|
Из книги
«Земная жизнь Петра и Февронии Муромских» (рукопись, ищущая издателя)
В 1388 -
1390 годах, после таинственной смерти в 38-летнем возрасте Дмитрия
Донского, врага Греческого патриаршества и его ставленников
(митрополита Киприана со епископы) - чьей пастве, Суздальским князьям,
обязана была Русь возрождением Ордынского ига в 1382 году, -
происходят важные, хотя непонятные нам перемены в русском летописании.
Источники в рукописях ХV – ХVI в.в., пользовавшиеся утраченной
московской княжеской летописью ХIV века: Владимирский Летописец (его
протограф), Троицкая (утраченная в 1812 г.), и близкие ей Симеоновская
1494 и Рогожская 1412 г.г. летописи, - здесь расходятся, начиная
излагать события по разным источникам.
Две
последних сохранили скорбный рассказ, как кажется, связанный с
летописанием нижегородским – родины вдовствующей вел.княгини Евдокии,
- остро оппозиционный Москве и Литве, потому подробно повествующий о
неприглядных деяниях нового Московского князя (20-летнего юноши), его
тестя Витовта и Литовской вел.княжны Софьи, его супруги.
Рогожский Летописец дошел в списке 1-й\2 ХV века. Но поскольку в
Симеоновской летописи (копия 1540-х годов) описки и механически
выписанные киноварные заголовки хранят, возможно, некоторые избытки из
летописи ХIV в., я цитирую новеллу по им обоим. Считается, будто
Симеоновская следовала тверской обработке Троицкой [«Троицкая
летопись», 1950, с.19 и дал.]. Это неверно, поскольку сама Троицкая
летопись 1409 года – была допиской Тверского летописного свода,
вывезенного в 1375 г. из Твери победителями-суздальцами,
использовавшегося в Низовских княжествах [Прохоров, 2010, с.188 и
дал.]. Лишь в Лаврентьевской летописи и, судя по отсутствию
разночтений у Карамзина - слепо доверявшего харатейным (древним)
спискам, привнесшего в историографию это уникальное чтение
Лаврентьевского списка, также в 2-й его харатейной летописи –
Троицкой, дядя св.Владимира наименован не по-славянски Малко, а
по-еврейски: Малъкъ [«Троицкая летопись», 1950, с.87].
Вторым трофеем была древняя, ведшаяся до обретения князем
великокняжеского ярлыка - с 1307 г. принадлежавшего Твери, Тверская
летопись 1306 г. - нижегородскую переработку которой мы видим в
Лаврентьевской летописи [см. Прохоров, 1972]. Лишь Симеоновская и
Лаврентьевская (от середины за утраченными листами) сохранили тверскую
редакцию рассказа о Дюденевой рати 1293 г. [ПСРЛ, т. 1-й, с.484; т.
18-й, с.с. 82-83]; в Симеоновской лишь выпущены слова о языческой
молитве [см. Комарович, 1960], хотя предыдущие такие молитвы -
перенятые из дотверского протографа, в ней остались. Видимо, тверские
летописцы ХIV века, учредив великокняжескую летопись, «благочестиво»
редактировали только, собственно, тверскую часть.
Рогожский Летописец за ХIV век является не протографом источника
Симеоновской, а его конспектом! Мы пользуемся ими равно.
«Въ лето 6899 прииде изъ орды княжь великии Нижнего Новагорода
князь Борисъ Костянтиновичь. Того же лета царь Тохтамышь посла
царевича своего, именемъ Бектута, на Вятку ратью. Онъ же шедъ, Вятку
взялъ, а люди посече, а иныхъ въ полонъ поведе, мужи и жены и дети»
[ПСРЛ, т. 18-й, с.141]. Вятка (Хлынов) была подградом Суздаля,
выселками Суздальско-Нижегородского княжества. «В начале 70-х г.г.
ХIV века опорным пунктом ушкуйников сделался Хлынов – крепость на реке
Вятке. Высшая власть в Хлынове принадлежала вечу. В отличье от
Новгорода и Пскова хлыновское вече никогда не приглашало к себе
служилых князей. Для командования вече выбирало атаманов (ватманов).
