|
Настоящая
работа является продолжением статьи «Как воевода В.Н.Татищев учинил
конфузию академику Д.С.Лихачеву» [ http://www.zrd.spb.ru,
Письма, 2011]. Она приурочена к 01 января (19.12 ст.ст.) – дню
св.прп.Ильи Моровийца (Муромца), и посвящается Русским богатырям,
патроном дружины которых является Илья Киево-Печерский.
Исследуя
кодекс с владельческой записью справщика Печатного двора Никифора
Симеонова, ак. А.А.Шахматов отметил достойный внимания факт, что
летопись (почерк нач. ХVI века; бумага и титулатуры не позднее 1502
г.), следуя в других местах известной по выпискам Карамзина Троицкой
(сгоревшей в 1812), Лаврентьевской, Воскресенской, Архивской (и
Уваровской) летописям, в статьях 1237-1239 годов передает известия, не
отразившиеся в протографах, взятые из ныне неизвестного источника.
Как
показывают наши наблюдения, возможная реконструкция его – при условии
нахождения археографами близких источников, способна будет - открыть
нам древние повести о богатырях, героях Русского эпоса, рукописи
повестей о приключениях которых, увы, датируются не старше ХVII в..
Кодекс
священника Симеонова не содержит Киевской летописи [так, в отсылках
сокращаемых статей (6598-го и др. лет) Софийской летописи, раскрыто
название источника, историками именуемого «Повестью Временных лет», с
ее продолжением 1118-1200 годов]. Хроника открыта статьей 6685 (1177)
лета – года начала великокняжеского (общерусского) Владимирского
летописания, по предположениям Д.С.Лихачева и Г.М.Прохорова,
учрежденного княгиней Марьей Шварновной (урожденной чехиней, видимо,
знакомой с Моравской хронограграфией, утраченной в ХVIII в.), главкой
«О победе великаго князя Всеволоду на Рязанскые князи и на
Ростиславичи». Заканчивается летопись статьей о пожаре в Рязани 17
сентября лета 7002, отличаясь обилием рязанских известий, их заголовки
выделены киноварью. Почерк писца идентифицирован, как принадлежавший
дьяку Иосифо-Волоколамского монастыря Лапшину. За летописью в кодексе
(л.л. 579-583, почерком ХVII в.) стоит выписка из «Государева
Родословца»: исчисление вел.князей от Ярослава Мудрого до ИванаIII
Васильевича и Смоленских князей (потомков Мстислава Великого,
Ярославова правнука) до Даниила Пенка. Далее, несколькими почерками
ХVI века, стоят отрывок «Поучения…» (л.л. 584-598), выдержки из
«Требника», прощальная грамота митр.Фотия; на л.л. 602-608 – светская
повесть Нестора-Искандера о разорении Царьграда.
Дав
разночтения с кодексом 1377 года мниха Лаврентия, в той самой
историографической части что решалась им самим и его руководителем
Дионисием Суздальским [см. Г.М.Прохоров "Кодикологический анализ
Лаврентьевской летописи", "Вспомогательные исторические дисциплины",
вып. 4-й, Л., 1972], Симеоновская летопись - требует сугубого нашего
внимания. Ведь именно Лаврентий - ознакомил современную общественность
с тем «каталогом ересей», каковым является псевдоисторическая «Повесть
Временных лет» - характеризуя более нравы греческого духовенства
нежели русскую историю: включив (под 898 г.) павликианское «Сказание о
преложении книг» [см. А.Л.Никитин "По следам апостола Андрея", "Наука
и Религия", №№ 9-12, 1990], богумильскую «Речь философа» (986 г.),
арианскую «Корсунскую легенду» (988 г.) [М.Д.Приселков "Очерки по
церковно-политической истории Киевской Руси Х - ХII в.в.", СПб., 2003,
с.36]! Новгородская I летопись «Повести Временных лет» не содержит. В
Младшем изводе (списки ХV века) летопись сохранила тетради с
летописанием до 1016 года, и в нем отсутствуют - и «Речь», и
«Сказание». Об их происхождении знали сводчики Новгородской IV
летописи, нимало не испытывая уважения к митрополиту, и, взяв
материалы летописания общерусской митрополии [А.Г.Бобров "Новгородское
летописание ХV века", СПб., 1998], они не включили в нее «Сказание», в
Синодальном списке Н4Л – оно оказалось выскобленным из уже созданного
кодекса [см. ПСРЛ, т. 4-й]. Цену греческим попам (ныне
продемонстрированную уголовным делом – заведенным, за махинации с
недвижимостью, против афонского экспонировщика пояса Богоматери на его
родине), в том числе и вероисповедную, новгородцы хорошо знали!
