|
 «Ничего
так не убеждает человека в силе и несправедливости власти государства, как
армия и тюрьма. Именно там человек испытывает всю мощь насилия над собой и
приходит к пониманию своей ничтожности и неизменности человеческой природы в
худших её проявлениях. Через некоторое время приходит понимание армейской
системы и даже оправдание её жестокости, а после демобилизации уже и некое
романтическое восприятие двух или трех лет мужского братства. К тому же многое
компенсирует осознание того, что через это должны пройти все здоровые и не
“блатные” парни.
Тюрьма дело иное, через неё проходит подавляющее меньшинство, и нет даже
элементарного объяснения её неизбежности. Там нет красивой формы и присяге на
верность. А главное, нет достойного возвращения, если, конечно, вас осудили не
за политические или религиозные убеждения и вы не претендуете на лавры мученика
за веру и убеждения.
Но окончив службу или выйдя из тюрьмы, человек навсегда уносит с собой
подсознательный страх перед силой государства и огромный сознательный страх
перед несправедливой силой его репрессивных систем. С годами этот страх может
притупляться и даже как бы исчезать, но это только до первого случая
соприкосновения с этими системами, а для иных и до сна, в котором всплывают
страхи прошлого, оживают негативные эмоции и воспаляется мозг. Для большей
части людей эти периодически оживающие страхи превращаются во внутреннего
цензора, заставляющего человека избегать неприятностей связанных с возможностью
соприкосновения с органами насилия. Но для некоторых страх превращается во
врага, с которым они начинают ожесточенную войну. Из таких людей в том числе
получаются отчаянные преступники и волевые политики.»
— Как точно выразил мысль мерзавец, — сказал Сергей Васильевич, хлопая по носу
своего беспородного пса прочитанной газетой. Пес пытался стащить с журнального
столика объемный «Main kampf», к чтению которого хозяин собирался приступить
перед сном.
— Плохая книжка?! Не твоего собачьего ума дело! Вот прочитаю, а тебе не
расскажу. Иди, бандит, догрызай своего Маркса…
Сергей Васильевич, переваривая прочитанное, рассуждал в слух:
Власть, насилие — страх! Страх — власть, насилие! Армия, тюрьма — воля к
власти. Ничего нового без поправок на время. У Сергея Васильевича за плечами
были и армия, и тюрьма — год под следствием в СИЗО за «незаконную
предпринимательскую деятельность». Армию он отслужил достойно на китайской
границе, правда хлебнул стариковщины, да и командиры были не ангелами. Ломали
его крутой нрав долго и болезненно, но через полгода пришёл «вкус к службе»,
как любил говаривать старый капитан, когда-то бывший майором и пониженный в
звании за «аморалку». О его слабости к женскому роду ходили легенды. Но
запоминался он служивым крепким ударом в сопровождении нравоучительных
изречений армейской философии. При встрече новобранцев он сразу же давал
установки: «Запомните и зарубите на лбу, салаги! Я здесь вам и отец, и мамка, и
судья, и прокурор!» Мало кто понимал сразу, что реально кроется за этими
словами. И рядовой Сергей Васильевич Волжанин не сразу хотел признавать в одном
лице весь институт семьи и правосудия. Но отработанная веками система
воспитания молодого бойца за несколько месяцев «поставила мозги на место» и
абортировала способность к излишнему философствованию и вольнодумству.
Вернувшись из армии в восьмидесятом году, двадцатилетний Сергей сразу же пошел
на подготовительные курсы для поступления в институт. В восемьдесят шестом он
уже обмывал диплом инженера на кухне однокомнатной квартиры вместе с мамой и
младшей сестрой. Мать гордилась сыном, ведь это был первый человек в их
семействе, кто получил высшее образование. Тем более каких трудов ей стоило,
оставшейся одной с десятилетним сыном и пятилетней дочерью после гибели мужа
тянуть груз всех тягот воспитания и физического выживания. Абсолютно поседевшая
мать, не переставая утирать слезы радости и горечи, гладила портрет мужа,
трагически погибшего в автокатастрофе, говорила Сергею, что он бы гордился
сыном и завтра она обязательно поедет на могилу отца и расскажет ему об успехе
сына.
