режиссеры и актеры, обыкновенно, рисуют Любашу – эдакой перезревшей
матроной, утратившей ценность в глазах полюбовника. …Пыталась, правда,
отходить от этого шаблона Елена Образцова (постановка 1972 г.), но
сценическая инерция не позволила ей развить трактовку образа. Меж тем
- и из ремарок драматурга, и из характера оперной партии (вручаемой
низкому сексуальному голосу, обильной речитативами и просто
натуралистическими речевыми репликами), не сложно было обнаружить, что
страстная героиня Любаша – не старше, а моложе 18-летней девственницы
Марфы (чей вокал напоминает холодный вокал Снегурочки). По диалогам
драмы (в либретто сокращенным из-за требований Императорской сцены,
исключавшей сценические длинноты), где действие происходит осенью 1572
г., мы обнаруживаем что Любаша живет с Грязным менее полугода
(догадаться м.б. бы и по отсутствию намеков на беременности),
умыкнутая из Каширы опричниками.
Это сейчас – в псевдоисторической пропаганде
олигархически-клерикальной российской бандократии, такие подвиги
русских лейб-гвардейцев ХVI века рисуются нормой. А на деле, они
возможны были тогда, именно постольку, поскольку отсутствовало твердое
командование, и служившие в сыскном ведомстве Опричнины (создано в
1568 г.), прибыв к развертывавшейся в мае-июне 1572 армии, Скуратов и
братья Грязные не были прямо подчинены ни воеводе опричных войск
Дм.Хворостинину, ни земскому воеводе Воротынскому. Обычай похищения
женщин в Славянском мире был древним (в Сербии дожив до ХХ века) –
отрицаемый писаным, но не обычным правом. Представляя себе, какими
героями явились в августе в Александрову Слободу опричники, можно
понять почему Любаша (по пьесе Мея свободная женщина, ожидая отставки
у любовника, подыскивающая через Малюту место служанки при царском
дворе) «…забыла отца и мать, племя и свой род» (отсутствие
упоминание о каширском муже или женихе дополнительно намекает на юный
возраст героини).
Историки (и борзописцы Московского Паханата) любят повествовательно
живописать картину бегства с театра военных действий Ивана Васильевича
летом 1571 года. Если перейти с позиций историков на почву
историческую, то обнаруживается, что имело тогда место бегство всей
объединенной армии, пытавшейся перекрыть пути внезапно выступившему в
поход Девлет Гирею.
Немногочисленные земские и опричные полки (не более 6 тыс.) – имея
перемирие с крымцами, не ожидавшие в т.г. нашествия, спешно стали
тогда на Оке, сосредоточившись у Серпухова и Коломны. К опричникам
выехал из Новгорода и царь.
И тут, на Злынском поле, из полков князя Мстиславского - на сторону
хана перешел отряд из 15 калужских и каширских детей боярских (вот за
что опричники невзлюбили каширян!), возглавляемый знаменитым героем
русского фольклора – Кудеяром Тишенковым. Кудеяр открыл Гирею
переправы через Оку, скрытно проведя татар между земскими и опричными
войсками, устремившись вглубь России. Воевода И.Бельский с земцами
бросился тогда в Москву (пытаясь укрыться в своем каменном погребе,
где отсиживались княгини, как уточняют наши летописцы, он задохнулся
от дыма), а Иван Васильевич – на Владимирщину, к Александровой
Слободе, бывшей тогда столичным городом. Это и называется «бегством».
Царь считал организаторами измены - земских воевод, собиравшихся
выдать его крымцам, впоследствии помиловав крымского «политэмигранта»
Кудеяра. Оный - похоронен возле Преображенского собора Соловецкого
монастыря, его могилу посещали в августе 1917, во время своей поездки
через Вологду в Трифонов Печенгский монастырь, А.А.Ганин, С.А.Есенин и
З.Н.Есенина-Райх [«Небо ли такое белое…»\ «Рязанский Комсомолец»,
14.06.1986] (см. ). Но это уже другая история…
Приводим теперь неофициальные рассказы, опубликованные Тихомировым,
дабы помянуть подлинных героев победы над татарами на Молодях: князя
Юрия Токмакова, князя Ивана Шуйского (в 1581 отстоявшего Псков,
беллетристом Дм.Володихиным презрительно нареченного «полководцем
одной победы»), сына боярского И.Ш.Алалыкина и безымянного гонца,
совершившего подвиг, сравнимый с подвигом Ивана Сусанина, ценой жизни
введя в заблуждение турок, отвратив их от Москвы.