Низкопробный византийский фельетон – «Корсунская легенда» в дошедшей
редакции Новгородской летописи (НПЛ Младшего извода) уже присутствует,
но списки сохранили нам драгоценное свидетельство греческого ее
происхождения.
Местом
крещения князя названа несуществующая церковь св.Василиска. Это было
результатом ошибочного осмысления русским писцом ХI
века
указивки на греческом языке, где стояло слово «базилика»
[Д.С.Лихачев "Повесть о Николе Заразском", ТОДРЛ, т. 7-й, с.239].
Действительное крещение Владимира Святославича, по-видимому,
происходило в 986 году (дав князю 28 полных лет жизни во крещении), в
районе Василёва – града, основанного им и нареченного именем своего
крестильного патрона, - и не случайно, столь страстно возражает против
этого известия летописатель «Повести Временных лет», лукавый
константинопольский мних (разумеется, речью своего русского
переводчика, характерные обороты которого идут на протяжении статей
860-х – 1120-х годов Киевской летописи), чья контора - не имела ко
«Крещению Руси» ни малейшего отношения, приписываемого в дальнейшие
века.
Киевский
летописатель имел возможность цитировать договоры 911 и 945 годов по
их русским экземплярам, хранившимся в Киеве, в великокняжеской казне.
В ПВЛ они, вместо этого, воспроизведены по греческим копийным
сборникам - взятым из константинопольского императорского архива, где
к описанию юридических обязательств присовокуплялась «культурная
программа», предназначавшаяся дипломатами для гостей столицы
[А.Л.Никитин "Инок Иларион и начало русского летописания", М., 2003,
с.с. 131-132; см.: ПСРЛ, т. 2-й, с.с. 28, 41].
То же, как должна была выглядеть не эллинизированная - не
русофобствовавшая русская летопись Х века, не содержащая ПВЛ,
показывает Волынская летопись [см. ПСРЛ, т. 35-й] – выписка нач. ХVI
в. из неведомого нам кодекса, выполненная провинциальным
западно-русским писцом, уже давно забывшим о варягах (числящим области
Руяны и Любека за «немцами»), но свободным от духовной цензуры
Греко-христианского духовенства, - сохраненная нам архивами литовских
магнатов, далеких от православного филожидовства и языкоборчества.
Именно
византийская «версия» Русской истории, увы, оказалась усвоенной
русскою историографией, благодаря усилиям Н.М.Карамзина и прочих
«братьев», и опорою им послужил, введенный тогда в научный оборот,
кодекс Суздальской архиепископии 1377 года, датированный автором,
назвавшим первоисточник (великокняжеский кодекс 1305 года, эпохи
византийско-татарского ига). Потому пристального внимания заслуживает
Симеоновская летопись, лишенная «несторианских» (как в формальном, так
и в аллегорическом смысле) известий, в тексте которой отражены ТЕ ЖЕ
САМЫЕ источники, что использовались мнихом Лаврентием и еп.Дионисием
Суздальским, но с «ДОВЕСКОМ».
***
ПСРЛ мною
цитируется по последнему изданию [1997 и далее], кроме т. 18-го, где
используется издание 1913 г.. Статья Шахматова существует (без
возможности копирования) в Интернет, к ней я и отсылаю интересующихся
подробностями [А.А.Шахматов «Симеоновская летопись ХVI в. и Троицкая
нач. ХV в.», «Известия Общества Русского языка и словесности», т. 5-й,
1900]. Ниже указываются те черты повествования о Батыевой рати, что
являются оригинальными по существу, не сводясь к писарским
разночтениям, Шахматовым – узким текстологом отмечаемые промеж иных,
без выделения их принципиального характера. Берутся мной здесь, в
краткой новогодней статье, лишь известия, стоящие на протяжении
описания похода Батыя по Низовской Руси.