Сергей целовал мамины руки и старался проглотить подкативший комок слез к
горлу. Он вдруг почувствовал ответственность за будущее своей матери и сестры,
которая постоянно стесняется своей немодной и дешевой одежды. И он сам
постоянно ощущал на себе нищету их семейного быта. И вынужден был после первого
курса института перейти на вечернее отделение, чтобы иметь возможность
подрабатывать, а после третьего перешел на заочное отделение, устроившись
работать на завод. Мать часто болела, а её зарплаты сборщика часов на конвейере
едва хватало на еду.
Вот именно теперь, сейчас он почувствовал себя Отцом и Хозяином их маленького
государства. Он допил бокал сухого вина, обнял мать и сестру и произнес фразу,
которая станет девизом его жизни: «Ничего, родные, мы обязательно будем жить
достойно. Это я вам обещаю!»
Как начать жить достойно Сергей еще не знал, но видел, как некоторые его друзья
и знакомые, прочувствовав дух начавшихся реформ, делали свои немалые деньги в
кооперативах. Сергей очень рассчитывал на диплом инженера электротехника и
хорошее место на своем заводе. Через два месяца уже не Серега, а Сергей
Васильевич сидел в небольшом кабинете инженера, доставшемся ему в наследство от
ушедшего на пенсию «сталиниста» Макара Ивановича, перенесшего инфаркт на «почве
реформ», так подшучивали молодые специалисты, вдыхающие пьянящий воздух
перемен.
Должность инженера не принесла ожидаемого благополучия, так как завод,
специализирующийся на выпуске электромоторов, резко снизил свой план, а точнее,
почти исчезли заказы от «оборонки», которые и давали основной хлеб. Исчезли
премии, бесплатные путевки, работа в выходные. Но три года, проведенные в
системе управления, и небольшая власть дали первый серьезный багаж знаний.
На дворе было лето одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. В кабинет
Сергея Васильевича ввалился его институтский знакомый Леня Гурвич:
— Серега! Сколько лет! Я от Новикова узнал, что ты здесь. Мы же с тобой почти
соседи. У меня тут рядом радиомастерская. Ну, рассказывай, как живешь.
Нескладный и сильно пополневший Гурвич шлепнулся на стул, вытирая носовым
платком свою потную лысину. «Тридцать лет, а уже лысый», — подумал Сергей
Васильевич. Но он уже знал, что лысина —
это далеко не признак ума. Хотя Гурвич в институте отличался особой
пронырливостью и ухитрялся сдавать все хвосты никому неведомым способом. А
хвостов у него всегда хватало, так как он уже тогда делал деньги на турецких
шмотках и китайской радиоаппаратуре, пропадая даже в дни экзаменов и зачётов. А
отношения у них завязались после того, как Леня попросил Сергея помочь ему с
курсовыми и при этом подарил крутую американскую авторучку, которая оказалась
дешёвой китайской подделкой.
Сергей затем постоянно помогал Гурвичу, тот в благодарность доставал «почти
даром» турецкий и китайский ширпотреб, в основном по заказу взрослеющей сестры,
красотой которой восхищался и невзрачный Леня.
— Ну, во-первых, привет, — Сергей Васильевич протянул руку Гурвичу, пожимая его
мягкую и потную ладонь.
— Совсем замотался, даже руку подать забываю, — как бы извиняясь, сказал
Гурвич.
— Хвастаться нечем. Дышим на ладан.
— Я знаю, — перебил его Гурвич, — у меня тут родственник работает в снабжении,
Михаил Левинов, ты его должен знать, вы тут на него молитесь. Я к тебе по делу,
Серега. Тут наклевывается хороший бизнес.