Географическое положение Хлынова облегчало его жителям походы как в
Предуралье и за Урал, так и на булгар и Золотую Орду» [Широкорад,
2007, с.53]. Устюг был выселками Ростова Великого - обычно враждебного
Великому Новгороду, и, объединяя известья о деяниях вятчан,
новгородцев и устюжан, летописец указывает на необычность,
экстраординарность этих забытых походов на Орду русских воинов: «Того
же лета Новгородци Новагорода Великаго, да и Устьюжане гражане, и
прочии къ тому совокупившееся, выидоша въ насадехъ и въ ушкуехъ рекою
Вяткою на низъ. И взяша Жукотинъ, и пограбиша весь, и Казань, и пакы
выидоша на Волгу - и пограбиша гостеи всехъ, и тако поидоша прочь»
[ПСРЛ, т. 15-й, с.160].
Киприана – архиерея, назначенного греками властвовать в литовских
епархиях Владимирской и всея Руси митрополии, еще при жизни Русского
митрополита Алексия, так и прозывали: литовским митрополитом. По
смерти своего противника, Дмитрия Донского, он со свитой греческих
епископов триумфально возвращается в Москву [там же, т. 18-й, с.с.
140-141]. Опорою Киприана - как и татарских ханов - в Великороссии
была Тверь. «Того же лета князь Михайло Александровичь отъя
владычьство отъ своего епископа Евфимия, нарицаемаго Висляне, изрину
его изъ епископии его и отънудь не въсхоте его.
Того же лета поиде Киприанъ митрополитъ Киевъскии всея Руси въ Новъградъ въ Великыи,
прииде Новугороду Великому, и сретоша со кресты, и вниде въ градъ, и
даша ему дворы святаго Ивана Предтечи и чести митрополита владыка
неделю въ Городци честию и дары многыми. И бысть за 8 днии день
недельны и нача пети божественую литургию въ святеи Софии и по
отъпетие святыа службы вземъ честныи крестъ и, вшедъ на амбонъ, нача
учити люди Новогородстии. Они же не приаша и затыкающя уши своя,
непокорьствомъ, акы аспидъ, глухы, затыкающи уши своя, иже не слышали
гласъ обающаго отъ премудра обаяника обанаема. Богъ съкруши зубы ихъ
въ устехъ, яко же рече Давидъ: Не въсхотеша благословениа и удалися
отъ нихъ и облекошася въ клятву, акы въ ризу; яко же рече великыи
Павелъ: Проклятъ всякы, не пребываа въ всихъ въ писаныхъ книгахъ
законныхъ! И Златоустъ рече: Преслушаниа ради бжественыхъ книгъ вся
злаа приходитъ намъ. И поиде митрополитъ изъ града, не благослови и
епископа и самехъ Новогородцевъ. Того же лета <на зиму бысть> въ
Новогородцехъ моръ великъ, яко же рече пророкъ: аще не покоряться
людие, не послушають стража, отрекше учителя, кровь ихъ на главе ихъ,
а стражь душу свою избавилъ есть отъ мукы, такъ людемъ поведа и рече
Богъ!
Того же лета Киприанъ митрополитъ приеха на Тферь о Спасове дни и
постави Арсениа епископомъ Тфери граду»
[там же, т. 15-й, с.161]. На этом месте в Симеоновской стоит
зачеркнутый киноварный заголовок: «Князь велики Василеи Дмитриевичь
Московскыи съгна съ великаго княженья князя Бориса Костянтиновичи»
[там же, т. 18-й, с.141, прим.]. Абзац был в источнике, потому что
через абзац, обнаружив место, куда надо его вписать, летописец его
повторил, сузив значение великокняжеского титула, с великорусского до
местного: «князь велики Василеи Дмитриевичь Московскии съгна съ
великого княженьи Нижнего Новагорода князя Бориса Костянтиновичя»
[там же, с.142, прим.]. Протограф Рогожской и Симеоновской летописей
за 1380-е г.г. был отредактирован в нижегородском духе, что устранял
редактор Рогожской, а Симеоновской – только корректировал. Это
подрывает гипотезу Г.М.Прохорова [Прохоров, 2010, с.с. 183-187].
Источник Троицкой летописи – был, видимо, захвачен уже в Нижегородском
княжестве, в походах 1390-х г.г. [см. Комарович, 1936, гл. 7-я]. Это
объясняет происхождение «Повести о Митяе» - фельетона, разоблачавшего
московского претендента на сан митрополита, соперника Дионисия
Суздальского [см. Прохоров, 1978], переписанного в общерусскую
митрополичью летопись (Троицкую 1409 г.) из трофейного нижегородского
протографа.