Таковые
разночтения, на наш взгляд, следующие. Краткое описание пыток рязанцев
во взятом татарами граде, отсутствуя в Новгородской I и
Галицко-Волынской (Ипатьевской), появляется в Лаврентьевской летописи: «В
лето 6745. …Того же лета на зиму придоша от всточьные страны в
Рязаньскую землю лесом безбожнии татари, и почаша воевати Рязаньскую
землю, и пленоваху и до Проньска, попленивше Рязань весь, и пожгоша, и
князя ихъ убиша. Их же емше овы растинахуть [иных распинали], другыя
же стрелами растреляху в ня, а ини опакы руце связывахуть. Много же
святыхъ церкви огневи предаша и монастыре и села пожгоша, именья не
мало обою страну взяша» [ПСРЛ, т. 1-й, с.460]. Сообщение о пытках
в статье о разорении Рязани, в пространных летописях, излагающих ее,
далее стереотипна (Софийская, Новгородско-Карамзинская, Уваровская,
Ермолинская, Вологодско-Пермская и т.д.), всё так же прерываясь на «…связывахуть».
Придан ей смысл именно в речи Симеоновской летописи: «…а инех
князеи побиша, а мужеи ихъ и женъ, и детеи, и чернца и чернице, иереа
– овых разсекаху мечи, а другыхъ стрелами състреляху и въ огнь вметаху,
и иных имающе вязаху и груди възрезываху и жолчь вымаху, а съ ыных
кожи сдираху, а инымъ иглы и щопы за ногти биаху. И поругание же
черницам и попадьямъ, великимъ же княгинямъ и боярынямъ, и простымъ
женамъ и девицамъ - предъ матерьми и сестрами творяху» [там же, т.
18-й, с.55]. Ее же статью – лишь более новым, с наполненными ерами,
слогом, излагает и Никоновская летопись: «…ових разсекаху мечи, а
других стрелами состреляху и во огнь вметаху, и иных емлюще вязаху и
груди возрезаху, и желчь вымаху, и съ ыных кожи одираху, а иным иглы и
щепы за ногти бияху, и поругание черницам и попадьям, великим же
княгинем, и боярынямъ, и простымъ женамъ и девицамъ предъ матерми и
сестрами творяху» [там же, т. 10-й, с.106]. В Троицкой летописи
такой фразы не было, подобно Лаврентьевской, судя по тому, как
Карамзин, пересказывая ее, ссылается не на пергаментные летописи, а на
Никоновскую [Шахматов, с.532, прим.].
Это
свидетельские показания очевидца, каким-то чудом сохранившего жизнь и
доверившего виденное писцу, чья полная запись удостоилась
опубликования в дошедших летописях лишь от
ХVI века, и
лишь в
10-м томе ПСРЛ. Как видим, наша Кремлевская администрация имеет
поколения предшественников, и большевицких, и монархических; и
«толерантность» к черножопым садистам - старательно соблюдалась уже в
позапрошлом веке, пролагая путь 1917-му, а затем
интернационалистической антифашистской диктатуре 2000-х! Очевидец
упоминает о себе, его прямая речь конспективно сохранена Новгородской
I
летописью ,
обозначившей конец цитирования рязанской летописи: «…И кто, братие,
о семъ не поплачется, кто ся нас осталъ живыхъ, како они нужную и
горкую смерть подъяша. Да и мы то видевшее, устрашилися быхомъ и
греховъ своихъ плакалися съ въздыханиемъ день и нощь, пекущееся о
имении и о ненависти братьи. Но на предлежащая възвратимся» [ПСРЛ,
т. 3-й, с.75]. Очень близко, без сокращения воспроизводится этот
авторский текст, сохраненный в 1-й части (источнике 1248 г.) Тверского
сборника 1534 г.: «…И кто, братие, отъ насъ не поплачется о семъ,
кто насъ осталъ живыхъ, како они горкую и нужную смерть подъяша? Да и
мы, то видевши, устрашилися быхомъ и плакалися греховъ своиъ день и
нощь съ въздыханиемъ; мы же творимъ съпротивное, пекущееся о имении и
о ненависти братни. Мы же на предлежащее възвратимся» [там же, т.