Ты, я помню, хорошо рубил в радиоэлектронике и собирал сам разные штучки. Мне
сейчас позарез нужен такой человек. У тебя работа закончилась, пошли в кафешке
потолкуем.
Гуревич привел Сергея в недавно открытое кафе, где все блестело и официанты
улыбались с порога.
— Я угощаю! — громко и с расстановкой произнёс Гуревич, доставая кошелёк с
нарочито торчащими из него сотенными купюрами.
— Представляешь, Серега, проезжаю сегодня возле Румянцевского садика, а там
черносотенцы из «Памяти» митингуют. И все в один голос кричат: «Бей жидов,
спасай Россию!» Я бы этих сук вешал, мало им нашей еврейской кровушки, пролитой
во Второй мировой! Ты часом не стал антисемитом? А то теперь это модно во всём
евреев винить!
— Я, Леонид, от евреев ничего плохого не видел. Но в последнее время мой
интернационализм дал трещину. У нас в доме хачики поселились, так житья нет от
их наглости и всё загадили.
— Эти, Сережа, гадят не больше чем русские, а вот наглые — это точно! У моего
старшего брата чуть дочь не изнасиловали, благо мужик вступился, так они его
ножом пырнули и бежать. Мужик остался инвалидом, Семён ему в благодарность
телевизор цветной подарил. Ну да ладно о грустном, давай-ка выпьем за встречу и
поговорим о деле. Денежки, деньжищи, Сережа, надо делать! Времена халявные
наступают, капитализм, может, и не построим, но своё урвём.
— Какой капитализм, Леня? — сделав глоток коньяка, сдавленным голосом произнёс
Сергей. — Разве коммуняки откажутся от своих марксистских идеалов?
— А их, Сережа, и спрашивать не будут. Вот увидишь, что скоро будет. Ты,
главное, только с ума не сойди от предстоящих перемен. Но это всё политика. Я
тебе потом дам кое-что почитать для просветления. А пока слушай сюда. Помнишь,
ты в свое время собирал разные радиоштучки: приемники, передатчики, подслушки,
радиостанции. Но это все была детская забава, чтобы веселить и разыгрывать
знакомых. Сейчас на все эти игрушки есть спрос у взрослых и солидных дядь и
теть. Кто-то жену хочет послушать, кто-то мужа, кто-то коллегу по работе. Ну,
ты понимаешь. Только делать эти штуковины надо на хорошем уровне и в хорошей
упаковке.
Я тебе говорил, что у меня своя частная радио мастерская, но собирать эти
приборы там я не могу. Мало ли проверка, да и людишки не очень надежные. Я тебя
обеспечиваю радиодеталями, схемами, зарубежными образцами, необходимой
радиоаппаратурой. Твоя задача подобрать отечественные аналоги радиодеталей, так
как их детали дорогие, да и доставать сложно, но твоя основная задача
заниматься добротной сборкой. По моим расчетам, за одну неделю ты будешь
зарабатывать свой месячный инженерский оклад. А когда дело поставишь на поток,
доход утроится. С заказами проблем не будет. Я знаю, что ты живешь на служебной
площади в коммуналке. Там, естественно, работать будет невозможно. У меня
дядька уехал на историческую родину, продал моему отцу свою кооперативную
двухкомнатную квартиру на проспекте Космонавтов, а отец подарил её мне.
Я живу на Невском в хоромах у своей невесты, на Новый год назначили свадьбу. На
Космонавтов квартира пустует. Ты переедешь жить в неё: в одной комнате
оборудуешь мастерскую, в другой будешь жить. Баб можешь водить сколько угодно,
но держи язык за зубами. Давай по рукам и за дело.
Пока Гурвич наполнял рюмки, Сергей быстро оценил ситуацию и понял, что это его
шанс начать жить достойно, и его обещание матери и сестре может исполниться.
— Я согласен!
Сергей взял рюмку и чокнулся с Гурвичем.
— Я был уверен, Серж, что ты не дурак и от такого дела не откажешься.