Летописец 1412 г. повествует о «подвигах» Василия Дмитриевича так: «Въ
лето 6900-е сложи князь великии Василии Дмитриевичь целование къ
Новгородцемъ и посла дядю своего князя Владимера Андреевича <да> князя
Юрия Дмитриевича, брата своего, въ Торжекъ, и воеваша волости
Новогородскии и много зла христианомъ сътвориша. Тое же зимы на весну
взяша Новогородци Устюгъ Великыи, люди посекоша, а иныи въ полонъ
поведоша, яко же христианомъ много зла сотвориша» [ПСРЛ, т. 15-й,
с.162]. Новгородская летопись здесь уточняет хронологию и
детализирует: «В лето 6901. Взяша розмирье князь великыи Василии
Дмитриевич с великымъ Новымградомъ про грамоту, что записалъ великыи
Новъград грамоту к митрополиту не зватися на Москву, а повестуя тако:
Чтобы есте к митрополиту грамоту отослале, а что есте целовалъ, а тъ
грех с васъ митрополит сънимаетъ! И великыи Новъгород того не похотелъ;
и князь великыи взя у Новагорода пригород Торжокъ с волостьми, и
Волокъ Ламьскыи, и Вологду, и волости много повоева. А новгородци
взяша у князя великаго Устьюгъ город, Устижно, и много волости поимаша;
и в то время с обе стороне кровопролитья много учинилося» [там же,
т. 3-й, с.с. 386-387].
Тот год запомнился современникам смертью Сергия Радонежского -
московского святителя, общерусского почитания в тот век не
имевшего(*). Летопись 1412 года повествует: «Того же лета сложи
князь великии Василеи Дмитреевичь целованье крестное князю великому
Борису Костянтиновичю и поиде в Орду къ царю къ Токтамышу, и нача
просити Новагорода Нижняго, княжениа князя великаго Борисова, на
кровопролитие, на погыбель христианьскую. Безбожныи же Татарове взяша
и сребро многое, и дары великии, и взя Нижнии Новъградъ златомъ и
сребромъ, а не правдою. Яко же рече писание: Безумнаго очи конець
вселеныя. И поиде на Русь, съ посломъ; и бысть въ Коломне, самъ поиде
къ Москве, а посла отъпустилъ въ Новъградъ Нижнии съ бояры своими.
Князь же великии Борисъ, то слышавъ, и созва свои бояре и нача имъ
молитися съ плачемъ и съ слезами: Братиа, бояре и дружина, поминаите
крестное целование и нашу любовь и доброту! Въ нихъ же бяше стареиши
бояринъ, именемъ Василеи Румянець, и рече ему: Княже великыи, главы
свои сложимъ за тя! - льстя своему
<Сим.:
переправлено из «ему», речение звучит: «льстя ему, якоже древни Бутъ
[Брут], льстя своему князю, а чужему добра хотя». – тоже нижегородский
избыток>
князю, а чюжему добра хотя. И внидоша Татарове въ градъ, и
бояре-москвичи и начаша въ колоколы звонити, стекошася людие. Князь же
великии Борисъ посылаше къ своимъ бояромъ: Братиа бояре, помяните
крестное целование, не выдаваите мя! И отвещевавше отъ нихъ единъ,
именемъ Василеи Румянець: Княже, не надеися на насъ, несть есмы съ
тобою, но на тя есмы! О, злаа лесть человеческаа, яко же рече Даниилъ:
Мужа крови льстива гнушаеться Господь! Божественыи Лествичникъ рече:
Душа мятежна седалище диаволе! Тако и си Василии Румянець,
ненавистникъ Божии, а другъ диаволь, оставивъ своего князя, изменивъ
крестъное целование и отиде къ Татаромъ - не бяше ли многымъ казнемъ
достоинъ? По мале же времени, прииде князь великии Василеи Дмитреевичь
въ Новъградъ въ Нижнеи и посади свои наместникы, и князя великаго
Бориса повеле по градомъ развести со княгинею и съ детми, безбожныхъ
же Татаръ чтивъ и даривъ, отпусти въ Орду, самъ же возвратися въсвояси
на Москву.