Согласно летописцам Шуйских и Ростовских-Яновых, татары и турки
покинули свой стан под Москвой, далее разгромленные при отступлении,
следующим образом:
<…> И прииде <Крымский> царь с великими похвал<ьба>ми и с многими
силами на Рускую землю, и росписав всю Рускую землю, комуждо что дати,
как при Батые. И прииде прежде на Тулу, и посады пожег, и от Тулы - к
берегу. А на берегу в Серпухове стоят воеводы изо всех полков князь
Михайло Иванович Воротынской с товарищи. И тут царя через Оку не
перепустили. И пошел Дивей вверх по Оке и против Дракина перелез реку,
и пришел на воевод, с Тулы, от города. И воеводы бився с ним. И пошли
к Москве розными дорогами и с обозом, и пришли за три часы до царева
приходу, и с обозом со всех дорог, смотрением Божиим, вдруг на Молоди.
И обоз поставили, и ров выкопали, и травитися стали. И тут Божиим
милосердием многих людей у царя побили и поймали, и Дивея взяли, и
ширинских князей и царевича астроханскова. А Дивея взяли в сторожевом
полку у князя Ивана Шуйсково. И царь стоял два дни и пошел назад. А в
полкех учал быти голод людем и лошедем великой! Аще бы не Бог
смилосердовался, не пошел <бы> царь вскоре назад, быть было великой
беде! А <Русский> князь велики в ту пору был в Новегороде в Великом со
всем, а на Москве оставил князя Юрья Токмакова с товарищи. А как царь
стоял на Молодех, и князь Юрья, умысля, послал гонца к воеводам з
грамотами в обоз, чтобы сидели безстрашно: а идет рать наугородцкая
многая. И царь того гонца взял, и пытал, и казнил, а сам пошел тотчас
назад.
<…> боярям
подлинно стало ведомо, что <Крымский> царь хочет руские полки обойти
прямо к Москве и над Москвою промышляти. А по смете и по <показавшим
это> языком с царем и с царевичи и с нашею турских и крымъских, и
нагайских, и черкаских людей 150000 и болынши; да огненново бою было -
20000 янычаней. А государевых людей было во всех полкех земских и
опришлиных дворян и детей боярских по смотру и с людьми 50000, литвы,
немец, черкас каневских - 1000, казаков донских, волских, яицких,
путимльских 5000, стрельцов 12000, поморских городов ратных людей,
пермичь, вятчен, коряковцов и иных - 5000. И как царь пошел к Москве,
а бояря и воеводы со всеми людьми пошли за ними во днище, а шли тихо.