— Лёнь, а как насчёт законности всех этих прибамбасов? — Закон, Серж, для
слабых. У меня отец адвокат, будущий зять в прокуратуре работает. Если что
прикроют и вытащат. Я к тебе завтра утром подъеду на машине, у нас два дня
выходных, и за это время переедем на Космонавтов. Ты собери свои вещички,
мебель там есть, и к тому же чешская, будешь жить как барин.
Ну, пошли. Вперёд к вершинам и мечтам, мой друг! — похлопывая по плечу Сергея,
с пафосом и театрально произнес Гурвич.
Всё шло по плану, и через две недели Сергей уже сидел в своей оборудованной
мастерской, склонившись над радиосхемами. По совету Гурвича он взял на работе
отпуск, чтобы быть уверенным, что дело верное, а затем уже и уволиться.
Сергей Васильевич любил тепло, поэтому когда он начал строить свою дачу, в
первую очередь позаботился о камине. Он подолгу мог смотреть на горящие дрова,
впадая в некий транс, близкий к нирване.
В этот момент он почти ни о чём не думал, на огне как бы сгорали все его мысли
и превращались в легкую тепловую волну, которая едва просматривается на язычках
пламени. Сейчас он старался не думать о своей новой должности начальника штаба
по выборам. Его в это дело втянул старый приятель, который решил попробовать
свои силы на выборах в Законодательное собрание города. «Ну, какой из него
депутат, — размышлял Сергей Васильевич, — всю жизнь занимался строительством,
сейчас имеет свое АОЗТ и ремонтирует квартиры под так называемый «евростандарт».
Почему хороший ремонт называют «евростандартом» Сергей Васильевич не мог
понять, ведь культура строительства в России была не хуже европейской, а иногда
и лучше, достаточно посмотреть на старые дома и квартиры, строили на века.
Телефонный звонок ударил по нервам, и все системы и подсистемы здорового
организма Сергея Васильевича пришли в рабочее состояние, готовые к стрессам и
перегрузкам.
— Валера, ты не дёргайся, — низким басом успокаивал своего шефа начальник
штаба, — политолога я тебе уже нашёл, программу сделаем за неделю. Фотограф
подъедет к тебе завтра к двенадцати и сделает из тебя приличного человека. Ну
ладно ты, не обижайся, у тебя лицо не хуже твоих конкурентов, дело даже не в
лице, а в его выражении. Я тебя вечером найду. Не забудь сразу рассчитаться с
фотографом, он из известных богемных чудиков и меньше ста долларов не возьмёт.
Насчет организации бани и девочек для директора общежития ты меня не соблазняй.
Я знаю, что у него триста голосов, но отдых ему пусть организуют твои качки, а
цену он уже выставил — пять баксов за голос.
Платить я ему буду только после подсчёта голосов. И вообще, Валера, меньше
трепись на эти темы по телефону. Не смеши меня, какая фирма тебе гарантировала
«конфиденциальность» твоего радиотелефона. А я тебе говорю, что эти трубки
прослушивал ещё десять лет тому назад. Политолога я тебе предоставлю через
день, надо ещё о нём навести справки. Будь здоров! Не увлекайся выпивкой и
держи форму! Давай! Пока!
Насчет политолога Сергей Васильевич соврал, он ещё не определился в этой своре
проходимцев, требующих себе тысячи долларов за консультацию. Но ему сегодня в
штабе дали газету и порекомендовали прочесть статью о психологии власти
какого-то публициста из национал-патриотов и обратить на него внимание с целью
привлечения к работе на выборах.
Сергею Васильевичу статья понравилась, чувствовалась в этом писаке некая
свежесть и утончённость. Сергей Васильевич достал блокнот и записал: «Найти
Бурова и предложить поработать в штабе».
На чтение книги уже не было сил. Но ещё надо было выгулять пса, который
достался ему в наследство от строителей дачи, приютивших его из жалости и
приспособивших для охраны стройматериалов. Пса строители назвали Лордом из-за
его надменности и особого собачьего достоинства, несмотря на полную неясность
его породы. В нём что-то было от немецкой овчарки и что-то от лайки. Сергей
Васильевич к нему привязался и оставил у себя на правах друга.