Того же лета преставися княгини великаа Улиана Олгирдова въ черницахъ
и въ схиме.
Того же лета подписана бысть цкрковь на Коломне святаа Богородица.
Тое же осени, месяца септября 25 день, на память святыя преподобныя
Ефросинии, преставися преподобныи игуменъ Сергии, святыи старець,
чюдныи, добрыи, тихии, кроткыи, смиреныи, просто рещи и не умею его
житиа сказати, ни написати. Но токмо немы, преже его въ нашеи земли
такова не бывало, иже бысть Богу угоденъ, царьми и князи честенъ, отъ
патриархъ поставленъ, и неверныя цари и князи чюдишася житию его и
дары къ нему слаша, всеми человекы любимъ бысть честнаго ради житиа
его, вже бысть пастухъ не тъкмо своему стаду, но всеи Русскои земли
нашеи учитель и наставникъ, слепымъ вожь, хромымъ хожение, болнымъ
врачь, алчьнымъ и жаднымъ питатель <Сим.испр. «питание»>, нагимъ
одеяние, печалнымъ утеха, всемъ христианомъ бысть надежда, его же
молитвами и мы грешнии не отчаемься милости Божиеи, Богу нашему слава
въ векы. Аминь.
Тое же осени месяца октября въ 20 день прииде князь великии Василеи
Дмитреевичь на Москву, посаженъ Богомъ и царемъ [Тахтамышем].
Тактамышь предасть ему, царь, къ великому княжению Новъградъ Нижнии со
всемъ княжениемъ и бысть радость велика въ граде Москве о приезде его.
Въ лето 6901-е месяца иуля въ 29 день преставися князь Иванъ, сынъ
князя великаго, Дмитриевъ. Того же лета Челябеи Срациньскыи взя
Болгарьскыи градъ Торновъ, царя ихъ и патриарха полони и веру ихъ
преврати…"
[т. 15-й, с.с. 163-164] – словно свидетельствуя гнев Божий на
Христианский мир, за неблаговидные деяния митрополита и Вел.князя
Московского, открывает летопись следующий год.
Митрополичье летописание, сохранившееся в статьях Новгородских - IV и
Карамзинской, а также Софийской и Мазуринской летописей, говорит
намного сдержаннее: "Затемъ ходил в другой разъ князь Василей в
Орду къ царю, и онъ ему дал Новгородцкое княжение Нижняго Новагорода,
Муромъ, Мещеру, Торусу, а Бектут-царевичь взя ратью Вятку, и князь
Борис преставися Константиновичь. Василей-князь с своею княгинею еха в
Смоленьск на повидание к тестю своему Витовту. И князь Олег ходи ратью
къ Любутеску, а Литва Резань воевала. А князь Василей ходил ратью в
Ниж.Новгородъ, на князя Симеона. Да король Ягайло в Литовской земли
княжение великое Витовту Кестутьевичю, и новгородци с нимъ смиришася".
Поход москвичей на Оковские города и Нижний велся через Коломну – как
обычно ходили в Русь татарские завоеватели (только обратным
направлением). Раньше так их обводили мимо богатых поволжских уделов
(богатевших на экспорте русских рабов), наводя на родича-супротивника,
князья-крамольники – владетели Суздальские. Ныне меч обрушился на них
самих.
Церковное летописание не сохранило рассказа о покорении Мурома и
Тарусы. Последняя, вероятно, имела лишь регента, после того, как
Тарусские князья погибли на Куликовом поле, и Московский князь,
присвоив лежавший на другую сторону от Москвы удел, следовал правилам
отца (после 1380 г. присваивавшего уделы, потерявшие владетелей).