15-й, с.365].
Статья также
присутствовала в том хронографе, из которого в Никаноров кодекс 1680
г. внес в 1700-х выписки магистр Й.Паус: «овиихъ мечи разсецаху, а
иных стрелами разстреляя, и иных во огнь вметаху, овиимъ желчь из
грудеи вырезывающее, а съ иныхъ кожи здирающе, иным же щепы за нохты
забивающее… »
[там же, т. 27-й, Приложения, с.158].
Возможно,
дополнительный, выпавший из летописей фрагмент добавит нам «Сказание
вкратце от начала царства Казанского…». Будучи оригинальным
литератором, автор «красныя убо новыя повести сия»
[Г.И.Моисеева "Казанская история", М.-Л., 1954, с.43] полюбившиеся
речения цитирует, как правило, лишь краткими извлечениями, в 2-4
слова. Потому прямые его цитирования определяются с трудом (к
сожалению, ибо круг его источников великолепен!), и нельзя увериться,
что воспроизводимое ниже речение - есть полная цитата. Однако точность
узнаваемых повторов Симеоновской летописи, в сочетании с повторяемым
ритмом, позволяет надеяться на это: «…смерти предаша всех: овех
огнем сожгоша, овех живых в котлах свариша, овех на колья посадиша,
овех по сустовам резаша и секуща телеса их, овех кожа со главы и до
пояса драша, наругающеся, немилостивии кровопийцы» [там же,
с.110]. В части расширения, известие не противоречит татарским нравам:
в нач. 1200-х г.г., разбив Чингизхана при Койтене, Джамуха-сэчэн,
гурхан христиано-шаманистской конфедерации противников Тэмуджина,
сварил в котлах 70 знатных пленников.
Подробность
Рязанской новеллы позволяет отнестись с доверием к т.наз. «уникальному
известию» Никоновской летописи, о битве рязанских князей, выехавших из
крепости на р.Воронеж, навстречу татарам: «Князи же Рязаньстии, и
Муромстии и Пронстии изшедше противу безбожныхъ, и сътвориша с нима
брань, и бысть сеча зла, и одолеша безбожния измаилтяне, и бежаша
князи, кийждо в грады своя. Татарове же, разсверепевше зело, начаша
воевати землю Рязанскую съ великою яростию, и грады ихъ разбивающее, и
люди секуще и жгущее, и поплениша ю и до Пронска. И приидоша окаяннии
иноплеменницы подъ стольный ихъ градъ Рязань, и оступиша градъ ихъ
стольный Рязань месяца Декабря в 6 день…» [ПСРЛ, т. 10-й, с.106].
Подобно НПЛ и Никоновской, также Львовская летопись и Тверской сборник
говорят, как Рязанские, Муромские и Пронские князья выступили
навстречу татарам, «хотеша съ ними брань сътворити», как оно
происходит в «Повести о разорении Рязани Батыем». Это, не касавшееся
Новгорода, было опущено новгородским летописцем, а в композиции
общерусского - софийского летописца было скрыто антикняжеским
построением, где татары начали воевать Рязань, еще до завершения своих
переговоров во Владимире.
Вероятно,
цитированный отрывок Никоновской летописи имел в виду В.Н.Татищев,
когда писал:
«По
долгом, жестоком сражении татара одолели русских, и князи Резанские и
Пронские ушли в свои грады, а Олег так изнемог, что уже и говорить не
мог. Татара, видя своих весьма много побитых, так разсвирепели, что
начали людей всюду побивать и пленить с великой яростью…»
[В.Н.Татищев «Собр.Соч.», 1994, т. 3-й, с.233], - внеся корректировку
по своему источнику, неизвестному нам, называя героями битвы - Юрия
Давидовича и Олега Юрьевича (племянника Давида-Петра, сына
Владимира-Павла) Муромских, - нейтрализовав «анахронистические» ошибки
редакции Рязанского сборника.