Сергей Васильевич накинул на себя теплую кожаную куртку и вышел на улицу, Лорд
знал, что это делается ради него, и благодарно лизнул руку хозяину. Внезапно
пёс рванулся с места и с лаем подбежал к огромному тополю, который рос в пяти
метрах от крыльца дома. Раздался испуганный женский голос: «Уберите собаку! Она
меня покусает!»
— Лорд! Ко мне!
Пёс послушно прижался к ноге, выражая своё негодование рычанием.
— Мадам, что вы здесь делаете? — тихим голосом произнес Сергей Васильевич.
— Тише! Не выдайте меня.
В это время по дороге на медленной скорости проехал джип. Сергей Васильевич
сразу узналмашину сына прокурора, прославившегося своими загулами.
Из-за дерева вышла девушка в дубленке и джинсах на вид лет шестнадцати.
— Меня зовут Юля! А вас?
— Сергей. А для вас, наверное, Сергей Васильевич.
— Неужели вы такой старый? — с улыбкой спросила девушка.
— Наверное, не моложе твоего папы, — с иронией ответил Сергей Васильевич.
— А мой папа не такой уж и старый, — еще с большей иронией ответила девушка.
— Тогда заходите в дом и расскажите, что вы у меня искали?
Когда девушка оказалась в освещенной комнате, Сергей Васильевич убедился, что
ей не более семнадцати. У неё были большие серые глаза с авантюрным огоньком,
светло-русые волосы до плеч и симпатичное юное лицо. Она сама сняла дубленку и
подала её Сергею Васильевичу, затем также уверено принялась расшнуровывать свои
лаковые ботинки. Сергей Васильевич достал запасные тапки и пошёл на кухню
ставить чайник.
Юля появилась на кухне с широкой улыбкой, но смущённой. Видимо, она не знала,
как вести себя дальше.
— Присаживайтесь. Будем пить чай.
— Вы меня извините, но у меня было безвыходное положение. Этот урод Вадик, мы с
ним сегодня познакомились на дискотеке, повез меня к себе на дачу, а по дороге
захватил своего приятеля. Из разговора я поняла, что я буду одна, а их двое.
Вот я и сбежала, попросившись отлить. Увидела у вас свет и рванула к вашему
дому.
— Вы извините, забыл, как зовут?
— Юля!
— Вы, Юля, зря испугались. Вадик голубой, или, как сейчас говорит ваше
поколение, гей, так что вас он брал для друга, а не для себя.
— Он, что сутенёр?
— Нет. Он студент юрфака и сын прокурора одного из районов города. Он просто
очень любит своего друга, а тот неравнодушен и к женщинам, и к мужчинам. А
точнее, возбуждается на женщинах.
— Я про такое читала.
— А сколько вам лет, милая девушка?
— Завтра будет восемнадцать.
— И что же это вы ищете приключений перед днём совершеннолетия. Родители,
небось с ума сходят, ища вас?
— Родителей нет в городе. Они у меня в вечных разъездах. Сейчас помогают
каким-то чуркам выживать.
— А кто они по профессии?
— Докторишки. Мама хирург, папа тоже.
— А вы на кого учитесь?
— В первый мед экзамены завалила, пришлось в медучилище идти. Но на следующий
год обязательно поступлю в институт. Иначе мне не жить, наша династия меня
съест. Ведь у нас все врачи, чуть ли не с прадедушки.
— Время сейчас, Юля, половина двенадцатого ночи. Я вас везти домой не
собираюсь. До города по такой дороге мне час пилить. Поэтому вы отзвонитесь
родственникам, пусть кто-нибудь за вами заедет, коль уж так случилось. Вот чай,
вот клубничное варенье. Пейте, не стесняйтесь, и я вам составлю компанию, слаб
к варенью.