Но великокняжеская летопись конца ХV века содержит указание, что и
Муромская летопись была в том году среди трофеев московских
канцеляристов. "Тое же осени месяца октября 24 день прииде из Орды
на Москву от царя Тахтамыша великыи князь Василеи Дитреевич, многу
честь от аря приемъ и дары, еще же предасть ему к великому княженью и
Новъгород Нижнии и Городець со всемъ, что ни есть во власти их, тако
же Мещеру и Торусу. Толику же честь приятъ от царя, яко же ни единъ от
прежних великых князеи не приятъ тако ни у которого царя. Сице удиви
господь милость свою на нем, и бысть тогда радость велика в Рустеи
земли. Тое же осени заратишася Новогородци к великому князю, прислаша
бо к ним князь великыи Василеи Дмитриевичь Ивана Всеволожича и Данила
Тимофеевича о черном бору [о внедоговорном поборе], и о грамоте, иже
целовали Новогородци, что к митрополиту не зватися им на Москву о
судехъ, а судити было владыце: И вы грамоту к митрополиту оттошлите, а
целованье с вас митрополитъ снимает! Новогородци же того не послушаша
и в том ся учинило розмирье. Король Ягаило далъ Витовту Кестутьевичю
княженье Литовъское великое. Месяца ноября въ 6, на память
Павла-исповедника, князь великыи Василеи Дмитреевичь идее с Москвы в
Новъгород Нижнеи, и с ним бояря его стареишии, и пребысть тамо до
рожества христова и паки възвратися на Москву, наместничество
приказавъ Дмитрею Александровичю Всеволожу" [ПСРЛ, т. 25-й, с.с.
219-220] – рассказывает Московская летопись. Поистратившись на сбор с
Руси дани Тохтамышу, готовившему новый поход на Темир-Аксака, ханский
вассал Василий Дмитриевич потребовал с новгородцев сверхсчетный сбор,
а митрополит с главы суверенной Новгородской архиепископии - право
церковного суда. «Король Ягаило далъ Витовту Кестутьевичю княженье
Литовъское великое. Месяца ноября въ 6, на память Павла-исповедника,
князь великыи Василеи Дмитреевичь идее с Москвы в Новъгород Нижнеи, и
с ним бояря его стареишии, и пребысть тамо до рожества христова и паки
възвратися на Москву, наместничество приказавъ Дмитрею Александровичю
Всеволожу" [там же, с.220].
Далее прочувственно сообщается о смерти княжеского доброхота, сына
Феофана Федоровича Бяконтова, сумевшего внушить татарской орде доверие
к юному княжичу-аманату - сыну крамольного князя Дмитрия Донского
(«кровника» многих татарских вельмож!), в обход получивших ярлыки
Суздальских и Тверских князей: «Тое же зимы преставися февраля въ
13 Данило Феофановичь, наречены въ мнишеском чину Давыд. Иже бе
истинныи бояринъ великого князя и правыи доброхот, служаше бо государю
безо льсти въ Орде и на Руси паче всех и голову свою складаше по чужим
странамъ, по незнаемым местомъ, по неведомым землям. Многы труды понес
и многы истомы претерпе, егда бежа из Орды, и тако угоди своему
Господеви, и тако тогда великыи князь любве ради иже к нему, и
погребении его сжаливси по нем, прослезися, и тако плака на многъ час,
положенъ бысть в манастыре у Михаилова чюда, близ гроба дяди его
Алексея-митрополита. Тое же зимы на Федорове неделе князь великы
Василеи Дмитреевич посла дядю своего князя Володимера Андреевича и
брата своего князя Юрья на Торжекъ ратью. Они же шедшее, много
повоеваша Новогородскых волостеи, и възратишася» [там же].
Летописцы имели свой взгляд на достоинства князей и их доброхотов, и
из Троицкой в летописи Суздальской земли был перенесен, - отсутствуя в
Новгородской I летописи (младшей), - язвительный рассказ, возможно
нижегородский, о «подвиге» брата Феофана, воеводы А.Ф.Плещея: «Новгородци
Великого Новгорода, разбойници, 70 ушкуевъ, а стареишина у нихъ бяше
именемъ Прокопъ, а другыи Смольнянинъ, и пришедше - взяша градъ
Кострому. Преже выидоша рекою Костромою на Волгу и сташа исполъчившася
на брань, гражане же выидоша изъ града противу, собравшася на бои, а
воевода же у нихъ бывше тоже и наместникъ Плещеевъ. Новогородцы же
видеша горожанъ Костромичь много боле пяти тысущь, а самехъ мало
Новгородцевъ с полторы тысущи и разделишася Новгородци на две части,
едину половину отпустиша в таю въ лесъ, они же обоидоша около по
можщвелнику и удариша на Костромичь въ тылъ, а другая половина удари
въ лице. Воевода же виде бывшее и убояся, нача бежати, ни самъ на нихъ
ударилъ, ни рати своея повелелъ, но выдавъ рать свою, покинулъ градъ
свои, подавъ плещи, Плещеевъ побеже. Костромичи же, видевше то, и не
бившеся и побегоша и мнози ту на побоищи побиени быша и падоша, а
друзии по лесомъ разбегошася, а иныхъ живыхъ поимаша и повязаша.