Симеоновская
летопись, как будто, опустив предложение о битве, кратко передает то
же известие, что и Никоновская: «…И начаша воевати Татарове землю
Рязанскую, и грады ихъ розбивающе и люди секуще и жгуще, и поплениша ю
и до Проньска; и приидоша окааннии иноплеменници подъ столныи ихъ
городъ Рязань месяца Декамвриа в 6, и острогомъ оградиша ю. Князи же
Рязанстии затворишася въ граде съ людми, и крепко бившееся, и
изнемогоша. Татарове же взяша градъ ихъ Рязань того же месяца 21, и
пожгоша весь, а князя великого Юрья убиша и княгиню его, и инехъ
князей побиша» [ПСРЛ, т. 18-й, с.55]. Она не была использована
Татищевым, ибо в ней отсутствует детализация - о присылке в посольстве
татарами «жены чародеицы», которую Татищев называет.
В повести о
следовавшем далее падении Владимира Залесского, рассказ о захвате
Суздаля, в подробном повествовании, даваемом Лаврентьевской летописью,
включает сообщение об истреблении инвалидов и калек, живших в
богадельне при Богородице-Рождественской церкви: «А черньци и
черници старыя, и попы, и слепыя, и хромыя, и слукыя [сгорбленые], и
трудноватыя, и люди вся – иссекоша, а что чернець уных, и черниць, и
поповъ, и сыны ихъ, то все ведоша в станы свое, а сами идоша к
Володимерю» [там же, т. 1-й, с.462]. Пространное изложение новеллы
в позднейшем летописании, об этом – о гибели инвалидов сообщает, ибо
она противопоставляется судьбе юных чернецов и черниц, попов и
поповичей, уведенных в бусурманские станы. Как отметил Шахматов,
известия ростовского происхождения, подробно переданные Лаврентием, в
Симеоновской летописи передаются сокращенно [Шахматов, с.с. 529-530].
Цитированная фраза здесь так и звучит, передаваемая приблизительно: «…а
люди старыа и младыа, игумени и священници, и чернци, и черница всех
изсекоша, а иныхъ съ собою въ пленъ поведоша, босыхъ и безпокровныхъ
издыхающее отъ мраза» [ПСРЛ, т. 18-й, с.56]. Последнее известие в
Лаврентьевской группе летописей относится к пленникам, уведенным уже
из Владимира, и оно далее - в Симеоновской будет повторено, но теперь,
совпав с Лаврентьевским текстом в точности. Никоновская летопись
известия-дубль лишена, в описании же взятия Суздаля, кроме
Голицинского списка, она согласна с Симеоновской [там же, т. 10-й,
с.108]. Так же, с ней, при всей краткости его изложения (повторив
речение об «босыхъ и безпокровныхъ издыхающее отъ мраза»),
согласен Хронограф 1512 года: «водими босы и безъ покрова, мразомъ
измираху» [там же, т. 22-й, с.397].
Вернувшись с
полоном к Владимиру, татары ставят осадную и приступную технику. Это
Лаврентий передал выражением «наряжать лесы и ставить пороки»
[там же, т. 1-й, с.463]. Симеоновская летопись говорит несколько
иначе: «туры рядить и пороки ставить» [там же, т. 18-й, с.56].
С ней согласна Никоновская (опять же, за вычетом Голицинского списка)
[там же, т. 10-й, с.108] и Хронограф, также говорящий про туры [там
же, т. 22-й, с.397]. Альтернативную и Лаврентьевской и Симеоновской
версию в этом речении явят лишь Тверской сборник 1534 года и Львовская
летопись, в них татары «рядят полки…». Наконец как мы отмечали
[«Как воевода В.Н.Татищев учинил конфузию академику Д.С.Лихачеву»],
«Каталог городов» разоренных Батыем после падения Владимира, венчающий
летописную статью 6745 года (отграничиваемый синтагмами «…на
предреченное взыдем»), в ранних летописях проходит в трех видах:
кратком (Лаврентьевская), отсчитываемом от Ростова, подробном
(Новгородская I) - от Москвы и суммарным (Софийская I - механическая
сумма двух предыдущих, тоже от Ростова). Альтернативною оказывается
Симеоновская летопись где этот каталог шире краткого, отличен от
подробного и отсчитывается от Юрьева. Его повторяют Хронограф 1512
года и Владимирский Летописец (сличить предыдущие его статьи, к
сожалению, не удается, ввиду его конспективности, видно лишь, что
Владимирское взятие ближе к источнику Лаврентия). По Хронографу
выправляется Ростовский каталог в Никоновской летописи. Наконец, в
Хронографе 1599 года и Костромской летописи (Русском Временнике), как
кажется [см. там же], мы видим исходную – подробную версию этого
каталога, с обозначением пути татарских корпусов, по разделении их у
Переяславля, без привилегии для удельно-княжеских столиц
(перечисляемых летописцами).