В глубине души Сергею Васильевичу не хотелось, чтобы это милое создание
покинуло его именно сейчас. За последнее время он одичал в своей выборной
суматохе и забыл радость общения с людьми, которые бы разговаривали обычным
языком без цифр и политических фраз.
Он себя поймал на том, что присутствие этой юной девицы его волнует как
мужчину. И он, отхлебывая чай, себя ругал за непозволительную слабость. Ведь
его дочери было тринадцать лет. И он бы должен проявить чисто отцовские чувства
к этой девушке, а в действительности он их имитировал.
Чай пили почти в полном молчании, на фоне музыки, доносящейся из радиоприемника
в спальне.
— А можно я у вас переночую? — внезапно спросила Юля.
— Место есть. Но ты все равно позвони.
— Я не хочу пугать бабулю. Машины у неё нет, и везти меня некому. Брату
пятнадцать лет, и сейчас он наверняка в своем дурацком интернете. Скоро
рехнётся от этой виртуальной реальности.
— Ладно, оставайся. Подъём в семь утра.
Я тебе постелю у камина, там теплее.
— И вы не будете меня поить вином и соблазнять, рассказывая героические и
жалостливые истории?
— Нет, не буду, — с расстановкой произнёс Сергей Васильевич, широко улыбаясь
непосредственности девушки, уже претендующей на женщину.
— Я, кстати, уже давно не девушка, и у меня был свой парень.
— Юля, ты мне в дочери годишься. Я, конечно, не святой, но вот так сразу не
привык, я ещё из той эпохи, когда девушкам писали стихи и подолгу ухаживали.
— Вы симпатичный солидный мужчина, в расцвете сил, как Карлсон, и не
прибедняйтесь. Вы просто боитесь обременить себя лишними проблемами и живёте по
принципу, как бы чего не вышло. Я про таких людей читала и видела в кино.
— Юля, не пытайтесь меня разозлить. Завтра вам будет восемнадцать лет, и мы
обсудим эту тему.
— Ха, вы боитесь сесть за развращение несовершеннолетней. Скажите просто, что я
вам не нравлюсь.
— Ты мне нравишься. Закроем эту тему, у меня завтра много работы.
— Ладно, извините, Сергей Васильевич, действительно пора бай-бай, — наигранно с
интонациями маленькой девочки завершила разговор Юля, поставив свою чашку
из-под чая в чашку хозяина дома.
В восемь часов утра Юля уже сидела в машине Сергея Васильевича, который в такт
своим мыслям вел автомобиль. Чем быстрей в его мозгу рождался план действий на
сегодняшний загруженный день, тем сильней он давил на газ.
— Сергей Васильевич, почему у вас такая хилая машина? Дача дорогая, а вы в
старой «восьмёрке», как мелкий челночник. Несолидно! — охрипшим голосом
протараторила Юля.
— Ну, во-первых, ты уже простыла и надо лечиться. Во-вторых, дача мне обошлась
в два раза дешевле, чем кажется. В-третьих, я не так богат, чтобы купить новую
машину, и вообще я привязываюсь к старым вещам.
— Сергей Васильевич, а вы фашист?
— Из чего это ты сделала такой вывод?
— А я видела у вас книгу Гитлера на столе.
— Мне дали её почитать. Мне это необходимо по работе.
— А что у вас за работа такая?
— Я помогаю приятелю на выборах. А Гитлер, как известно, умел выигрывать
выборы, вот я и решил поучиться.
Сергей Васильевич солгал. Он давно хотел почитать этот запретный бестселлер,
который своим тиражом превзошел Библию. Он взял его у знакомого сотрудника
милиции, который работает в «полиции нравов» и обязан изымать подобную
литературу. Недавно они изъяли у одного продавца книг с десяток «Майн Кампфа»,
теперь его читают все, включая и начальство.
