|
В нц, в нг жил-руководил некоторый же Правитель. Как большинство
правителей, желал он процветания и счастья подданным. А вот искренне
или нет… Допустим, что искренне, потому что только тогда есть смысл
продолжать сказку. Правда, дело ещё и в уме: ведь не дай бог, говорят
в народе, когда дурак старается. Ну, допустим, Правитель дураком не
был. Хотя и такие бывали. А было, что не дурак, так подлец, потому что
все правители циники, и тут одно от другого далеко не стоит.
Итак, Правитель искренне желал счастья и благополучия подданным, но,
как водится у правителей, толком не знал, как этого добиться. Не то
чтобы совсем не знал, а, скажем так, сильно в себе сомневался. А для
того чтобы правители поменьше в себе сомневались, у них, как водится,
была немалая куча советников.
Вот почему для начала (надо же с чего-то начать) и созвал он своих
думных бояр и мудрых дворян, да и поделился с ними своею затейкою.
Нет, он, конечно, понимал, что думные бояре-спортсмены-боксёры и
прочие ёры, дворяне-певцы-артисты и другие исты мало что соображают в
народе и народных же нуждах, тем паче, как их, эти нужды,
ликвидировать.
Так оно и вышло. Бояре да дворяне мигом ответствовали ему, что в
стране всё идёт, как тому следует быть, да пожелали в том Правителю
здравия и долголетия: мол, для нас ничего кроме этого не надобно.
– Я, конечно, – отвечал на то Правитель, – постараюсь подольше жить,
да только мне огорчительно, почему у нас всё же не так, как мне
хотелось бы, и почему есть в государстве нищие, и почему равно не для
всех хорошо живётся.
– Что ты, государь! – вскричали советники. – Глянь-ка, ведь по всей
Земле таково деется: люди по-всякому живут не у нас одних.
– А вот я хочу этот срам повывести, – строго ответил им Правитель. –
Идите-ка, садитесь да обдумайте, да не спите, как на думских сборищах,
а к вечеру дайте мне ответ.
Пошли те на своё сборище, да поевши и всё же поспавши, принялись
думать и гадать, чем ответить Правителю. Ничего, конечно, не
придумали. И не потому, что не хотели, а потому, что не умели. Правда,
один дворянин, совсем уж из захудалых, предложил заглянуть поглубже в
историю: как, мол, и чем люди наши жили прежде, только кто его,
одного-то, слушать стал. Да и не знали бояре и дворяне свою историю,
как равно и нужд народных. Думали, если что написано в школьных
учебниках, так это правда и есть. Такие вот ныне у правителей
советники. Других почему-то не приставили.
Так, больше евши и спавши, ввечеру принесли они Правителю требуемые
выкладки, да не по мысли пришлись тому думские разводы, и прогнал он
их в свои дома на полатях досыпать, сам же ещё пуще закручинился.
Чуток про себя покумекав, решил Правитель созвать газетчиков,
журнальщиков и прочих ревнителей когда-то объявленной свободы слова.
Правда, свободу эту большинство из них понимало, как свободу материть
государство, чьё хлеб и мясо они сытно жрут, а заодно тот самый народ,
за который так хотелось порадеть Правителю. Газожурнальщиков рассадили
за белые столы, уставленные овалом, и тут Правитель узрел, что за
столами, в основном, восседали деятели, мягко говоря, определённого
круга. Спросив о других кругах, получил ответ, что тех не то чтобы не
позвали, а они сами не пожелали прийти, что Правителя чуток
покоробило. Но когда собравшиеся, слово в слово с боярами, уверили,
что в стране всё хорошо и потому пожелали ему долголетия и пообещали
максимальный рейтинг, то он эти «другие круги» понял и за
пренебрежение к народному делу как бы простил. Потому что они точно уж
не предвещали, как всяческие предсказатели, что государство вот-вот
воссияет и станет верховодить над другими странами, хотя те же не в
меру разрекламированные оракулы почему-то не рассказывают, каким
образом это произойдёт, не открывают, так сказать, механизма воссияния
и верховодства.