Это
позволяет по иному взглянуть на происхождение и возраст
Хронографической редакции «Повести о разорении Рязани», которую
исследовательница ее, референт ак. Д.С.Лихачева, предлагает считать
памятником кон. ХV – нач. ХVI века [И.А.Евсеева "Повесть о разорении
Рязани Батыем в Хронографической редакции ХVI в.", "Древнерусская
литература. Источниковедение", Л., 1984], - относя зарождение ее к той
же эпохе, что и основных редакций (ХIII - ХIV век), эпохе куртуазной
литературы. Древнее происхождение схемы сюжетного повествования (сюжетность
древнерусской литературы обыкновенно отрицается) [напр.: А.М.Панченко
«Русская стихотворная культура ХVII в.», Л., 1973], основанного на
противопоставлениях, как в главах Костромского временника (явление
Николы Остафею, повесть о битве на Липице, повесть о битве на Калке,
явление Николы Федору Юрьевичу, повесть о разорении Рязани, повесть о
Коломенской битве, о взятии Москвы, о взятии Владимира, о Евпатии
Коловрате, о прихождении на Рязань Ингваря, об убиении Юрия
Всеволодовича (битва на Сити), об убиении Василька Константиновича),
проступает в летописной повести о «Батыевом пленении». Загадочный
Паусов хронограф сохранил нам рассказ о подвиге московского воеводы
Филиппа Няньки [см. А.Д.Горский "К вопросу об обороне Москвы в 1238
году", "Восточная Европа в древности и средневековье", М., 1978]. Он
неизвестен нигде более, кроме как в выписке Пауса в Никаноровском
кодексе. Но «ответом» - противопоставлением ему, как будто, выглядит
«мудрая» речь Владимирского воеводы Петра. В Лаврентьевской, Троицкой
и Софийской I – церковных летописях эта сентенция уже была ошибочно
вложена в уста княжичей, которым отказал в намерении выйти из града,
биться с татарами, воевода. В Симеоновской летописи, как и в
Уваровской, Воскресенской, Никоновской, в Хронографе 1512 г. и т.д.,
правильный текст был восстановлен, ответ (это именно ответ) вменен
Петру Ослядюковичу: «Несть противу Божия гнева, еже попусти на нас
грех ради наших, ни мудрости, ни мужества» [ПСРЛ, т. 22-й, с.397].
«Благочестивая» речь, вложенная в уста «мудрого» воеводы града -
взятого спустя 4 дня, когда татары наберут себе рабсилы во взятом
Суздале и снарядят инженерные средства, оказывается литературно
осмысленной, если считать ее противопоставленной известию о подвиге
воеводы Филиппа, известному лишь в выписке: «… Татарове
приидоша к Коломне. Князь же великои Юрья Всеволодовичь Владимерскии
посла из Владимера сына своего Всеволода с крепкими воеводы и со
многою силою. Татарове же обступиша кругомъ, и бысть сеча зла, и тако
побиша все полки руския;
князь же
едва убежа во Владимер в мале дружине своей .
Татарове приидоша оттуды под град Москву и нача в него бити
непрестанно. Воевода же Филипъ Нянскинъ всяде на конь свои и все
воинство его с нимъ, и тако прекрепи лице свое знаменьем Крестным,
оттвориша у града Москвы врата и воскрича вси единогласно на Татаръ.
Татарове же, мняще велику силу, убояшася, нача бежати и много у них
побито. Царь же Батый паче того с великою силою наступи на воеводу и
жива его взяша, разсече его по частемъ и расбросаша по полю, град же
Москву созже и весь до конца разорил, людей же всехъ и до младенецъ
посекоша »
[там же, т. 27-й, Приложения, с.158]. Риторические противопоставления
широко используются и в иных абзацах Симеоновской летописи, напр.: « поругание
же черницам и попадьямъ, великимъ же княгинямъ и боярынямъ, и простымъ
женамъ и девицамъ »
[там же, т. 18-й, с.55], - это характерная черта летописца.