Самым удивительным оказалось, что Юля жила в том же доме на проспекте
Космонавтов, в котором располагалась подпольная мастерская Гурвича, в которой
Сергей отработал почти пять лет, не зная выходных и отпуска. За работанного
хватило, чтобы начать своё дело, вернее продолжить дело Лёни Гурвича. Лёня
подался за отцом на историческую родину, сколотив состояние. На Лёню работала
не одна подобная мастерская, а спрос на их продукцию был огромен, пока не
появились конкуренты.
Сергея устраивали постоянные заказчики, их было не очень много, но достаточно
для того, чтобы жить, не думая о завтрашнем дне. Лёня, слизав сливки, предпочёл
вложить деньги «в более надёжной стране». Больше Сергей его не видел, только
однажды получил открытку с видом Иерусалима, в которой Лёня корявым почерком
поздравил Сергея «С Днём обрезания господня». Сергей, к своему удивлению,
узнал,
что это христианский праздник.
— Надо же, когда-то мы с вами, Юля, были соседями. Я жил в этом же доме, только
в соседнем подъезде.
— А где вы живёте сейчас?
— На Измайловском проспекте.
— Неплохое место.
— Мне нравится.
— Может, телефончик дадите, — ехидно спросил юный чертёнок.
— Нет, не дам.
— Честно говоря, мне не хочется домой.
— О катании со мной не может быть и речи. У меня много дел.
— Но у меня сегодня день рождения! У вас нет желания поздравить девушку,
которая к вам уже неравнодушна.
Серые глаза капризничающей совершеннолетней посмотрели в голубые глаза
сорокалетнего Сергея Васильевича, которому очень захотелось стать Сергеем,
Серёжей…
— Ладно, через восемь часов я освобожусь. Встречаемся на этом месте, нет, вот
там кафе, справа за домом, в нём ровно в пять.
— Василич, я тебя уважаю!
Сергей опьянел от её объятия и мокрого поцелуя в край губ. Он ещё долго сидел,
наслаждаясь головокружением и ожившим сердцем, глядя, как идёт к своему
подъезду Юля, аккуратно ступая на грешную землю города. «Неужели это и есть
“седина в бороду, бес в ребро”, и меня это не миновало. А может, и хорошо, что
не миновало. Я ведь не сам искал этого приключения. Случай, а случай это
ниточки судьбы, и пусть будет так, как будет. Господи, как хорошо!»…
Неожиданно и к большой радости Сергея приятель решил отказаться от идеи
выдвигать свою кандидатуру в депутаты.
— Не знаю, что тебя, Валера, заставило отказаться от выборов, но я этому рад.
Мне честно не очень хотелось заниматься этим грязным делом, да и денег твоих
жалко. Ведь даже по скромным подсчётам нам это кресло городского уровня
обходилось в двести тысяч долларов.
— Зря радуешься, дружище. Я решил идти на выборы в Госдуму.
— Ты сбрендил!
— Шутка. Всё проще. Как выяснилось, мой любимый сынок наркоман!
— Откуда выяснилось?
— Добрые люди сообщили из конкурирующей фирмы. Пообещали «придать гласности»
если не сниму свою кандидатуру. Вот так, Серёжа, растишь, душу вкладываешь.
Ведь следил! Когда успел? — огромное тело бывшего спортсмена и заслуженного
строителя дрожало от внутреннего напряжения, которое он пытался скрыть,
размерено шагая по кабинету.
— Ты уверен, что тебя не дурят?
— Я уже поговорил с сынком, с этим сукиным… сукой! Час назад переписал
завещание. Ничего этому ублюдку не достанется! Не для этого я надрывался и
рисковал, чтобы эти обдолбанные пидормоты моё протрахивали. Здесь меня, Серёжа,
уже ничего не держит. Слава Богу, жена не дожила до этого позора. Я решил
уехать из этого гнилого города. Поеду к себе на родину, в Сибирь. У меня там
младшие брат и сестра, помогу хоть их детям встать на ноги, коль моя ветвь
гнилой оказалась. Извини меня, что спутал тебе планы. Знаю, что денег из рук не
взял бы, поэтому перевёл тебе на сберкнижку за хлопоты.