Новгородци же видеша оставленъ градъ и не брегомъ, и несть ему
заборони ни откуду же, и взяша градъ, и пограбиша его до конца, и
стоявше въ граде неделю целу и всяко скровьще взыскаша и изнесоша и
всякыи товаръ изъобретше и поимаша. Не все же товарное съ собою
попровадиша, но елико драгое и легчаишее, а прочее тяжькое излишнее
множаишее въ Волгу вметаша и глубине предаша, а иное огнемъ пожгоша. И
множьство народа христианскаго полониша, мужъ и женъ, и детеи, и
девицъ съ собою попровадиша и отъидоша отъ Костромы, и шедшее на Низъ
по Волзе, пограбиша Новъгородъ Нижнии, и много полона взяша мужъ и
женъ, и девицъ, и градъ зажгоша" [там же, 15-й, с.с. 113-114; ср.:
там же, т. 18-й, с.116; т. 20-й, с.196; т. 23-й, с.119; т. 25-й,
с.191].
Московская летопись сер. 1490-х г.г. (2 списка: нач. ХVI и кон. ХVIII
в.в.) не называла среди ордынских и московских трофеев 1392 г. Муром.
Текст, очень близкий к Московской, передает Львовская [там же, т.
20-й, с.210], а в сокращении Уваровская и Ермолинская [там же, т.
23-й, с.133] летописи. Последняя датируется началом 1480-х (имев общий
протограф с Уваровской), а дошла в списке 1490-х годов. В них, в
списке русских городов, полученных Московским князем по ярлыку
Ордынского «царя», Муром не назван.
Холмогорская летопись, как мы определили, связанная с протографом
сводов 1472 (Ермолинская) и 1518 (Львовская) годов, здесь, перед
повестью о Темир-Аксаке (1395 г. по названным летописям), обрывается
словами: «В лето 6898. Приде на Москву Киприян-митрополит, и прият
его князь великий с честию. Приидоша с ним два митрополита-гречина,
Матфей и Андреян Полоцкий. Тое же осени великого князя бояре Александр
Поле, Александр Белеут приехаша из Немец в Новъгород со княжною Софьею
Витофтовною Кестутьевича, а с ними князь Иван Ольгимантовичь пришедшее
к Москве, а понял ю князь великий Василей Дмитреевичь. Того же лета
посла царь Тахтамыш на Вятку царевича Бехтута, и шед, взя. Новгородци
ж и устюжане, вышед в носадех и во ушькулех, взяша Жюкотин» [там
же, т. 33-й, с.92].
Мы можем понять, что Муромское княжество, как и в 1237 году не
признавшее татарскую волю, было завоевано золотоордынской ратью
ханского посла и московскими войсками. Так летопись непокорной земли -
игнорирующая указание татарского ярлыка, как трофей, поступила в
Кремль.
Она была использована как источник в 2-й\2 ХV века, когда на
антитатарские источники в Московском княжеском доме возник спрос,
причем использована механически, без выверки по документам. В ХVI веке
известие в названной редакции попадает в компиляции того времени –
Типографскую и Никоновскую летописи, Пискаревский Летописец.
Здесь названа схема летописания – сильно отличная от той, что
нарисовали нам в ХХ веке, поправ древние схемы А.А.Шахматова и
М.Д.Приселкова, большевицкие источниковеды – насоновы, клоссы,
соломоновы (салмины), кучкины и прочие лурьи. Мы, однако, предпочитаем
следовать ей, нежели положениям т-щей, затем и прикомандированных в
русскую науку, чтоб вести в ней вредительскую деятельность.
Нам неизвестны приключения Муромских - Волконских князей в кон. ХIV –
ХV веках, видимо, не менее захватывающие, нежели князей
Суздальских-Городецких, много лет ведших с захватчиками «партизанскую»
войну [см. Комарович, 1936, гл. 7-я]. Фамильный родословец обходил
неприглядную историю 1392 г., неудобную митрополии и великокняжеской
фамилии, уже к сер. ХVI в. выдвинув Волконских в ряд крупнейших
русских воевод.