Можно еще
отметить общую ошибку, отраженную в Симеоновской и Никоновской
летописях. В них, и как будто нигде более в летописях, датой обложения
Рязани называется не 16-е, а 6-е декабря. Но, вероятно, ошибка
читалась также в хронографической рукописи, из которой делал выписки
магистр Й.Паус. Зная что в прочих летописях счет делается именно от
16-го, он попытался согласовать разночтение по смыслу, неловкой
фразой: «и
у града Резани пять днии неотступно бияшеся и многих гражданъ побиша,
и иных язвиша, а иные от великих трудовъ изнемогшее, и 6-ы [так в
публикации] приидоша погани ко граду »
[там же].
К сожалению,
из источника Симеоновской летописи оказалась изъята глава о битве на
Калке. Она именно изъята, ибо сохранилось, в оборванном положении [там
же, т. 18-й, с.52], связанное с ней известие о Васильке Ростовском –
не поспевшем к сбору русских полков, якобы, «сбереженному Богом»,
для предстоявшего ему мученичества. Это горькая утрата ибо Рогожский
Летописец, Никоновская летопись, «Сказание о Николе Зарайском», Паусов
хронограф и авторское примечание к 610-й главке «Истории Российской»
[Татищев, т. 3-й (в основном тексте Татищевым битва датирована
стандартно: летом 6732)] – источники родственные летописи, содержат
странный сбой хронологии, связанный с битвой, датируя ее 6733-6734,
т.е. 1225-1226 годом. Происхождение ошибки можно понять, если считать
исходным текст «Сказания» (Лихачев допускал его датирование 1290-ми
годами), где главки «О прихождении Николы на Рязань» и «О явлении
Николы князю Федору Юрьевичу» - как разбито сказание в
хронографической редакции, в редакции Рязанского сборника имеют даты с
трехлетним интервалом (6730-6733 лета). Упомянув битву на Калке, оно
зафиксировало интервал между битвой 1224 года и десантом 1221 г. в
Крым сельджукского султана Кейкавата – событием, забытым русской
историографией (кроме, м.б., погибшей историографии рязанской ибо
против сельджуков совершили поход рязанские князья) [А.Ю.Якубовский
"Рассказ ибн ал-Биби о походе малоазийских турок на Судаг, половцев и
русских в нач. ХIII в.", "Византийский Временник", т. 25-й, 1928].
Именно
побоищем на Калке-реке объясняют традиционные летописи (нач. с
Рогожского Летописца и Софийской
I
летописи)
исчезновение к 1237 г. Русских богатырей, павших в дружине Александра
Поповича в 1224, - последним из которых - как можно понять
Хронографическую редакцию «Повести о разорении Рязани…» - оставался
Евпатий Коловрат. И розыск источников Симеоновского круга – может
открыть нам древние источники известий, об витязях, древнейшие списки
повестей о подвигах которых, проигнорированных в Лаврентьевской и
Новгородской летописях, увы, датируются лишь началом ХVII века [см.
"Былины в записях и пересказах ХVII - ХVIII в.в.", М.-Л., 1960].
В.Л.Комарович предположил, что известия дошедших летописей, повествуя
о «Батыевом пленении», целиком основываются на недошедшей Рязанской
летописи ХIII века, в извлечениях сокращенной, подвергнутой правке
суздальскими летописцами (Лаврентьевская и Симеоновская летописи),
изымавшими выпады против князей Юрия и Всеволода Юрьевича
Владимирских, присовокупив прочувствованную похвалу первому [ПСРЛ, т.
1-й, с.473; т. 18-й, с.59]. Согласно выкладкам, оставшимся в рукописях
погибшего в Блокаду ученого, неправленные рязанские материалы читаются
в Ипатьевской и Воскресенской (писавшейся по кодексу 1305 года, равно
Лаврентьевской) летописях [«История русской литературы», М.-Л., 1945,
с.с. 75, 90]. Столь радикальные выводы не могут быть приняты:
Симеоновская и Лаврентьевская летописи не скрывают того, что княжичи
Всеволод и Мстислав Юрьевичи сдали Батыю столицу, подобно Ипатьевской
[ПСРЛ, т. 2-й, с.780], лишь говоря это без живописания, сообщая об
убийстве их вне города, причем называют не лишь Всеволода [там же, т.