— Как счёт узнал?
— В наше время это не проблема. Наше ли это время?! Пойду, напьюсь. Давай
вместе в баньку, пригласим ребят, устроим мальчишник.
— Извини, не хочу. Ты же не завтра уезжаешь. Ещё выпьем.
— Ладно, я позвоню, встретимся. Прости за откровенность, ты бы всё равно узнал.
Так лучше от меня. Эх, вези меня, извозчик, по гулкой мостовой…
Сергею было жалко этого сибирского мужика. Он не мог бы назвать его другом, но
вполне надёжным приятелем считал. До встречи с Юлей оставалось ещё три часа.
Сергей решил пообедать, затем заняться поиском подарка. Что подарить
восемнадцатилетней девушке, Сергей не знал. Кроме букета роз и коробки конфет
ничего не шло в голову. После долгих раздумий список пополнился томиком стихов
Цветаевой. В кафе было пусто. Юля, поступая как настоящая женщина, опоздала на
двадцать минут. У неё была новая причёска, превратившая её волосы до плеч в
короткую стрижку с чёлкой. В светло-русых волосах поблескивала синевой
маленькая заколка, без какой-либо функциональной необходимости. Чёрная
шерстяная кофта облегала её маленькую грудь и удивительно тонкую талию.
Темно-синие вельветовые брюки как влитые сидели на её ровненьких ножках. Она
стояла перед Сергеем, накручивая на палец тоненькую золотую цепочку с зодиаком
водолея.
— Так, Сергей Васильевич, шампанского на столе я не вижу и цветов тоже. Как-то
совсем не празднично. Вы скупердяй? Или не воспринимаете меня серьёзно?
— Я не заказывал шампанского, потому что не был точно уверен, что ты придёшь. А
цветы, пожалуйста, вот, — он достал большой букет.
— Розы! Мне ещё никто не дарил розы. Все экономят. Я уже таю. Можно, сяду? Нет,
сначала поцелуемся, — она чмокнула в губы Сергея и быстро присела, положив
цветы на столик, — а теперь шампанского!
— Я недавно прочитал мысль одного поэта, что семья — это когда ты отдашь жизнь
за неё, она за тебя; в конкретном и широком смысле слова. Всё остальное —
временное сожительство. Что думаешь об этом?
Они разговаривали, как давно знакомые люди, не стесняясь неловких подробностей.
Со стороны их можно было принять за близких родственников. Захмелев, она
называла его Сережей, а он её солнышком. Через три часа они уже были на даче…
С годами вы можете потерять интерес и вкус ко всему в силу пресыщения. Но даже
для самого растлённого и уставшего существа красота человека и животных
остаётся волнующей.
Юля как появилась внезапно в жизни Сергея, внезапно и вышла из неё. Она утром
попросила отвезти её в Пулково для встречи возвращающихся родителей. Обещала
позвонить. Сергей часто проверял, работает ли телефон. Но шли дни и недели, а
звонка не было. В Сергее даже зашевелились подростковые чувства обиды и светлой
печали.
Выгуливая собаку, прислонившись к тополю, из-за которого впервые появилась Юля,
Сергей Васильевич улыбался. «Ведь придумала она свой день рождения. Придумала,
чертовка! А я-то, старый дурак.» В планах хозяина дома уже давно было желание
спилить опасный тополь, но руки не доходили. Теперь тополю случаем уготована
судьба жить до естественной смерти. Правда, сильно кронированному —
помолодевшему…
Повесть вошла в сборник произведений Романа Перина "Интим власти".
• 28.10.22г.: Роман Перин
"Мозг"
• 17.03.22г.: Страница
Романа Перина в ВК
• 31.08.22г.: Роман Перин "Версия
вербовки Горбачёва" (отрывок из книги "Руна Жизни" (2010 год)
• 11.06.20г.: Отзыв на
роман "Мой Бог – Солнце!" и ответ автора - Р.Перина
|