Потомки Муромского княжеского дома [«История родов русского
дворянства», 1991, с.302], попав на московскую службу и преуспев на
ней [там же, с.293], не акцентировали внимания на своем происхождении.
Литовская метрика говорит, что князья Роман и Михаил Волконские
жаловались в 1482-1486 гг. Вел.князем Литовским Казимиром IV,
пребывая в Литве. Оттуда, вероятно, они отъехали в кон. ХV
в. - вместе с другими литовскими магнатами, перешедшими тогда в
Великороссию, но попали не в великокняжескую службу, а по Старицкому
уделу, получив поместья в верховьях р.Упы - на ручейке, нареченном по
имени владельцев речкой Волконой (Алексинский уезд), запустевшие во
время татарских набегов 1500-х г.г..
Отсутствие себя в государевом родословце древних фамилий - сами они,
подав родословную лишь в 1686 г., объясняли так: "князь-Иванова
имена Юрьевича Торуского и детей его и внучат в Родословце имен не
написано, потому, как Родословец писан и Волконских в то число на
Москве не было, и поколенной росписи подать было некому. А жили от
нашествия татарского в разных городах и служили удельным великим
князем, и сему свидетельствует грамота Великого князя Андрея Ивановича
Старицкого, какова дана князю Дмитрею да князю Потулу княж Васильевым
детем Константиновича Волконского" [Думин, Гребельский, 1993, т.
1-й].
Торусские князья, потерявшие удел в ту же кампанию 1392 г., в отличье
от Нижегородских и, как можно предполагать, Муромских, не оказывали
вооруженного сопротивления московско-татарским захватчикам. Род их не
выглядел одиозно для москвичей. Потому, для сохранения княжеского
титула, была сочинена родословная, связавшая Волконских с Торусским
княжеством. Она назвала их - происходящими от бастарда князя Юрия [см.
Беспалов, 2011, с.78] (в конечном счете, тоже потомка
Святослава-Николая Ярославича Черниговского), Ивана Юрьевича «Толстой
Головы», получившего тогда уже, якобы, земли по Волкони в Сопрыскиной
волости. Будто бы, Иван был рожден Агафьей, дочерью торусской
просвирницы, вне брака, но каким-то непонятным образом наследовал
княжеский титул, вместо дворянского, вотчину вместо «коня и брони»
(как определялись тогда права бастардов) [«История родов русского
дворянства», 1991, с.292]. «Понятно, конечно, что рассказанная
легенда могла иметь место по случаю искажения верного указания о
подлинном происхождении рода, оказываясь выдумкою враждебника, этим
самым измышлением налагавшего тень неблаговидности на княжеские права
славной и в ХVI в. фамилии» [там же]. Н.П.Лихачев считал, что
сложена она была в Старицком уделе, где многочисленные безземельные
служилые князья, по худородству недопущенные в великокняжескую службу,
соперничали за наделение поместьями.
Дети Ивана Юрьевича Торусского, Юрий и Мстислав, известны по другим
источникам. Они погибли на Куликовом поле в 1380 г., после чего след
их потомков, вероятно фиктивных, на какое-то время теряется. «Указываемое
число колен до Ивана Толстой Головы, при начале уже ХVII века,
представляло недостаток одного, если не более двух поколений для
приведения в параллель с родами старшей линии Рюриковичей, каковы
Святославичи» [там же]. Княжеский родословец датирует события
эпохой митрополита Фотия (1410-е годы), что указывает на времена
деяний Василия Дмитриевича, но на ошибочность отождествления предка с
Юрием Торусским, князем ХIII
века.
Поэтому, несмотря на тщательные поиски, археологами не смогли
обнаружить на речке Волкони, необъяснимо мелководной, ни княжеской
усадьбы, ни городищ, достойных описания городка Волконеска - должного
быть там в ХIV – ХV в.в.. В действительности, родовые земли Волконских
- это волость Волхонщина, по Ягодной Рясе в Ряжском уезде Рязанской
земли [там же, с.293], в ХV в., ввиду сохранения автономии до 1520 г.
Рязанским княжеством [см. Иловайский, 2008], недоступная московским
бюрократам.
<…>
|