И почали бояря и воеводы думати, чтобы как царя обходити и под Москвою
с ним битися. И говорит боярин воевода князь Михайло Ивановичь
Воротынской: “Так царю страшнее, что идем за ним в тыл, и он Москвы
оберегаетца, а нас страшитца. А от века полки полков не уганяют;
пришлет на нас царь посылку, и мы им сильны будем, что остановимся; а
пойдет всеми людьми, и полки их будут истомны, вскоре нас не
столкнут, а мы станем в обозе безстрашно”. И на том и положили. <меня
это ехидство - при оценке Воротынского, вынесенной хронистом
прославленного опричного воеводы Ивана Шуйского, просто умиляет!>
<…> И царь стал, не доходя Похры. А руские полки стали на Молодях. А
три тысечи стрельцов поставили за речкою за Рожаею, чтобы поддержати
на пищалех. И царь послал нагаи 40000 на полки, а велел столкнути. И
русские полки одернулися обозом. И столь прутко прилезли <ногаи, что>
которые стрельцы поставлены были за речкою, ни одному не дали
выстрелить, всех побили. А полки одержалися обозом - из наряду <из
пушек> блиско не припустили. И на другой день царь пришел сам, стал за
пять верст. А послал на обоз всех людей. И со все стороны учали к
обозу приступати. И полки учали, выходя из обозу, битися: большей
полк, правая рука и передовой и сторожевой - которой же полк по чину,
а левая рука держала обоз. И в тот день немалу сражению бывшу, ото
обою падоша мнози, и вода кровию смесися. И к вечеру разыдошася полки
во обоз, а татаровя в станы своя. В третий же день Дивей-мурза с нагаи
сказався царю похвально: “Яз обоз руской возьму; и как ужаснутца и
здрогнут, и мы их побием!”. И прилазил на обоз многажды, чтоб как
разорвать. И Бог ему не попустил предати хрестиянскаго воинства. И он
поехал около обозу с невеликими людьми, розсматривать, которые места
плоше и на то б место всеми людьми, потоптав, обоз разорвати. И из
обозу бояря послали сотни. И Дивей-мурза своих татар стал отводити, и
скачет на аргамаке, и аргамак под ним сподкнулся, и он не усидел. И
тут ево взяли - и с аргамаком - нарядна в доспехе. Первой руку
наложил на него сын боярской суздалец Иван Шибаев сын Алалыкин и инии
мнозии.
И татаровя пошли от обозу прочь в станы. А Дивея-мурзу привели к
бояром, и он сказался простым татарином, и его отдали держать, как
иных языков. И того же дня к вечеру был бой, и татарской напуск стал
слабее прежнего, а руские люди поохрабрилися и, вылазя, билися и на
том бою татар многих побили. Да тут же взяли Ширинбака-царевича и
привели к бояром. И бояря стали спрашивать: “Что царево умышление?” И
он им сказал: “Яз-де, хотя и царевичь, а думы царевы не ведаю, дума,
де, царева ныне вся у вас, взяли вы Дивия-мурзу, тот был всему
промышленик”. И бояре велели сводить языки. И как привели Дивея-мурзу,
и царевичь стал перед ним на коленках и боярям указал: “То Дивей”. И
сам <Дивей тогда> сказался. И в полкех учала быти радость великая. А
Дивей умышленье царево сказал и то говорил: “Взяли де бы вы царя - и
яз бы им промыслил, а царю, де, мною <вместо меня> не промыслить”.
А царь посылал под Москву языков добывати, и привели человека
благоразумна, ему жь Бог вложи совет благ: “Изволь умрети, пользe
душе сотворити”. И начата его спрашивать: “Где <Русский> государь и
хто на Москве, и нет ли прибылых людей?” И он в роспросе сказал:
“Государь был в Новегороде, а ныне, собрався с новогороцкою силою и с
немцы, идет к Москве. А перед государем при мне пришел боярин и
воевода князь Иван Федоровичь Мстиславской, а с ним 40000 войска. И яз
пошел, а на Москве учал быть звон великой и стрельба. И, чаю, пришел и
государь. А завтра резвые люди будут в полки к бояром”. (А бояря
велели перед зарею из болыпево наряду стрелять и по набатам и по
накрам бить, и в трубы трубить на радости, что Дивея-мурзу взяли). И
царь устрашился, чает, что пришли в обоз прибыльные люди, и того часа
и поворотил, пошел наспех за Оку. О судеб Твоих, Владыко, и милости
Твоея, Царю Небесный! Како сильнии падоша, а немощнии препоясашася
силою, не до конца на ны прогневася, но избави нас от агарянского
насилия, в первый же приход <1571 г.> оскорби, ныне же обрадова!
Бояря же и воеводы и все христолюбивое воинство радосными гласы
восклицающе: “Десница Твоя, Господи, прославися в крепости, десная Ти
рука, Господи, сокруши враги и истерл еси супостаты!” И сию преславную
победу - возвестили государю царю и великому князю Ивану Васильевичю
всеа Русии, сущу в Новегороде, послали с сеунчем князя Данила
Андреевича Нохтева Суздальскова да Алексея Старого
[ПСРЛ, т. 34, с.c.
192, 224-225].
Роман
Жданович
|