1-й, с.464; т. 18-й, с.56]. Так говорил их источник, равно
передаваемый Владимирским Летописцем, включив сюда и Владимира
Юрьевича [там же, т. 30-й, с.90]. Поздней - зависимой от
митрополичьего летописания Софийской летописи (сеявшего сплетни про
владимирских князей), обрабатывавшегося по летописи Лаврентьевской, -
является и летопись Воскресенская. Ученый полагал, что «сняв» правку
по Лаврентьевской, произведенную над источником, в Воскресенской
летописи можно проявить содержание первоисточника, кодекса 1305 года
[В.Л.омарович "Из наблюдений над Лаврентьевской летописью", ТОДРЛ, т.
30-й, с.с. 37-38]. Увы, это не так. Сохранилась копия кон.
ХVI в.,
снятая с подборки летописных известий, которой пользовался
Владимирский Летописец; ныне эта рукопись находится в Погодинском
собрании [см. ПСРЛ, т. 30-й, Предисловие 2007 г.].
До «Каталога
городов», в ней иного, Владимирский Летописец излагает кратко но очень
близко к летописи Лаврентия, в нем даже сохранились чтения, упрощенные
в позднейших, перед Лаврентьевской, летописях (напр. «снаряжать
лесы» вместо «рядить лесы»), сохранилось имя игумена
Княгинина Успенского монастыря Даниила, пропущенное в Лаврентьевском
кодексе при переворачивании листа [там же, с.88; ср.: там же, т. 1-й,
с.462 и дал.]. Летописец чужд прорязанской и антиюрьевской линии!
Подобно Софийской I, Воскресенская летопись приписывает Юрию
возвращение Батыю послов ( = разведчиков), уже после открытия татарами
военных действий с Рязанью [ПСРЛ, т. 7-й,
c .139].
Этого нет в Ипатьевской и Новгородской I летописях, суздальской правки
не ведавших, об этом не говорится «Повестью о разорении Рязани…»; и
этого не могло быть взято из летописи Лаврентия – это собственное
изобретение митрополичьих летописцев. В Воскресенском рассказе о
Батыевщине [там же, с. c .
140-144] «каталог городов», разоренных после падения Владимира,
тождествен каталогу Софийской I летописи: Ростов, Ярославль, Городец,
Галич, Переяславль, Юрьев, Дмитров, Волок, Тверь, Торжок
(обрабатывавшемуся по летописи Новгородской).
Основная
часть Симеоновской летописи, вернее источник, по которому изложена эта
ее часть, общий с сгоревшей Троицкой летописью и получерновой
подборкой известий, именуемой Владимирским Летописцем, как показала
Л.Л.Муравьева, был закончен к 1388 году [см. Л.Л.Муравьева "Об
общерусском источнике Владимирского Летописца", "Летописи и хроники.
1973", М., 1974]. Рукопись Погодинского собрания [ПСРЛ, т. 30-й,
Предисловие 2007 г.] и источник Симеоновской летописи, с ее
индивидуальными чтениями, оказываются изводами этого протографического
текста. По-видимому, он напоминал по своему устройству русские
хронографы, будучи, можно допустить, близким к Русскому Временнику
(Костромской летописи), лишь сокращая эпические планы, насыщающие
муромо-рязанские повести. На «модульное» устройство намекает то,
насколько свободной стала возможна перестановка «Каталога городов», в
зависимости от центра летописания, где создается вторичная местная
летопись.
Такое – не
повествовательное, как Ипатьевская, и не столько летописное, сколько
именно по-главное – хронографическое устройство имеет повесть о
нашествии Батыя в Лаврентьевской летописи. Софийская летопись,
возникшая на ее основе, прямо именуется создателями - Временником. И
можно думать, оно присутствовало уже в их предшественнике.
Более
проявленная характеристика – станет возможной, при открытии в архивах
и опубликовании рукописей, несущих наряду с иными оригинальными,
вышеперечисленные признаки, позволяя проследить путь и происхождение
неизвестного нам источника.
Роман
Жданович
|