Скоро сказка сказывается, да только не скоро дело делается. Ничтоже
сумняшеся созвал Правитель самых крупных промышленников и якобы
производителей. Крупнейшим из них был, пожалуй, неприлично
толстомордый, с заплывшими глазками, добытчик якобы народных недр,
которому, не без участия Правителя, был положен оклад в размере одного
миллиона трёхсот тысяч рублей. Спросите, в год? В месяц? Ан, нет! В
день! И это только оклад! Так что умножьте на пять. Ну и какое ему
дело до благосостояния народа? В общем, посидели, уверили, что в
стране всё хорошо и, конечно же, пожелали долголетия. Мол, и мы тогда
процветать будем. А то кто ещё придёт…
Сунулся было Правитель к иерархам, да вовремя спохватился, потому что
этим мнимым святым отцам тем более до лампочки какой-то там народ: им,
кроме Христа, точно ничего не надо. Почему? Да потому что его именем
они загребают столько, что куда там какому-то газовику или нефтянику.
Самая настоящая корпорация-коррупция. Ведь Церковь, понимал он, – это
не храм божий, а Организация. Оказией посоветовали Правителю
поспрошать о народном благе у святых угодников, но он к месту вспомнил
о том же Симеоне Столпнике, тридцать лет простоявшем на столпе и
потому ставшем святым. А чем не жизнь? Работать не надо, бабы еду
носят. А то какая и сама на столп вскарабкается…
Короче, народный доброхот для осуществления глобального плана пока
ничего не достиг. А время-то летит, несмотря на всеобщие пожелания
здравствовать. И край как нужно кого-то ещё поспрошать. А кого? И
метнулся Правитель к простому люду, снизошёл, наконец, до тех, кому
хотел счастия и блага. Были у него, несмотря на бережение советников,
к обычному люду лазейки. А как же! Иначе какой ты правитель?
Несколько дней выслеживал он из окна кого-нибудь понароднее и
усмотрел, наконец, садовника, что сад и клумбы обихоживал. Спустился,
вроде воздухом подышать, да и подступил к тому с разговором.
– А скажи-ка, мил человек, как, по-твоему, народу жизнь
облегчить-улучшить?
– А на кой, – садовник спрашивает, – народу жить лучше?
– Ну как же, – опешил Правитель, – ведь добрый государь должен печься
о благе народном.
– Навроде бы и должен, – тот отвечает, – только мы, почитай, уже
тысячу, как не более, лет хорошо не живём. Правда, по сказаниям,
сравниваем, как много лет назад простые люди жили. Да и не было тогда
простых людей.
– Как так не было простых, – дивится Правитель, – а какие же были?
– Ну, об этом тебе не со мной надобно толковать…
– И ты знаешь – с кем?
– Отчего ж не знать, знаю.
– Сведёшь меня с ним?
– Поспрошаю.
Тишком пришёл в домишко садовника человек, под боярина одетый,
вопросил, какая нужда к нему:
– Сказали мне, – говорит, – ты о народе печёшься? А каков он, твой
народ, ведаешь ли? А я тебе скажу. Наверху стяжатели, посерёдке, по
большей части, – не понять что, внизу – быдло. Вот тебе твой народ.
Такому ему ты блага хочешь? Верхам этим Родина там, благо людей да
государства нипочём, всё ходом. Серёдка зомбирована пришлой верой,
из-за которой, по сути, все нестроения, все горести народа нашего,
прежде разумного. Чем обнесли его? Каким-то спасением! А от чего это
спасение – невдомёк, мозгов не хватает осмыслить. Быдло – оно быдло и
есть: пожрать, выпить, бабу огулять, кто ещё в состоянии. Сброд без
чести, без совести.
А народ наш жил в Золотом веке, о коем прихвостни газетные не
рассказывают, всего-то три и далее тысяч лет назад. Последние его
проявления наблюдались в Сибири пятьсот-шестьсот лет тому, да все они
уже в сказки превратились. Или не знаешь ничего о том?
– От стариков ещё в детстве что-то слышал…
– Эх ты, в детстве… Ты и поныне в детстве. Ничего ты поделать не
сможешь. Ты ведь пешка в руках тех, кто на самом деле миром пока
правит. Ты ещё мельче пешка, чем, скажем, какой-нибудь слесарь,
плотник или пастух. Они хоть дело делают. На благо, кстати, народа. А
ты и захотел бы, да не знаешь – как. Да и времени тебе не достанет,
ибо если народ в дерьмо тысячу лет запихивали, то вылезать из него да
отмываться надобно втрое дольше. К концу Велесова срока только и
начнут толком выбираться.
А народ сам вылезет, сам! Помозгуй, государь, а позже, коли будет
желание, помогу чем-нито. Сразу вываливать тебе древние Знания нельзя:
головой не сдюжишь. А покуда прощай, управляй народом. Ежели ещё охота
осталась.
Юрий Ярков
|
На благо народа